А. Блок. Его предшественники и современники

них известная притягательная сила, что здесь предлагались видимые, искусно

сконструированные ответы на реальные нерешенные вопросы современных

художественных исканий. Иначе — сама эта внутренняя борьба была бы

простым недоразумением.

И тут надо сказать, что Вяч. Иванов с гораздо большей ясностью, чем тот

же Белый, формулирует одну из основных проблем, волнующих Блока-

художника. В ряде работ он пишет о распадении личности, о раздробленности

характера современного человека, об отъединении личности от общей

коллективной жизни и необходимости преодоления этого распада

общественных связей. Подкрепляя все это изысканиями в античной и

новоевропейской филологии, Вяч. Иванов придает видимость убедительности

своим ответам на волнующие серьезных художников вопросы искусства. На

деле эти ответы — конструктивные схемы типа соловьевских, они пронизаны

«мистическим оптимизмом»: все в общественной жизни и в искусстве уладится

само собой, автономными, безотносительными к социальной борьбе

процессами развития культуры и личности. Так, в общественной жизни

современности, по Иванову, уже есть признаки появления «синтетической»,

«органической» эпохи; период распада связей уже кончается, это

самодовлеющий, далекий от революции и не нуждающийся в ней процесс: «То,

о чем мы “пророчествуем”, сводится, с известной точки зрения, к предчувствию

новой органической эпохи. Для недавно торжествовавшего позитивизма было

едва ли не очевидностью, что смена эпох “органических” и “критических”

закончена, что человечество окончательно вступило в фазу критицизма и

культурной дифференциации. Между тем уже в XIX веке ряд симптомов

несомненно обнаруживал начинающееся тяготение к реинтеграции культурных

111 Иванов Вяч. Две стихии в современном символизме (1908). — В кн.: По

звездам. СПб., 1909, с. 305.

сил, к их внутреннему воссоединению и синтезу»112. Далее к соловьевским

идеям «реинтеграции» и «синтеза», толкуемым не столь фантастически, как у

самого Соловьева, но более «постепеновски», культурнически, «приобщаются»

классическая русская литература XIX века и Ницше.

Особое значение, или, вернее, особо злостно извращающее реальные

жизненные вопросы значение, для Блока имеет распространение этого

«культурнического синтеза» на проблему личности, характера, человеческого

образа в искусстве. Вяч. Иванов по видимости связывает эту проблему с

общественной жизнью, он ратует за цельную личность и в общественной

жизни, и в искусстве: «Индивидуализм, в своей современной, невольной и

несознательной метаморфозе, усвояет черты соборности: знак, что в

лаборатории жизни вырабатывается некоторый синтез личного начала и начала

соборного. Мы угадываем символ этого синтеза в многозначительном и

разнозначащем, влекущем и пугающем, провозглашаемом как разрешение и все

же неопределенном, как загадка, — слове: анархия»113. Соловьевские утопии

Вяч. Иванов толкует «анархически», он хочет быть «с веком наравне»,

приобщиться к эпохе революционных взрывов через подобные анархо-

индивидуалистические реконструкции схем Соловьева. Так же как и Белый,

Вяч. Иванов проповедует «жизнетворчество», слияние, синтез жизни и

искусства; путем к этому для Иванова точно так же является символизм.

Высшим же этапом символизма, согласно Иванову, является мифотворчество,

создание искусства античного типа, где художественный образ является

синтезом религии и жизненной деятельности, отдельного человека и

коллектива:

«… истинный

миф —

постулат

коллективного

самоопределения…»114 Таким образом, высшим искусством, подлинно

созвучным современной эпохе, объявляется театр, но театр не современный,

буржуазно-индивидуалистический, а новый, в духе теории «синтеза»,

мистически реконструированный театр. Это театр, где преодолена,

«синтетически» снята раздельность актера и зрителя, сцены и зала, зрелища и

действия, искусства и жизни: «Театр должен окончательно раскрыть свою

динамическую сущность; итак, он должен перестать быть “театром” в смысле

только “зрелища”… Довольно лицедейства, мы хотим действа. Зритель должен

стать деятелем, соучастником действа. Толпа зрителей должна слиться в

хоровое тело, подобное мистической общине стародавних “оргий” и

“мистерий”»115.

Если рассматривать все это в совокупности, то ясно видно, что

«синтетические» конструкции, схемы — или, говоря шире, внутренняя,

духовная деятельность — подменяют решение жизненных вопросов,

относящихся к современной личности и ее исторически сложившимся

112 Иванов Вяч. Предчувствия и предвестия (1906). — В кн.: По звездам,

с. 194.

113 Иванов Вяч. Кризис индивидуализма (1905). — В кн.: По звездам, с. 100.

114 Иванов Вяч. Предчувствия и предвестия. — Там же, с. 196.

115 Там же, с. 205 – 206.

отношениям на путях практики, реальной жизни. Социальные решения

подменяются культурническими, «постепеновскими» схемами. Ничего

принципиально нового по сравнению с Соловьевым тут нет. Но искусно

привлекается современный материал — отчасти общественной жизни, большей

же частью культуры, искусства; при всей умозрительности подхода, поскольку

Вяч. Иванов тонкий художественный критик с обширными и многосторонними

познаниями, его анализ недостатков современной культуры имеет свои сильные

стороны, многое подмечает верно, хотя и односторонне. Поэтому и его

положительные, программные утверждения, опирающиеся на эту подчас

хорошо аргументированную критику, могут представиться убедительными. От

аналогичных рассуждений Белого за версту несет истерической экзальтацией,

вымученной теоретичностью. У Вяч. Иванова — свободное обращение с

широким материалом, блеск эрудиции, кажущийся непредвзятым подход к

современным проблемам, под который умело подставляется (именно

подставляется!) обширный идейный материал прошлого.

И в критике, и в использовании старого материала, в попытках опоры на

него есть кажущееся сходство с исканиями Блока. Разница тут иногда с трудом

подлежит логическому определению и расчленению: у Блока бьется под всеми

его исканиями жизненная тревога, стремление постигнуть реального

современного человека; у Вяч. Иванова — холодная роскошь пышных

«культурных» декораций, исчерпывающих содержание всех этих построений. В

существе же дела — разница огромна, и она выступает с большой силой даже в

самом использовании материала прошлой культуры. Не исключена

возможность, что творческое общение с Вяч. Ивановым, внутренние полемики

Блока с «мистическим анархизмом» стимулировали обращение Блока к тому

разнообразному материалу, который использовался Ивановым: обостряется

интерес Блока не только к Ницше (а это — «первоисточник» построений

Иванова), но и к идейному наследию русской культуры. В сложной

литературной борьбе эпохи Блок пытается, скажем, использовать

М. А. Бакунина, — но характерно, что даже Бакунин представляется Блоку

более цельным, чем современный человек: «Он над гегелевской тезой и

антитезой возвел скоропалительный, но великолепный синтез, великолепный

потому, что им он жил, мыслил, страдал, творил» («М. А. Бакунин», 1906 г., V,

34). Обобщающие тенденции старой русской культуры Блок обращает к

социальной жизни и прошлого и современности. В этом свете само стремление

к «цельности» становится не искусственной постройкой, схемой, но

возможными качествами реальных людей в реальной обстановке: «Но эта

“синтетичность” все-таки как-то дразнит наши половинчатые, расколотые