Мария Каллас

После крушения карьеры в Риме это была уже другая Мария Каллас. "Когда ты молод, тебе нравится доводить свой голос до амого предела; тебе нравится петь. Тут не при чем сила воли, и о никоим образом не связано с мучительным честолюбием. Просто ты влюблен в свою работу, в это прекрасное, святое дело которое мы зовем музыкой. А если ты поешь с удовольствием' с настроением, тогда и пение получается красивым. У тебя возникает ощущение, будто ты постепенно хмелеешь, хмелеешь просто от радости, радости, что можешь сделать что-то хорошее. Это как акробат, прекрасно владеющий своим телом, ему передается упоение публики, и потому он отваживается на все более смелые трюки". Отныне она все чаще отваживается на подобные трюки на так называемых гала-концертах. В январе 1958 года она вылетела для проведения такого концерта в Чикаго. Во время краткой остановки в Париже ее обступили журналисты. Когда прозвучало слово "Рим", она ответила, как истинный виртуоз и в области дипломатии, чему научилась совсем недавно, что в этом городе она по крайней мере могла "сосчитать своих друзей". Покидая Париж, где ей был оказан прием, каким обычно "удостаивают коронованных особ", она была уверена, что обрела новую гавань. В Чикаго перед концертом, состоявшимся 22 января, публика встретила ее овациями, не смолкавшими в течение десяти минут. Клаудиа Кэссиди вновь писала о ее "восхитительной технике, удивительном понимании драматического образа и о самом широком по сравнению с другими певицами диапазоне голоса". А завершила статью следующими словами: "Все ли было безукоризненно? Конечно нет. Крупные вещи вообще редко получаются безукоризненными. Но это была Каллас на вершине расцвета ее творческих сил, — если закрыть глаза на некоторые звуки, которые можно назвать скорее смелыми, нежели прекрасными, — но даже они призваны восславить красоту мужества и безусловной силы воли".

Это было рожденное любовью эвфемистическое описание проблем певицы, которые Роджер Деттмер без обиняков обозначил в "Чикаго Америкен": "Голос Марии Каллас звучит так, оудто у нее серьезные с ним проблемы, а вот насколько они серьезны, судить ей самой. Накануне вечером ее голос, который ам довелось услышать впервые за последние двенадцать месяцев, часто звучал неровно и неуверенно. Создается впечатление, о за один год она постарела на целое десятилетие..." Ее спасла присущая ей "музыкальность". Спустя какое-то время ей пришлось держать ответ перед комиссией Гильдии американских музыкантов за отмену выступления в Сан-Франциско. За три дня до заседания комиссии, которая не осудила ее, но строго пожурила, Мария Каллас попыталась выступить в новом амплуа в шоу Эдварда Ф. Мерроу "Лицом к лицу". Она представила себя серьезной, вдумчивой, остроумной актрисой, не имеющей ничего общего с большинством журнальных портретов.

Шестого февраля, благодаря положительному решению Гильдии, она снова выступила на сцене "Метрополитен". Она исполняла Виолетту в "Травиате" Верди, роль, которую не смогли вытянуть ни Рената Тебальди, ни Виктория де лос Анхелес. "Драматической оперной героиней этого сезона вне всяких сомнений была Виолетта Марии Каллас, - пишет Колодин. -Отказ от выступлений и не доведенные до конца партии пошатнули веру в нее, но Каллас мобилизовала все силы и со все возрастающим драматическим напряжением гордо завершила представление". Таубман из "Тайме" отметил, что она пела лучше, чем в предыдущем сезоне. Винтроп Сарджент охарактеризовал в "Нью-Йоркер" ее игру "как бесспорно лучшую этого амплуа, какую мне доводилось когда-либо видеть в "Метрополитен" или в других оперных театрах". Пронзительное звучание [reedy tone quality] он воспринял не как ошибку, а как характерную черту ее голоса. Но самым адекватным и самым дифференцированным является аналитически точное сообщение Колодина в "Сатердей ривью": "У Марии Каллас нет в распоряжении красоты голоса для того, чтобы стать идеальной исполнительницей той или иной роли, и все же ее Виолетта -совершеннейший образ, какого эта сцена не видела уже долгие годы. Несмотря на приглушенное гортанное звучание, она превращает свой голос с первого и до последнего мгновения в инструмент для передачи драматического образа. Несмотря на всю важность среднего регистра, она весь первый акт выдержала в правильной тональности, точно и с выразительным высоким ре бемоль. И хотя она могла сделать акцент на выразительном "Amami, Alfredo", она понимала, что красноречивую фразу "Alfredo, Alfredo, di questo core" необходимо исполнить в должном соответствии с указанием "voce debolissima e con passione , что отвечало замыслу Верди. Журналисты, не видевшие четвертого акта, ничего не смогли сообщить своим читателям о незабываемом, восхитительном "Addio del passato". Чарующие эффекты, достигаемые гибкостью голоса, переходы от пиано к пианиссимо и соответствующее сценическому тексту заключительное ля с филировкой звука, как того требовала партитура, явились воплощением того, что представляет собой оперное искусство...". На упреки, что в ее пении иногда прорывались некрасивые звуки, Колодин отвечал так: можно-де долго созерцать статую Венеры Милосской и вдруг обнаружить, что она без рук. Большую часть публики не занимали подобные нюансы, она просто наслаждалась искусством Марии Каллас. Шквал аплодисментов обреченная в недавнем прошлом на борьбу певица откомментировала со страхом и неуверенностью: "Я чувствую себя приговоренной [как к успеху, так и к неизбывной борьбе]. Чем ты знаменитее, тем больше ответственности лежит на тебе и тем беспомощнее и незначительнее ты себя ощущаешь".

Вслед за двумя спектаклями "Травиаты" она спела в трех постановках "Лючии ди Ламмермур" (с Бергонци и Фернанди в роли Эдгара). В опере Доницетти она была в лучшей, чем в прошлом году форме. Ее голос звучал "богаче и был более гибким" (Колодин), по окончании спектакля ее одну восемь раз вызывали на сцену. И тем не менее она была разочарована. Бинг даже не попытался предложить ей новую постановку оперы, так что ей не удалось показать ни вокального мастерства, ни драматического. По сравнению с "Ла Скала", где она всегда находилась в центре ансамбля, в Нью-Йорке она должна была играть роль звезды на фоне убогого сценического окружения. У нее даже не оказалось времени для серьезных репетиций с партнерами, с которыми ей еще ни разу не приходилось играть.

Каллас не было необходимости утверждать на сцене свой ранг primadonna assoluta, она скорее играла эту роль, и не в последнюю очередь за счет своих выступлений на телевидении. Она участвовала в ток-шоу Гая Гарднера, который уделил ей целую колонку в Нью-Йоркской "Геральд Трибюн" и охарактеризовал ее как "сердечную, искреннюю, приятную женщину, твердо стоящую обеими ногами на земле"; она могла быть какой угодно, но именно такой не была никогда. Эту новую роль еи навязала Эльза Максвелл, которая превзошла саму себя в организации выступлений "diva divina" или "величайшей примадонны мира" на званых вечерах и в салонах богатых и сильных мира сего; а ее хвалебные статьи в газетах лишь наносили певице вред. "Почему эту одаренную женщину, которая обладает столь возвышенной экспрессией в классических искусствах, так тиранит судьба, делая для нее недосягаемым счастье? В этом повинна - в чем я твердо убеждена - только ее мать".

Благодаря этому высказыванию, которое с жадностью подхватили бульварные листки, Евангелия Каллас приобрела весьма сомнительную популярность, что дало повод Гаю Гарднеру поинтересоваться у певицы, отчего она не наймет агента, который позаботился бы о ее имидже. Все, что она могла бы сказать - возразила певица, - она может только спеть. Вне всяких сомнений, это прекрасный ответ, однако для нее было бы лучше, если бы ей вообще не задавали подобных вопросов.