Элизабет Тейлор

«Что ж, приходится сниматься в кино — чем больше о тебе говорят, тем больше ты будешь зарабатывать».

Для человека, который так и не позабыл, как в годы депрессии их семья перебивалась с хлеба на воду на какие-то жалкие пять шиллингов в неделю, накопительство превратилось в навязчивую идею. И самом начале он почти все, что зарабатывал, откладывал. Когда они с Сибил поженились, он первое время разрешил ей работать, чтобы жить на ее заработки, а его деньги по-прежнему откладывать.

«Как только нам это стало по средствам, мы купили в Лондоне дом и разгородили его на четыре квартиры, чтобы можно было их сдавать, — вспоминала Сибил. — Ричард — прирожденный бизнесмен, и у него отличный нюх, как и на чем можно заработать».

Сибил стала идеальной спутницей жизни для человека, который не любил тратить деньги и редко имел при себе наличность. По признанию самой Сибил, она находила «порочным» тратить крупные суммы на одежду.

Единственная шикарная вещь, которую она носила с удовольствием, — это серебристое норковое манто, в тон ее волосам, на которое Ричард наконец-то разорился к Рождеству. Однако даже этот подарок слегка померк в ее глазах, после того как Сибил стало известно, что ее муж на то же самое Рождество подарил Сюзен Страссберг белую норковую накидку и муфту. Ричарду в конечном итоге стало ясно, что он так никогда не разбогатеет, если останется жить и платить налоги в Англии. В 1957 году он переезжает в Швейцарию, чем вызвал фурор всей Великобритании.

«Я переезжал из-за этого чертова подоходного налога, — заявил он. — Я вовсе не призываю остальных, чтобы они последовали за мной в Швейцарию, но мне бы очень хотелось, чтобы люди поняли одну нужную вещь: если Британию покинет достаточное количество хороших актеров и писателей, то это наверняка заставит задуматься канцлера казначейства с его бессовестными, грабительскими налогоми».

К тридцати семи годам Бертон уже прочно стал на ноги, владея огромной недвижимостью, а также долей капитала в одном из швейцарских банков. Кроме того, он снискал колоссальный успех в роли короля Артура в спектакле «Камелот», однако его слава ограничивалась главным образом бродвейскими подмостками. По-прежнему снедаемый непомерными амбициями, он начал рассказывать репортерам, что следующей его картиной станет «Укрощение строптивой» с участием Мерилин Монро. Сибил догадалась, что подобного проекта нет и в помине, и это заявление понадобилось ее мужу лишь для того, чтобы его имя промелькнуло в прессе рядом с главной секс-богиней двадцатого столетия. К тому времени, когда в 1961 году супруги отправились в Рим, Сибил уже ничуть не сомневалась, что такая признанная знаменитость, как Элизабет Тейлор, вряд ли останется незамеченной ее мужем. Тем не менее, Сибил не придала этому особого значения.

До съемок «Клеопатры» Бертон презрительно отзывался об Элизабет, наградив ее прозвищем «Эта эмгеэмовская крошка, мисс Молочные Железы». Несмотря на присуждение ей награды киноакадемии, он оставался невысокого мнения о ее актерском таланте — «совершенно жалкий талант, я бы сказал, подстать ее образованию». Родди Макдауэлл, которому было доподлинно известно, что Бертон не посмотрел ни одного фильма с ее участием, пытался защитить подругу своего детства. По его утверждению, Элизабет была потрясающей актрисой.

«Конечно, если речь идет о том, чтобы лечь к кому-нибудь в постель или выйти замуж», — ехидно отозвался Бертон.

«Ты только подожди, посмотрим, что ты скажемм,, когда увидишь, как она получается на кинопленке», — стоял на своем Родди.

После первых просмотров Бертон постепенно начал пересматривать свое мнение. Он не ожидал от Элизабет умения буквально завораживать камеру, чтобы получиться на пленке в новом, совершенно ином измерении.

«Она то и дело преподносит вам сюрпризы, — говорил он. — И если вы ее не знаете и просто посмотрите, как она репетирует, то наверняка скажете: «О, господи. Вот уж бездарность так бездарность». Она ведет себя на репетициях словно сонная муха. «Мне так идти? Как, по-вашему, я так должна говорить?» Однако как только включается камера, в ней словно что-то срабатывает, это как колдовство, и вот вы уже не верите собственным глазам».

Восхищение было взаимным — Элизабет благоговела перед человеком, который умел так выразительно говорить о театре.

Его настроение бывало столь же непостоянным, как и у нее самой. Одно мгновение он был сама учтивость, а уже в следующее — дикарь дикарем. Кроме того, Элизабет каким-то шестым чувством догадывалась, что под этой добродушной внешностью таилось кипенье страстей и одновременно глубочайшая меланхолия.

«В тихом омуте черти водятся, — заметила она. — Если бы ему провели лоботомию, то наверняка у него из черепа наружу повыскакивали бы змеи, жабы, черни, головастики, летучие мыши и прочая гадость».

В этом одном человеке, казалось, воплотились все и мужчины, которых она любила до этого. Он был столь же богат, как Ники Хилтон, полон искрометного юмора, как и Майкл Уайлдинг, ему, как и Майку Толду. было не занимать напористости и энергии. Он был так же крепок физически, как и Ингмар Йохансон, такой же интеллектуал, как и Макс Лернер, и так же сладкоголос, как Фрэнк Синатра или Эдди Фишер.

«Я тащусь уже от того, что слышу его голос», — призналась она во время съемок «Клеопатры». Эдди Ричард также понравился. Все трое с удовольствием проводили вечера вместе.

Эдди был полностью согласен с Элизабет в том, что Бертон обращался с женой просто по-свински, однако, подобно Элизабет, был восхищен его актерским талантом. Как-то раз Эдди специально приехал с Элизабет на съемочную площадку, чтобы посмотреть, как Бертон будет сниматься в одной архисложной сцене, в которой он должен был поцеловать танцовщицу, а затем поставить ее на спину слона. После этого они втроем вернулись в гримерную Элизабет, чтобы обсудить следующий эпизод, в котором рабыни умащивали Клеопатру благовониями. Эдди предложил, чтобы Элизабет играла этот эпизод обнаженной, и она согласилась.

С площадки удалили посторонних, там остался лишь Эдди и те участники съемочной группы, без которых нельзя было обойтись. Никто не смел туда и шагу ступить, хотя Бертон грозился, что проникнет под видом рабыни.

«Говорят, что эта картина обойдется им в двадцать миллионов, но ведь они заработают на ней еще больше, — заявил Ричард позднее. — Ведь Лиз просто чудо. Там есть один дух захватывающий кадр, где она, совершенно обнаженная, отдыхает на постели. Уже одно это должно стоить двадцать миллионов. Должен признаться, Лиз меня очаровала. Я сам до конца не понимаю, что в ней такого, чем она к себе привлекает? В жизни это просто милая, славная девушка. Но на экране от нее глаз нельзя оторван. Она пронзает вас взглядом насквозь, и у вас в жилах закипает кровь».

Несмотря на часто выражаемые восторги в адрес своей партнерши, Ричард не давал Сибил особых поводов для беспокойства относительно его отношений с Элизабет. Эдди шутил, что у него вызывают ревность те строчки, которые Манкевич вкладывал в уста Бертона, когда тот обращался к Клеопатре, оставаясь, однако, в полной уверенности, что его семейной жизни ничего не угрожает. Элизабет оставалась к нему столь же ласкова, что и ранее, к тому же они удочерили немецкую девочку, которую назвали в честь Марии Шелл — именно эта актриса помогла им подыскать малышку.

Элизабет страстно мечтала о ребенке, чтобы их брак с Эдди наконец-таки приобрел истинную завершенность. Она не дрогнула душой, когда ей сообщили, что ребенок родился с врожденным вывихом бедра, и чтобы начать ходить, малышке требуется серия дорогостоящих операций.

Будучи не в состоянии оплатить необходимое их дочери лечение, родители из рабочей семьи дали согласие на ее усыновление, и Элизабет с превеликой радостью взяла девочку себе.

«Ей было девять месяцев, все ее тело покрывали нарывы, само тельце — истощенное, а еще это выпихнутое бедро, из-за которого она могла на всю жизнь остаться калекой, — я была от нее просто без ума», — рассказывала Элизабет.