Кто-нибудь видел мою девчонку? 100 писем к Сереже

Однажды, измученный бессонницей, он проглотил мою

таблетку мелатонина (всего-то одну!) — и долго

вслушивался в то, как она хозяйничает в его организме.

Сама я по-настоящему боялась — и боюсь —

только людей.

69.

19

249

октября 2013

Кто, когда, как первым заказал тебе текст для московского

“Коммерсанта”? Тарханов, руководивший там отделом

культуры? Тимофеевский, главный идеолог газеты?

Плахов, отвечавший за кино? Но заказывать стали

регулярно. Со временем придумали рубрику “Теле-

кино”, чтобы ты мог постоянно рассказывать о клас-

сических фильмах, которые показывали по телевизору.

А потом и мне предложили писать статьи — главным

образом о театральных спектаклях. В питерском

“Коммерсанте” культурой руководила Инна Ткаченко —

веселая, красивая, басовитая, разбитная. А главным

московским начальником был Леша Тарханов

(его называли Лешечка) — с ним я иногда говорила

по телефону, удивляясь его тихому вкрадчивому голосу

и патологически старомодной вежливости.

Ты гордился работой в “Коммерсанте” —

и не только потому, что это были приличные деньги, стабильность, престиж, репутация, вменяемые началь-

ники. Ты гордился работой в газете, которая тогда

и в самом деле была блестящей и новаторской. Гордил-

ся тем, что попал в число ее экспертов — новости

подавались в формате персональной экспертизы, пусть

и в ироническом тоне.

По отношению к московским коммерсантовским

коллегам ты испытывал сложные чувства. Иногда дер-

жался с ними почти высокомерно. Ты ценил Тимофе-

евского, но общаться вам было непросто, вы были

слишком разными в своих культурных пристрастиях.

Шура боготворил классическую культуру и киноклас-

сику, ты был яростным авангардистом и постмодерни-

стом, хотя знал и любил классиков ничуть не меньше.

250

Ты уважал Плахова — за способность мгновенно

обрисовать мировой киноландшафт и поместить

любой фильм в его контекст. Андрей очень помогал

тебе, восхищался твоим талантом, рекомендовал тебя

фестивалям, пристраивал твои тексты в разные изда-

ния. Людей, столь щедрых к коллегам и столь неревни-

вых, я знаю не так много.

Еще целый год ты работал в “Коммерсанте” после

того, как я ушла от тебя к твоему начальнику Леше

Тарханову. Каково тебе было? К счастью, ситуация раз-

решилась сама собой — главным редактором газеты

стал Раф Шакиров, и Леша на год перешел в “Домовой”, который называл санаторием-профилакторием ЦК.

В отделе культуры у тебя появился новый начальник —

жизнь уберегла тебя от последнего унижения.

Для тебя было важно видеть свои тексты

напечатанными. Не знаю, удовлетворился бы ты сейчас

электронной версией? Это ведь было особое

чувственное удовольствие, ритуал. Ты выходил по

утрам, добегал до киоска, возвращался с газетой, размахивал в дверях листками: “New York Herald Tribune! New York Herald Tribune! ” (несколько дней

назад эта легендарная газета перестала существовать, превратилась в невнятный гибрид под названием

International New York Times).

Ты наливал кофе, раскрывал полосу культуры.

(Политика и экономика интересовали тебя только как

своего рода театр-паноптикум.) Очень сердился, если

тебя много правили. Слова ты выбирал долго и внима-

тельно, каждое тщательно взвешивал и раздражался, когда редактор менял или переставлял эти точно най-

денные слова и продуманные фразы. Мне, у которой

слова выскакивали легко и быстро, твой педантизм был

251

непонятен — лишь бы донести эмоцию и мысль, ведь, в конце концов, это всего лишь газетная статья, не литература.

Я тоже должна была читать эти тексты. Но совсем

мало тебя хвалила. Вообще я всегда была скупа на

похвалы. Говорят, я такой и осталась — и с подчинен-

ными, и даже с детьми. Но это я понимаю сейчас.

А тогда мне казалось, что я достаточно тебя хвалю.

Куда уж больше.

Сережу стараюсь хвалить за всё. Еще в Москве он

познакомился с моей десятилетней Соней — цинич-

ной и острой на язык особой. Она о чем-то расспра-

шивала его, подкалывала, иронизировала, привычно

хвасталась своим интеллектуальным превосходством —

но без большого размаха, все-таки немного стеснялась.

Когда Соня вышла, он сказал:

— Ей потом будет очень трудно найти себе

мужчину.

— Почему? Она умная и красивая.

— Ну какому мужчине понравится, когда его вот

так ставят на место? Кто захочет такую критику

слушать от женщины?

Ого. Я усвоила урок.

Сережа установил мне дополнительный интернет-

порт, который теперь добивает до дальних комнат. Гени-

ально! Отлично вел мою машину и здорово ее

припарковал. Потрясающе — я никогда бы не выехала

отсюда, а сюда никогда бы не влезла! Купил и ввернул

какие-то цветные лампочки, которыми можно управ-

лять дистанционно через приложение в айфоне, —

просто чудо! Через программу удаленного доступа из

ЮАР почистил мне почту. Невероятно — у меня

теперь есть мой личный джеймсбондовский Кью.

252

Я ведь живу в далеком будущем, в цифровой

реальности, окруженная айфонами, айпадами и всевоз-

можными дигитальными приложениями. Ох, как было

бы здорово, Иванчик, поговорить с тобой сегодня про

футуристические фильмы. Что сбылось, а что нет.

И кто из режиссеров точнее всех предугадал и выстроил

фантастический мир, в котором мы теперь живем.

Мне легко подсчитать, сколько времени прошло

со дня твоей смерти: ты умер через две недели после

рождения моего сына Ивана. Вчера, кстати, я показы-

вала Ивану “Назад в будущее” и “Назад в будущее — 2”.

И в очередной раз поразилась, как ты похож на юного

Майкла Джея Фокса. Мужчина-мальчик в джинсовом

костюмчике, с порывистой танцующей пластикой

и острым взглядом светлых глаз. Ты был, конечно, красивее, нервнее, старше, суше, тоньше — и в твоих

глазах было больше тоски. Но всё равно моментами

возникала иллюзия, что я отправляюсь в прошлое.

Я смотрела на возрастной грим Майкла Джея

Фокса и думала: неужели ты был бы сейчас таким?

Ну уж нет. Скорее ты был бы похож на нынешних

Боуи, Барышникова и Иствуда — на всех сразу. Все

трое красиво постарели. Ты бы сказал — заматерели.

Нет, всё равно не могу, не хочу думать о тебе

старом.

Недавно я показала Сереже “Летят журавли”, один из наших с тобой любимых фильмов. Сказала ему, что это обязательно надо смотреть, если он интересует-

ся операторами. Он удивился:

— С чего ты взяла, что я интересуюсь операторами?

И в самом деле, с чего я взяла? Я рассказала ему

про Урусевского, но он не досмотрел даже до кружа-

щихся берез, быстро заскучал, спросил, не хочу ли

я все-таки попытаться въехать в “Игру престолов”.

Я попыталась. Не вышло.

Я всё равно не могу превратить его в тебя.

Да и не надо.

Когда мы с тобой посмотрели “Неотправленное

письмо”, тебя поразило, как грандиозная форма —

прежде всего операторская работа, игра света —

сокрушила и без того маловыразительный сюжет, обессмыслила содержание и своей бешеной энергией

почти разорвала пленку. Ты называл эту картину едва

ли не самой великой неудачей в советском кино, рисовал мизан-сцены на своих карточках, говорил

про лица-ландшафты Урбанского и Самойловой.

Про нее ты однажды написал: “В семидесятые станет

ясно, что у Анны Карениной не может быть лица

Самойловой...”

А твоему лицу нашлось бы место в двухтысячных?

70.

254

21 октября 2013

Привет! В каком году я познакомилась с Пашей Гершен-

зоном? Точно помню, что это произошло в “Сеансе”, где я уже работала, а он уже не работал. Наверное, шел