Кто-нибудь видел мою девчонку? 100 писем к Сереже

Любить больно. Будто дала позволение

освежевать себя, зная, что тот, другой,

может в любую минуту удалиться с твоей кожей.

Сюзен Зонтаг. “Дневники”

Когда гроб опускали в могилу, жена

даже крикнула: “Пустите меня к нему!”,

но в могилу за мужем не пошла...

А.П. Чехов. “Оратор”

7

Семнадцать лет назад, в ночь с 26 на 27 авгу-

ста 1997 года, умер Сергей Добротвор-

ский. К тому моменту мы уже два месяца

были в разводе. Таким образом, я не стала

его вдовой и даже не присутствовала на

похоронах.

Мы прожили с ним шесть лет. Сумасшедших, счаст-

ливых, легких, невыносимых лет. Так случилось, что эти

годы оказались самыми главными в моей жизни. Любовь

к нему, которую я оборвала, — самой сильной любовью.

А его смерть — и моей смертью, как бы пафосно это ни

звучало.

За эти семнадцать лет не было ни дня, чтобы я с ним

не разговаривала. Первый год прошел в полусознатель-

ном состоянии. Джоан Дидион в книге “Год магических

мыслей” описала невозможность разорвать связь с умер-

шими любимыми, их физически осязаемое присутствие

рядом. Она — как и моя мама после папиной смерти —

не могла отдать ботинки умершего мужа: ну как же, ему

ведь будет не в чем ходить, если он вернется, — а он

непременно вернется.

Постепенно острая боль отступила — или я просто

научилась с ней жить. Боль ушла, а он остался со мной.

Я обсуждала с ним новые и старые фильмы, задавала

ему вопросы о работе, хвасталась своей карьерой,

сплетничала про знакомых и незнакомых, рассказывала

о своих путешествиях, воскрешала его в повторяющих-

ся снах.

С ним я не долюбила, не договорила, не досмо-

трела, не разделила. После его ухода моя жизнь рас-

палась на внешнюю и внутреннюю. Внешне у меня

был счастливый брак, прекрасные дети, огромная квар-

тира, замечательная работа, фантастическая карьера

8

и даже маленький дом на берегу моря. Внутри —

застывшая боль, засохшие слезы и бесконечный диа-

лог с человеком, которого больше не было.

Я так свыклась с этой макабрической связью, с этой

Хиросимой, моей любовью, с жизнью, в которой про-

шлое важнее настоящего, что почти не задумывалась

о том, что жизнь может быть совсем другой. И что

я снова могу быть живой. И — страшно подумать —

счастливой.

А потом я влюбилась. Началось это как легкое

увлечение. Ничего серьезного, просто чистая радость.

Но странным образом это невесомое чувство, ни на что

в моей душе не претендующее, вдруг открыло в ней

какие-то шлюзы, откуда хлынуло то, что копилось года-

ми. Хлынули слезы, неожиданно горячие. Хлынуло

счастье, перемешанное с несчастьем. И во мне тихо, как

мышь, заскреблась мысль: а вдруг он, мертвый, меня

отпустит? Вдруг позволит жить настоящим?

Годами я говорила с ним. Теперь я стала писать ему

письма. Заново, шаг за шагом, проживая нашу с ним

жизнь, так крепко меня держащую.

Мы жили на улице Правды. Нашей с ним правды.

В этих письмах нет никаких претензий на объективный

портрет Добротворского. Это не биография, не мемуа-

ры, не документальное свидетельство. Это попытка

литературы, где многое искажено памятью или создано

воображением. Наверняка многие знали и любили

Сережу совсем другим. Но это мой Сережа Добротвор-

ский — и моя правда.

Цитаты из статей и лекций Сергея Добротворского

даются без ссылок.

Автор рисунков и стихов — Сергей Добротвор-

ский.

1.

8

11

января 2013

Привет! Почему у меня не осталось твоих писем?

Сохранились только несколько листков с твоими смеш-

ными стишками, написанными-нарисованными руко-

творным печатным шрифтом. Несколько записок, тоже

написанных большими полупечатными буквами.

Сейчас я понимаю, что почти не помню твоего

почерка. Ни мейлов, ни смс — ничего тогда не было.

Никаких мобильных телефонов. Даже пейджер был

атрибутом важности и богатства. А статьи мы переда-

вали отпечатанными на машинке — первый (286-й) компьютер появился у нас только спустя два года после

того, как мы начали жить вместе. Тогда в нашу жизнь

вошли и квадратные дискеты, казавшиеся чем-то ино-

планетным. Мы часто передавали их в московский

“Коммерсант” с поездом.

Почему мы не писали друг другу писем? Просто

потому, что всегда были вместе? Однажды ты уехал

в Англию — это случилось, наверное, через месяц или

два после того, как мы поженились. Тебя не было

совсем недолго — максимум две недели. Не помню, как мы тогда общались. Звонил ли ты домой? (Мы

жили тогда в большой квартире на 2-й Советской, которую снимали у драматурга Олега Юрьева.) А еще

ты был без меня в Америке — долго, почти два месяца.

Потом я приехала к тебе, но вот как мы держали связь

всё это время? Или в этом не было такой уж безумной

потребности? Разлука была неизбежной данностью, и люди, даже нетерпеливо влюбленные, умели ждать.

Самое длинное твое письмо занимало максимум

полстраницы. Ты написал его в Куйбышевскую боль-

ницу, куда меня увезли на скорой помощи с крово-

12

течением и где поставили диагноз “замершая

беременность”. Письмо исчезло в моих переездах, но я запомнила одну строчку: “Мы все держим за тебя

кулаки — обе мамочки и я”.

Жизнь с тобой не была виртуальной. Мы сидели

на кухне, пили черный чай из огромных кружек или

кисловатый растворимый кофе с молоком и говорили

до четырех утра, не в силах друг от друга оторваться.

Я не помню, чтобы эти разговоры перемежались поце-

луями. Я вообще мало помню наши поцелуи. Электри-

чество текло между нами, не отключаясь ни на секунду, но это был не только чувственный, но и интеллекту-

альный заряд. Впрочем, какая разница?

Мне нравилось смотреть на твое слегка надменное

подвижное лицо, мне нравился твой отрывистый

аффектированный смех, твоя рок-н-ролльная пластика, твои очень светлые глаза. (Ты писал про Джеймса Дина, на которого, конечно, был похож: “актер-неврастеник

с капризным детским ртом и печальными старческими

глазами”*.) Когда ты выходил из нашего домашнего

пространства, то становилась очевидной несоразмер-

ность твоей красоты внешнему миру, которому надо

* Все цитаты без ссылок, которые встречаются в тексте, взя-

ты из статей и лекций Сергея Добротворского. — Примеч. авт.

было постоянно что-то доказывать, и прежде всего —

собственную состоятельность. Мир был большой — ты

был маленький. Ты, наверное, страдал от этой несораз-

мерности. Тебя занимал феномен гипнотического

воздействия на людей, который заставляет забыть

о невысоком росте: “Крошка Цахес”, “Парфюмер”,

“Мертвая зона”. Ты тоже умел завораживать. Любил

окружать себя теми, кто тобой восторгался. Любил, когда тебя называли учителем. Обожал влюбленных

в тебя студенток. Многие из твоих друзей обращались

к тебе на “вы” (ты к ним тоже). Многие называли по

отчеству.

Я никогда тебе этого не говорила, но ты казался

мне очень красивым. Особенно дома, где ты был

соразмерен пространству.

А в постели между нами и вовсе не было разницы

в росте.

2.

14

22 января 2013

Я так отчетливо помню, как увидела тебя в первый раз.

Эта сцена навсегда засела у меня в голове — словно

кадр из фильма новой волны, из какого-нибудь “Жюля

и Джима”.

Я, студентка театрального института, стою со

своими сокурсницами на переходе у набережной

Фонтанки, около сквера на улице Белинского. Напротив

меня, на другой стороне дороги — невысокий блон-

дин в голубом джинсовом костюме. У меня волосы