Элизабет Тейлор

«Он наделен редкостным даром — любая женщина, находясь рядом с ним, испытывает такое ощущение, будто она — единственная для него в целом мире... Это ли не блаженство?» — вспоминала Ли Ремик.

«Я была до безумия влюблена в него, по меньшей мере, целых четыре дня, — призналась как-то раз Тэм-ми Граймз. — Рядом с ним даже дурнушка чувствует себя красавицей».

Актер Фредрик Марч говорил, что у Бертона «особый нюх на женщин». По его словам, «Бертон, если я не ошибаюсь, упустил их лишь не более полдюжины».

«По-моему, он просто родился таким — кокеткой в брюках», — соглашался с ним продюсер Фрэнк Росс.

Бертон не отрицал своей пресловутой притягательности, хотя при случае шутливо отмахивался:

«Да ладно вам — какой из меня принц — да я настоящая жаба!»

Тем не менее, ему нравилось соблазнять женщин, особенно если рядом оказывалась жена. Некоторые из его намеков поражали наглой откровенностью. Как-то раз, на глазах у Сибил, которая любила его до безумия и была готова терпеть любые унижения, он приударил за хорошенькой блондинкой, гостившей в то время у Фишеров. Лишь однажды Сибил дала волю чувствам. Случилось это в Голливуде, на праздновании Нового года, когда Ричард, под двенадцатый удар часов, подхватил на руки Джин Симмонс и страстно поцеловал в губы. Сибил, которая терпела этот роман уже на протяжении нескольких месяцев, решительным шагом вышла на середину зала, влепила мужу звонкую пощечину, после чего бросилась вон из комнаты. Правда, чаще она просто отворачивалась в другую сторону, как, например, в тот вечер, когда Ричард после вечеринки с шампанским развлекал Элизабет веселыми анекдотами.

«Лиз хохотала на пару с Ричардом Бертоном, когда неожиданно Эдди запел, аккомпанируя себе на рояле, — вспоминал камердинер. — Лиз крикнула: «Хватит играть! Не видишь — мы разговариваем!» Эдди рассвирепел. Он сердито грохнул крышкой рояля и вышел из гостиной в небольшой салон. Спустя минуту оттуда донеслись оглушающие звуки проигрывателя — Эдди на полную громкость крутил свои песни. Лиз была вынуждена заткнуть уши. Она была готова прихлопнуть мужа на месте».

В отличие от Эдди, Сибил оставила этот инцидент без внимания, поскольку не сомневалась, что Ричард просто тренирует фаллические мышцы, как он это постоянно делал с любой своей новой партнершей по фильму. Разумеется, она отдавала себе отчет в том, что на сей раз партнершей мужа была признанная красавица, превзошедшая своей известностью папу римского и президента Соединенных Штатов Америки, однако Сибил это мало волновало. Ей и раньше приходилось мириться с его бесчисленными романами. Она хорошо понимала, что это делается ради самоутверждения, он просто не может обойтись без побед на любовном фронте. А кроме того, она уже по опыту знала, что как только интерес к очередной пассии угасал, Ричард неизменно возвращался к ней.

Сибил с ее рано поседевшими волосами на вид можно было дать гораздо больше лет, чем ее гулящему супругу, который воспринимал ее скорее как мать, готовую на все ради него.

«Волей-неволей превращаешься в няньку, — признавалась она, — если вашему мужу каждый день приходится играть на публику. Начинаешь волноваться о том, как он спал, как его здоровье — то есть заботиться о нем словно о малом ребенке».

Ричард настоял, чтобы Сибил вскоре после замужества оставила сцену. И хотя он не скрывал, что жена как актриса попросту затмевала его, Сибил с радостью уступила его требованиям, прекрасно понимая, что под крышей их дома двум честолюбивым характерам просто не ужиться. Она целиком посвятила себя карьере мужа — читала его сценарии, изучала контракты, заботилась о его гардеробе. Она целых десять лет откладывала рождение детей, дожидаясь того времени, когда Ричард прочно станет на ноги и утвердится в театральном мире.

В 1952 году Бертон оставил лондонские подмостки, чтобы попытать счастья в Голливуде, где можно добиться международного признания и огромных денег. Некоторые критики безошибочно угадали, что, подписав контракт со студией «XX век — Фокс», Бертон пожертвовал искусством в угоду собственным амбициям.

«Вот человек, который продался, — заявил его агент Харви Оркин. — Он пытается добиться признания при помощи уловки. А ведь он мог бы стать величайшим актером на этой планете».

Однако Сибил прекрасно понимала непреодолимую жадность мужа. Для него это был единственный способ вычеркнуть из памяти годы детства — годы унижений и нищеты.

Ричард Бертон (настоящая его фамилия Дженкинс) был двенадцатым из тринадцати детей в семье, ютившейся в жалкой лачуге без каких-либо элементарных удобств. Мать Ричард не помнил, так как она умерла при родах своего последнего ребенка. Его отец, спившийся шахтер, был слишком беден, чтобы заплатить за похороны.

«Те десять фунтов, которые мы были вынуждены занять на похороны нашей матери, тяжким грузом висели на нас еще несколько лет, — вспомигмл Ричард. — Когда наша семья наконец расплатились с долгом, этот день стал для нас настоящим праздии ком. Мы жили в беспросветной нищете. Бывали годы, когда мы существовали только благодаря бесплатному супу, что раздавали благотворительные организации».

Поскольку отец в одиночку не мог поднять на ноги свое многочисленное потомство, Ричарда отправили жить к тетке и ее мужу. Учась в школе, мальчик подружился с учителем Филиппом Бертоном, человеком доброжелательным и участливым. Бертон научил своего подопечного говорить по-английски, помог избавиться от резкого валлийского акцента и развить его голос. Учитель также натаскивал мальчика в драматическом искусстве и литературе. Он также учил его манерам — например, как пользоваться ножом и вилкой.

Впоследствии у Ричарда не было ни малейшего желания возвращаться к своему настоящему отцу или же к себе домой в Понтридифен.

Вместо этого он попросил учителя, чтобы тот его официально усыновил. Ричард также сменил свою валлийскую фамилию на «Бертон», так как отлично понимал, что это имя принесет ему больше успеха в Лондоне, на подмостках тамошних театров и вообще в жестко разделенном на классы британском обществе. И хотя Уэльс уже давно принадлежал британской короне, англичане всегда свысока смотрели на валлийцев, считая их неотесанными оборванцами. Их мрачный дождливый полуостров, казалось, только и мог породить на свет чумазых шахтеров, чью жизнь Существенно укорачивали туберкулез и хроническое недоедание — уровень смертности в Уэльсе был в Британии самым высоким.

«Мы, валлийцы, совершенно не похожи на англичан, - поясняла Сибил Бертон. — Мы какие-то беззащитные... Нам надо, чтобы нас любили. Это все потому, что мы — нацменьшинство...»

«Для того, кто принадлежит к основному населению, трудно помять, что это значит быть евреем, валлийцем или ирландцем, — говорил Бертон. — Как, скажите, такому, как я, человеку с моим происхождением, можно было добиться чего-то в этой жизни? И уж если добиваться, то самых вершин. Ведь я родом из самых низов рабочего класса, и поэтому коль я уж взялся за дело, то должен пробиться как можно выше».

Бертон обожал пускать репортерам пыль в глаза, чтобы те думали, будто он окончил Оксфорд. Хотя на самом деле его формальное образование закончилось средней школой в Уэльсе, он действительно имел возможность изредка посещать лекции в Оксфорде, когда в течение шести месяцев служил на базе Королевских военно-воздушных сил, расположенной неподалеку от знаменитого университетского города, — это была привилегия, дарованная университетом для летчиков.

«Сама мысль о том, что сын шахтера-валлийца может учиться в Оксфорде, казалась совершенно смехотворной, ибо такого попросту не бывает», — заявил он в интервью журналу «Тайм».

Для пущей вящести Бертон пересыпал свою речь учеными словами. Он бегло говорил на четырех языках, поражал собеседников доскональным знанием литературы и мог наизусть декламировать целые страницы стихов.

И хотя Бертон ненавидел Голливуд, ему ужасно хотелось пробиться в звезды. Он грезил о всеобщем поклонении и восторженных аплодисментах, однако поступкам своим искал объяснения попроще: