Романовы

Княгиня Гика просит о определении сына её в гвардию. — Каких лет и где служит или служил, не видно; о сём доложить.

Михаила Гудим просит о возвращении снятого чина. — За что снято, не видно; буде правильно, то отказать.

Стат. совет. Грат о прощении его за употреблённые им казённые деньги 1400 р. и произвождении по бедности его половинной пенсии. — Отказать.

Борисоглебский купец Горбунов просит о скорейшем решении дела его, имеющегося у генерал-рекетмейстера. — Сему объявить, чтоб о сём деле докладовал.

Однодворец Михаила Гарнастаев о возвращении земли ему принадлежащей, владеемой девицею Дурново, отнятой у него бывшим отцом её, воеводою в городе Ливне. — Сие дело в каком суде ведомо, по реестру не видно...»⁴⁰

Екатерина стремилась следовать закону и учила тому же других. Но при этом государыня считала, что во имя благого дела можно пожаловать достойного человека своей сверхзаконной самодержавной волей: «Указ нашему Сенату. По причине многого добра, учинённого Прокофием Демидовым сиропитательному дому, дело его о битье Юстиц-колегии секретаря повелеваем предать забвению, а естли Сенат найдёт, что Юстиц-колегия в противность именного нашего указа дело сие столь долго волочила, то повелеваем вычесть из жалованья членов того департамента по законам и отдать оные на школу для солдатских детей». Этим указом императрица освобождала от заслуженного наказания эксцентричного, но щедрого представителя знаменитой династии заводчиков — и тут же «по закону» наказывала чиновников, «волочивших» дело (надо полагать, не без участия того же Демидова), обеспечивая при этом содержание школы...

Посреди государственных забот она находила время издавать и редактировать журнал «Всякая всячина», сочинять пьесы для придворного театра (комедии «О, время!», «Именины госпожи Ворчалкиной», «Обманщик» и др.) и детские сказки, коллекционировать картины и книги, переписываться с французскими просветителями. Она писала интереснейшие мемуары, четырёхтомные «Записки касательно российской истории», а наряду с этим — не очень складные стишки на смерть любимых собачек:

Ci-git Mimi la dechireuse des manchettes,

Qui ne tut toute sa vie qu’une mazette.

(Здесь покоится прах Мими, терзательницы манжеток,

Всю свою жизнь она была не более как чумичкою.)

Государыня умела не только работать, но и отдыхать. На Масленицу она устраивала весёлые катания на санях, выезжала в гости и на маскарады, где порой переодевалась в мужской костюм. В 1778 году сестра английского посланника Гертруда Харрис встретила Екатерину на одном из маскарадов: «Она была очень хороша в венецианском домино и в шляпе, украшенной бриллиантами, причём её полумаска была по краям обшита в один ряд большими камнями, а самый огромный служил застёжкой. Она выглядела хорошо, но так походила на мужчину, что я сначала не различила её в окружении иностранных послов, князя Потёмкина и других мужчин, с которыми она сидела за макао». Иногда императрица устраивала «мещанский бал», на который все должны были явиться в простых камзолах и дешёвых платьях.

Она была не только законодательницей мод, но ещё и кутюрье: опробовала на себе и с 1775 года ввела при дворе обязательную моду на «русское платье» с коротким шлейфом и двойными рукавами, сконструировала особый свободный детский костюмчик для внука Александра. В 1782 году во время визита в Париж великого князя Павла Петровича этот костюмчик, вручённый королевской чете, произвёл фурор в столице европейской моды.

С годами Екатерина стала меньше танцевать, а для отдыха от нескончаемых дел устраивала вечера в дворцовом Эрмитаже, в которых участвовали два десятка близких и интересных ей людей: французский посланник граф Сегюр, принц де Линь, Нарышкин, Строганов, Дашкова. Здесь царила особая атмосфера — присутствовавшие свободно общались вне рамок строгого дворцового этикета: играли в жмурки, карты, фанты, гадали, читали стихи. Вывешенные на стенах правила запрещали вставать перед государыней, иметь сердитый вид, наносить друг другу оскорбления, нелестно отзываться о ком бы то ни было, лгать и говорить вздор. Нарушитель обязан был платить штраф в пользу бедных или выучивать труднейшие вирши из сочинения В. К. Тредиаковского «Телемахида».

Искренний патриотизм, добродушие и обаяние сочетались у Екатерины с отсутствием угрызений совести. К соперникам в борьбе за власть она была беспощадна. «Пошлите сказать известной женщине, что естьли она желает облегчить свою судьбину, то бы она перестала играть ту комедию, которую и в последних к Вам присланных письмах продолжает, и даже до того дерзость простирает, что подписывается Елизаветою; велите к тому прибавить, что никто ни малейшего сумнения не имеет о том, что она авантюриера, и для того Вы ей советуйте, чтобы она тону убавила и чистосердечно призналась в том, кто её заставил играть сию роль, и откуда она, и давно ли плутни сии примышлены. Повидайтесь с ней и весьма серьёзно скажите ей, чтобы она опомнилась, voila ипе fiefe canaille⁴», — инструктировала она 7 июня 1775 года генерал-фельдмаршала А. М. Голицына, допрашивавшего «принцессу Тараканову». Но авантюристка, называвшая себя дочерью императрицы Елизаветы и схваченная графом А. Г. Орловым в Италии, не раскаялась и ничего достоверного о себе так и не поведала и скончалась в Петропавловской крепости в декабре того же года.

Императрица либо умело притворялась, либо действительно верила в то, о чём сообщала Вольтеру: в её стране каждый крестьянин ест на обед курицу, а по праздникам — индейку. Однако простым лицемерием политика Екатерины II (её обычно называют «просвещённым абсолютизмом») не ограничивалась. Реформы были нацелены на модернизацию системы управления, подъём промышленности и торговли, развитие просвещения — но в рамках существовавших порядков и дворянских привилегий, закреплённых в «Грамоте на права, вольности и преимущества благородного российского дворянства» (1785): монополию на владение землёй, недрами и крепостными крестьянами, освобождение от податей, рекрутской повинности, телесных наказаний. Однако, по мнению Екатерины, неограниченная власть монарха должна уравновешиваться не только привилегиями «главного члена» общества — дворянства, но и наличием других сословий при ограждающем их права законодательстве.

Реформа 1775 года («Учреждения для управления губерний») ввела новую систему местных органов. Вместо прежних пятнадцати губерний появились 40 губерний; вместо громоздкого трёхуровневого (губерния — провинция — уезд) административно-территориального деления — двухуровневое: губернии с населением в 300—400 тысяч податных душ и уезды по 20—30 тысяч душ. Так на местах была создана густая сеть органов власти, которая должна была обеспечить более эффективный контроль. В старых и новых провинциальных центрах появлялись новые здания, учреждения, должности, обслуживающий персонал, школы.

Административно-полицейская власть передавалась в городах городничему, в уездах — нижнему земскому суду во главе с избиравшимся дворянством капитан-исправником, в губерниях — губернатору. Суд отделялся от администрации: дворян судили уездные и губернские верхние земские суды; горожан — городовые и губернские магистраты; государственных крестьян — нижние и верхние расправы. Впервые появились приказы общественного призрения — органы, ведавшие образованием и социальным обеспечением: школами, больницами, богадельнями, сиротскими, работными и смирительными домами.

Эти реформы приблизили власть к населению. В сословных судах «равный» судился «равным», система местного управления сочетала назначаемость должностных лиц уездного, городского и губернского уровня с выборностью. Одновременно было создано дворянское сословное самоуправление (уездные и губернские дворянские собрания), включавшее благородное сословие в имперскую структуру власти. «Возвращение» дворянства в провинцию в результате манифеста о «вольности дворянства» 1762 года привело к перераспределению власти — передаче полномочий центральных органов на места и вследствие этого к ликвидации ряда коллегий. Но в то же время дворянские сословные органы интегрировались в систему управления, что препятствовало попыткам создания оппозиции.