Мария Каллас

Концертное турне было организовано агентством Сола Юрока. Программа включала арии и сцены из "Весталки" Керубини, "Макбета" Верди, "Севильского цирюльника" Россини, "Мефистофеля" Бойто, "Богемы" Пуччини (вальс Мюзет-ты, а не ария Мими) и "Гамлета" Тома. Это была стратегическая программа. Каллас хотела, была обязана и вынуждена на этих шоу представить себя с разных сторон как assoluta: в легкой, драматической и лирической опере. Все это происходило в роскошной балаганной обстановке, типичной для американских развлекательных мероприятий со времен легендарного П.-Т Барнума. В этом цирковом представлении участвовали когда-то такие звезды, как Женни Линд и Аделина Патти. Мария Каллас была преобразована в "супер-звезду" и тем самым как бы отделена от подлинного мира искусства.

Но где бы она ни выступала - в Бирмингеме или Атланте, в Монреале или Торонто, - она везде получала телеграммы с вопросами от Рудольфа Бинга: что она решила, и каждый из этих вопросов лишь усиливат ее и без того нервное напряжение, есьма сомнительно, чтобы после своих концертов она действительно наслаждалась триумфальным успехом и восторженной критикой, - да и от кого исходило это ликование? Кто на самом деле выражал критическое одобрение?

24 октября она прибыла в Даллас. У нее была неделя для отдыха и подготовки к двум представлениям "Травиаты" и "Медеи'' - опер, которыми открывшаяся всего год назад "Сивик опера'' хотела привлечь к себе внимание, — отлично продуманный ход молодого менеджера Лоренса Келли, который прекрасно понимал, что для Техаса ему необходимо приготовить сенсацию, чтобы нефтяные источники забили бы и для искусства. В третьем спектакле "Итальянки в Алжире" Россини должна была выступить юная Тереза Берганца. За постановку "Травиаты" отвечал Франко Дзеффирелли, "Медею" ставил известный режиссер из греческого национального театра Алекс Минотис -это больше, чем могла предложить "Метрополитен Опера". Во второстепенных ролях тоже были задействованы первоклассные певцы: в опере Верди должны были петь Никола Филакуриди и Джузеппе Таддеи, ведущие певцы миланской "Ла Скала", в "Медее" - Джон Викерс, в то время многообещающее дарование, и Тереза Берганца.

Рабочая атмосфера оказалась прекрасной. Мария Каллас ощущала вдохновение, честолюбие, радость всех участников: все болели за дело. "В Далласе мы были заняты настоящим искусством, - сказала она не без критической нотки в голосе, направленной в адрес "Метрополитен", чей сезон открывался 27 октября "Тоской", в которой пели Рената Тебальди, Марио дель Монако и Джордж Лондон, дирижировал Димитрий Митропулос. Бинг все еще ждал ответа. 31 октября, как раз перед премьерой "Травиаты" в Далласе, Каллас получила телеграмму с пожеланиями счастья и с тревожным (или угрожающим?) вопросом: "Но почему в Далласе?" Бинг не получил ответа. Из критики того времени трудно заключить, чему рукоплескала огромная аудитория прекрасного Концертного зала - он рассчитан на четыре тысячи сто человек, - славе певицы или ее искусству. Она праздновала триумф, хотя, по всей вероятности, голос ее был не в лучшей форме.

Премьера оперы Керубини была заявлена на 6 ноября. Накануне спектакля она получила от Бинга ультимативную телеграмму. "Метрополитен" ждет от нее ответана следующее утро "не позднее десяти часов". Она была шокирована и рассержена жесткостью, с какой нью-йоркская администрация сформулировала телеграмму, и решила не соглашаться с "прусскими методами" Бинга. Она закончила генеральную репетицию, которая завершилась далеко за полночь, и после этого, совершенно обессиленная, вернулась в отель. На следующий день, около четырнадцати часов двадцати минут, она получила от Бинга третью телеграмму. В ней он сообщал, что договор с певицей расторгнут. Одновременно Бинг, наихитрейший из хитрейших оперных дельцов, сделал официальное сообщение в прессе, которое, сколь бы прав он ни казался себе с собственных позиций, трудно переоценить в его циничности: "Я не намеревался пускаться с мадам Каллас в официальные обсуждения, поскольку я слишком хорошо знаю, что в этой области она значительно компетентнее и опытнее меня". Разве можно найти со времен Марка Антония, обвинявшего Брута, убийцу Цезаря, более искусного фразера, чем импресарио? "Хотя художественная квалификация мадам Каллас является предметом бурных дискуссий между ее друзьями и врагами, тем не менее всем и всюду известно, что свои неоспоримые таланты гистриона она умеет обратить себе во благо. Сей факт и ее упорное стремление изменять заключенный контракт, как ей заблагорассудится (или вообще прервать его), привели к сложившейся ситуации. Речь идет исключительно о выводе, который должен сделать любой оперный театр, намеревающийся иметь с ней дело. Будем же благодарны судьбе за то, что на протяжении двух сезонов мы могли быть свидетелями ее артистизма; однако исходя из причин, которые наверняка будут правильно истолкованы музыкальной прессой и публикой, "Метрополитен Опера" все-таки благодарна судьбе и за то, что отношения с Каллас прекращены".

Ни одно из выступлений певицы не вызвало столько публикаций, как этот разрыв с "Метрополитен", после которого Мария Каллас оказалась изгнанной из оперной жизни. Она не могла больше петь ни в Милане, ни в Вене, ни в Сан-Франциско, ни в Нью-Йорке. Ей даже не предоставили шанса высказаться и оправдать себя. Она часами давала объяснения, чем нарушала железное правило молчать перед представлением. "Я не могу постоянно менять голос... Мой голос не лифт, что просто ездит вверх-вниз... Мистер Бинг отказывается от контракта с двадцатью шестью представлениями только из-за трех "Травиат"... Это могло бы погубить мою Медею (сегодняшнее представление). Помолитесь за меня сегодня вечером".

Жизнь певицы превратилась в мелодраму. Она выстреливала в Метрополитен" целыми залпами критических замечаний: ''Если только вспомнить жалкую "Травиату", которую он заявлял меня петь без репетиций и даже без знакомства с моими партнерами... Разве это искусство?.. Эти спектакли — каждый с другим тенором или баритоном... Разве это искусство?"

Объективная дискуссия уже была невозможна. Критик В.-Г. Хэггин отмечал, и по праву, что отказ от спектакля или изменение программы, как о том просила Мария Каллас, стали повседневной рутиной любой ведущей оперной сцены, но такие разногласия, как правило, не афишировались и улаживались обеими сторонами без громких споров. Именно тональность официальных комментариев Бинга показала, что в этом случае развернулась борьба за власть, и нашлись немногие, кто, как громогласно провозгласил Бинг от имени "Метрополитен", были "благодарны", что должны лишиться такой актрисы, как Мария Каллас.

Риторический вопрос Бинга, кто руководит театром - дирекция или звезда, - лапидарно откомментировал Колодин в своей "Хронике "Метрополитен Опера"": "Болтовня!" Колодин сослался на то, что Бинг не принимал участия в обсуждении более важных художественных вопросов: кто брал высокие ноты и какие; как транспонировали арии по желанию исполнителя; его не интересовала даже уступчивость, скажем, Митропулоса по отношению к настроениям, скажем, дель Монако. Колодин сознавал также, что при подписании договора с "Метрополитен" Каллас действовала нерешительно и неуверенно; однако ультиматум - подписать договор именно 6 ноября, в день ее очередного выступления, был не чем иным, как тщательно подготовленным, спланированным афронтом, потому что спектакли, о которых шла речь, должны были состояться лишь через три месяца. Колодин был уверен, что Бинг хотел за счет певицы протиснуть кого-то на роль звезды, тем более что на партию Леди Макбет он ангажировал юную Леони Ризанек, из которой мог сделать новую диву. По сию пору ходят слухи, будто на премьере после сольных сцен, блестяще исполненных немецкой дебютанткой, нанятая Бингом клака громко восклицала: "Браво, Каллас!", - чтобы тем самым вызвать сочувствие к "замене". Расчет, ежели он действительно был таковым, полностью оправдался: Леони Ризанек имела триумфальный успех, хотя и не признанный таким критиком, как Колодин, который отметил у нее слабые места в нижней октаве.