Мария Каллас

Действительно, парящее легато в "Regnava nel silenzio" или тончайшее, вполголоса спетое начало "Veranno a te" производят потрясающее впечатление. Подобное пение, выражаясь патетически, "проникает в глубь самого сердца", оно словно бы предназначено для любящих ушей. Ни одна запись Каллас не вызывает у автора подобных эмоций, отчасти потому, что в этом грандиозном исполнении уже слышны первые признаки увядания голоса. Не суть важно, что певица выпускает верхнее ми бемоль в конце каденции и поет его только в финале арии, однако это означает, что она уже не могла пойти на вокальный риск. К тому же и блеклое звучание, и потеря динамики, скорее всего, обусловлены состоянием голоса певицы, а не актерской задачей.

Чтобы вышеприведенные замечания не показались чересчур риторическими, подчеркнем еще раз, что эта берлинская постановка принадлежит к числу звездных часов Каллас, однако в ее оттонченном совершенстве уже наметилось начало конца, даже если и голос певицы некоторое время еше сохранял былое величие.

Глава 8.

Нисхождение к славе

Я до сих пор пытаюсь понять, что же случилось в Нью-Йорке. Сожалею, что не смогла дать Вам то, что получали другие театры.

Мария Каллас - Рудольфу Бингу

Скандал в Чикаго

В музыке спокойной жизни не бывает.

Карло Мария Джуллини

После четырехнедельного отпуска, 31 октября 1955 года, Мария Каллас открыла второй сезон Лирической Оперы в Чикаго Эльвирой в "Пуританах" Беллини. За дирижерским пультом стоял Никола Решиньо. Тон критике задал панегирик Роджера Деттмера в "Американце": "Всем нам известно, что весь город вот уже год как помешан на Каллас, а помешанней всех я сам. Когда она в голосе и выступает в подходящей ей роли, я боготворю ее. Я раб ее чар". С не меньшим воодушевлением писали о Каллас и другие критики, хотя Хауард Тэлли, рецензент "Мьюзикал Америка", не преминул обратить внимание на неуверенные интерполированные высокие ре во втором акте.

На второй день сезона Рената Тебальди пела Аиду. 5 и 8 ноября последовали два представления "Трубадура". К сожалению, он не был записан на пластинку, хотя Юсси Бьёрлинг в роли Манрико, Эбе Стиньяни и молодой Этторе Бастьянини того стоили. Рудольф Бинг в своих мемуарах вспоминает, что в третьем акте, когда Манрико пел арию "Ah, si' ben mio", драматический эффект производило не столько его пение, сколько то, как слушала его Мария Каллас, пусть он и пел "бесподобно' (Джордж Еллинек). Да и сам Бьёрлинг говорил: "Ее Леонора была само совершенство. Я часто слышал эту партию в исполнении разных певиц, но ни одну из них нельзя сравнить с Каллас". В этой связи стоит упомянуть, что он пел Манрико в "Метрполитен Опера" с Зинкой Миланов, чье исполнение партии Леоноры считается эталоном и поныне. Безусловно, высокие ноты в исполнении Миланов были красивее, а звучание более округлым, однако в музыкально-стилистическом отношении образ был далеко не так отточен, как у Каллас.

Непосредственно перед вторым спектаклем Рудольфу Бингу наконец-то удалось заручиться согласием Каллас выступить в "Метрополитен Опера". 29 октября 1956 года ей предстояло дебютировать там в партии Нормы. Репортеру, спросившему ее о размерах гонорара, ставшего камнем преткновения при переговорах, она ответила, что за Норму переплатить невозможно. Бинг, которому были свойственны в равной степени и дипломатический шарм, и холодный цинизм, ловко уклонялся от ответа на вопросы о деталях, заявляя, что певцы приходят в "Метрополитен Опера" исключительно из любви к искусству и искренне радуются простому букету цветов, а Каллас, разумеется, получит самый красивый букет.

Через несколько дней разразился первый из громких скандалов, сопровождавших карьеру певицы. 11 ноября она пела Чио-Чио-Сан в постановке Хици Койке. Ланфранко Распони в своей книге "Последние примадонны" цитирует различных исполнительниц этой партии: они все как одна называют ее убийственной. Тесситура необычайно высока, а кроме того, певица вынуждена постоянно перекрывать целый оркестр. Штраус сказал про свою Саломею, что представлял себе голос Изольды, исходящий из уст пятнадцатилетней девушки; то же можно сказать и о мадам Баттерфляй. Одним словом, большинство певиц с голосом, подходящим для партии Баттерфляй, не способны представить посредством этого голоса пятнадцатилетнюю гейшу. Каллас добивалась этого — и добилась. "Мы увидели камерную Баттерфляй, с самого начала напуганную трагедией, жертвой которой ей предстояло стать. Даже в любовном дуэте не было того мелодического потока, что заставляет сердце биться чаще: скорее, нашим глазам предстал контраст растущей страсти мужчины и сдержанности женского экстаза", - писала Клаудиа Кэссиди, не скрывая, однако, и того, что персонаж Даллас показался ей "находящимся в стадии разработки".

Третьего спектакля запланировано не было, но Л оуренс Келли и Кэрол Фокс без особого труда уговорили Каллас спеть Баттерфляй еще раз, благо она была очень польщена бурным восторгом публики. Спектакль состоялся 17 ноября и снискал громовые овации. Марию Каллас вызывали много раз, после чего она, усталая и "тронутая до слез" реакцией публики (Еллинек), направилась в свою гримерную, куда вслед за ней ворвались маршал Стэнли Прингл и заместитель шерифа Дэн Смит. Их задачей было вручить Каллас судебный иск Эдди Багарози, но действовали они, как пишет Джордж Еллинек, "с бесцеремонностью санкюлотов в разгар Французской революции" и засунули бумагу певице в кимоно.

В ответ на это Каллас затопала ногами и закричала, что обладает ангельским голосом и никто не вправе предъявлять ей иск. Это написано у Стасинопулос и представляет собой, по всей видимости, близкую к правде легенду. Во всяком случае, о ярости Каллас свидетельствует фотография Ассошиэйтед Пресс, облетевшая весь мир за несколько дней и сильно повредившая имиджу певицы. Еллинек намекает, что сей эпизод, постыдный и забавный одновременно, был инициирован противниками Каллас из Лирической Оперы, а Стасинопулос сообщает даже, что Лоуренс Келли подозревал Кэрол Фокс в участии в этой акции с целью поссорить его с певицей, однако называет эти догадки весьма сомнительными.

Дарио Сориа и Вальтер Легге, ставшие свидетелями происшествия, увели певицу из театра. На следующий день она улетела обратно в Милан, где должна была 7 декабря петь в "Норме" Беллини под руководством Антонино Вотто в "Ла Скала".

Вскоре после своего дня рождения (ей исполнилось 32 года) Мария Каллас в четвертый раз открыла сезон "Ла Скала". В богато изукрашенном Пьером Бальменом театре присутствовал среди прочей публики и президент Италии Джованни Гронки. Еллинек сообщает, что "наблюдатели" подметили "легкую напряженность" в ее пении; Стасинопулос упоминает о шумных реакциях врагов Каллас, однако в записи спектакля ничего подобного не слышно; более того, изъявления недовольства были бы явно неуместны, ибо Каллас находилась в превосходной форме. Она без труда справилась с кульминационным си бемоль в "Casta diva", уверенно выпевала мелизмы между куплетами и свободно исполнила кабалетту. Раз услышав, невозможно забыть парящее "Cosi trovavo del mio cor la via", фантастическое диминуэндо в "Ah si, fa core, abbracciami" на верхнем до, заставившее публику шумно перевести дыхание. Зрителей привело в неистовство верхнее ре в терцете финала первого акта: тот, кто пасслышал в нем или в любом другом фрагменте "напряженность", должно быть, очень хотел ее там найти, чтобы сочинить собственную версию легенды о Каллас после скандала в Чикаго.