Элизабет Тейлор

Несмотря на предостережения друзей, пытавшихся отговорить ее от этого довольно рискованного шага, Элизабет не собиралась отказываться от ребёнка.

«Я тем более хочу взять девочку, потому что она больна. Может быть, я смогу что-нибудь для нее сделать».

Чтобы отпраздновать это радостное событие, Сибил и Ричард Бертоны устроили новогоднюю вечеринку, на которую Эдди и Элизабет были приглашены в качестве почетных гостей. Было это за несколько недель до того, как до Сибил и Эдди наконец дошло, что же, собственно, происходит. Лишь режиссёр, ежедневно работавший с Ричардом и Элизабет, понимал, что они уже не просто произносят реплики от лица своих героев, Антония и Клеопатры.

22 января, в день, когда они оба появились перед камерами, чтобы сыграть свою первую совместную сцену, всем присутствующим стало ясно, что они по-настоящему вжились в свои роли.

«Во время съемок наступает такой момент, когда актеры превращаются в своих героев, — рассказывал Уолтер Вангер. — Это слияние личности реальной и вымышленной обязательно должно произойти, чтобы игра стала по-настоящему убедительной, и сегодня именно это произошло... Застрекотали камеры, и по всем собравшимся, казалось, пробежал ток. Было тихо, и вы будто воочию увидели, как между Лиз и Бертоном проскочила искра».

Через несколько недель весь остальной мир ощутил от этого возгорания первый шок, когда их роман перекочевал на первые страницы газет.

«Отношения между Эдди и Лиз дали трещину», — кричали газетные заголовки, а репортеры со всего континента начали стаями слетаться в Рим, словно нищие, ожидающие подачки, они сгрудились на улице возле студии «Чинечитта», не давая Элизабет ступить и шага, они прятались на деревьях или же свисали из окон, одержимые одной мыслью — запечатлеть кинозвезду на пленке.

«У меня и раньше были женщины, — признался Бертон. — Но я и понятия не имел, что эта окажется такой важной птицей. Она дала под зад с передних страниц даже самому Хрущеву!»

В Нью-Йорке Монтгомери Клифт никак не ожидал такого поворота событий.

«Офигеть! — воскликнул он. — Бесси Мей теперь самая знаменитая женщина в мире!»

Близким друзьям он признался, что, по его мнению, Бертон лишь затем стал приударять за Лиз, чтобы прославиться самому. «Ричарду хочется славы любой ценой», — заявил он.

Действительно, Бертон неожиданно достиг славы. Фотографы, расталкивая друг друга локтями, спешили его сфотографировать, репортеры умоляли его об интервью, а поклонники стаями бегали за ним в надежде получить автограф. Теперь Бертон был не просто актер, он превратился в кинозвезду мирового масштаба! В мгновение ока его рыночная цена удвоилась — за следующий фильм ему причиталось уже никак не меньше пятисот тысяч. «Посмотрим, может, я поделюсь с Элизабет Тейлор, дам ей десять процентов», — шутил он.

«Бертон был сама непосредственность и беззаботность. Он откровенно признавался, что рад свалившемуся на него вниманию», — докладывала Шейла Грэм, добавляя, что Бертон поклялся, что никогда не допустит развода.

«Я никогда не брошу Сибил. Она любит и понимает меня, по ее мнению, я — гений».

Купаясь в лучах славы своей новой знаменитости, Бертон похвалялся одному из друзей, что завоевал сердце самой знаменитой женщины в мире.

«Теперь Лиз будет торчать на площадке каждый божий день, как и я», — утверждал он. И не ошибся. На протяжении последующих десяти дней Элизабет неизменно присутствовала па съемках, чтобы понаблюдать Ричарда за работой, хотя сама она в те дни не снималась. Пока между эпизодами устанавливали освещение, они шли к нему в гримерную, где предавались любви, и возвращались назад, усталые, но довольные.

На одиннадцатый день на студии «Чинечитта» Появился Родди Макдауэлл. Он сообщил Ричарду о том, что Сибил собралась в Нью-Йорк и уже пакует вещи. Бертон побелел как полотно и тотчас дал Элизабет отставку. Как бы он ее ни любил, заявил Ричард ей, их роман окончен. Он больше не может подставлять под удар собственную семью, рискуя потерять жену и двоих детей. Элизабет в ответ закатила истерику.

«Манкевич с Вангером пытались утешить ее, но, как говориться, дохлый номер, — вспоминал один из очевидцев. — Уж если ей что-то втемяшится в голову... Подумать только, кто-то посмел ее бросить!»

Обеспокоенный тем, как бы у Элизабет не произошел нервный срыв, Вангер отправился к ней на виллу. Он был в панике. Весь проект, можно сказать, висел на волоске и целиком зависел от ее настроения. Откажись Элизабет сниматься дальше, «XX век — Фокс» ожидало неминуемое банкротство. Но крах ожидал студию и по иной причине: случись разразиться скандалу, это непременно сказалось бы на кассовых сборах.

К тому моменту, как Вангер добрался до виллы, Элизабет уже удалась успокоиться. Облачившись в элегантную ночную сорочку от Диора, она улеглась в постель.

«Элизабет ужасно переживала за свою жизнь и будущее, — вспоминал Вангер. — По ее словам, чувствовала она себя просто кошмарно, ведь Сибил такая замечательная женщина. А еще, если верить ей, она укоряла себя за случившееся... Ее самой большой любовью был Майк Тодд… И вообще, она всей душой любит Эдди... и теперь не в силах разобраться в самой себе...»

Продюсер стал утешать ее — по его словам, коллеги искренне любят ее и сделают все, что она пожелает. Наконец, Элизабет сказала, что ей хочется спать и вообще немного побыть одной, поэтому Вангер был вынужден спуститься вниз в гостиную, чтобы поговорить с Диком Хенли. Чуть позже он вернуло наверх, желая проверить, как там дела у Элизабет, и застал ее сонной и слегка осоловелой. Она невнятно пробормотала, что наглоталась снотворного. Кто-то из тех, кто был в доме, немедленно вызвал скорую, и Элизабет в срочном порядке была доставлена в госпиталь «Сальвадор Мунди», где ей сделали промывание желудка.

Эдди в тот момент находился в Швейцарии. Позвонив домой, он узнал, что Элизабет в больнице. Разумеется, он не ведал о том, что утром того дня у нее из-за Ричарда Бертона произошел нервный срыв. Ему было сказано только, что жена хочет его видеть, и он должен в срочном порядке вернуться. Однако, когда Эдди приехал, ему пришлось целых семь часов томиться в ожидании, поскольку врачи не желали тревожить ее сон.

Студия выступила с заявлением о том, что Элизабет стала жертвой «нервного истощения». По словам Уолтера Вангера, всему виной было «пищевое отравление». Личный врач Элизабет заявил, что причиной ее срыва стало «низкое кровяное давление». И лишь близкие друзья знали, в чем тут дело.

Предпринятая Элизабет попытка самоубийства не на шутку перепугала Бертона. Сам он в тот момент находился в Париже и, естественно, тотчас же попытался пресечь всякие слухи, утверждая, будто между ними вообще никогда ничего не было. По возвращении в Рим Бертом имел конфиденциальный разговор с Уолтером Вангером. По его словам, у него и в мыслях не было разводиться с женой.

«Я эгоист, — заявил он. — И не желаю, чтобы что-то мешало моей карьере. Я счастлив с Сибил, потому что знаю, что могу в любую минуту на нее положиться... И я вовсе не собираюсь причинять вред Элизабет! Она замечательный человек».

Эдди привез Элизабет из больницы домой, а сам тотчас предпринял попытку залатать брешь в их отношениях — он отправился к Булгари, одному из ее любимых ювелиров, где выбрал для нее изумрудное ожерелье стоимостью 250 тысяч долларов.

«Элизабет научила меня одной важной вещи — уметь делать подарки, — признался он позднее. — Какой-нибудь бриллиантик в 50 тысяч долларов на целых четыре дня обеспечит вам мир и гармонию».

Элизабет уверяла мужа в своей безграничной любви при помощи писем, которые каждый вечер клала ему на подушку.

«Эта дама — большая мастерица излагать свои чувства, — вспоминала секретарь Фишера. — Я своими глазами видела одно из ее писем, в нем она говорила, что, несмотря на все происшедшее между нею и Бертоном, Эдди все равно ее единственная любовь, ее ни с чем не сравнимая любовь, ее любовь на вечные времена. Она писала, будто существуют всевозможные разновидности любви, и добавляла, что ее любовь к Эдди, или «Солнечному парню», как она его называла, не сравнима ни с какой другой».