Воспоминания. Стихи. Переводы

В темноте и в тишине.

Писк пронзителен и тонок.

Мой испуг необъясним:

Видно, голоден мышонок.

Голодаем вместе с ним.

Ох, уж и напасть Господня!

Просыпаюсь поздно днем.

170

Друг мой, сердце, а сегодня

Мы куда с тобой пойдем?

И в панической тревоге

Я к Владимиру хожу,

Сочиняя по дороге

То, что я ему скажу.

С пересмяглыми губами

И с тяжелой головой,

Осторожными шагами

Пробираюсь, сам не свой.

Ну, придешь. Стучишься. Он-то

Парень-золото. С душой...

Взял же в жены мастодонта

Слабый, щупленький такой!

Вот, он, брови сдвинув хмуро,

Крестится на образа,

А на темени тонзура

Так и блещет мне в глаза.

Вот с улыбкою презренья

За спиной встает она,

Это взбалмошная Ксенья,

Барынька, его жена.

На хозяйку в оба глаза

Смотришь — ниже муравы —

И затверженная фраза

Выскочит из головы.

Оттого ли, что в столовой

Пошучу я невпопад,

Иль не так скажу я слово,

Ужину не будешь рад!

171

Рассмеялся-ль как-то глупо

Иль нечаянно чихнул —

Поперхнулся ложкой супа,

В плечи голову втянул.

Уж она кусает губы (Значит — злится!) и встает,

Багровеет и сквозь зубы

Произносит: «Ид-ди-от!»

Быть беде! Что, сам не знаю,

В извиненье бормочу,

Под гипнозом замираю

И уж есть я не хочу.

С мелкой судорогой в теле

Поднимусь, а в сердце — страх!

И стою я еле-еле

На расслабленных ногах.

1952

172

ЗАЗДРАВНЫЕ СТИХИ

Пью за здравие Мери,

милой Мери моей.

А.С. Пушкин

Как длинной тенью горной хижины

В минуту алого заката

Долина вся поглощена, —

На годы прошлые, что выжжены,

На жизнь, веселую когда-то,

Простерла крылья тень одна.

Пусть звезд ярчайших зерна крупные

Просеяло по небу сито,

А ярче их румяный день.

Их коромысла недоступные

Поднять не смогут что изжито,

Что тихо отступает в тень.

Но даже к пропасти толкаемый,

Вползая в топкое болото,

Еще хватаюсь я за гать.

Меня перед зарею чаемой

Как будто подпирает кто-то,

На суше тщится удержать.

О миг, ни разу не испытанный!

У широко открытой двери

Я песню лучшую спою.

Мне годы новые отсчитаны.

Пью за твое здоровье, Мэри!

За наше счастье, Мэри, пью!

16 мая 1951

16 мая 1968

173

НОЧЬ НА 10 (23) НОЯБРЯ 1913 ГОДА

Уже осталась за Карпатами

Россия темная, как ночь,

С ее верстами полосатыми,

Из глаз исчезнувшими прочь.

Уже и ливнем лакированный

В два ночи Цюрих миновал,

И провожал меня взволнованный,

Огнями залитый вокзал.

А я, в испуге, озабоченный

Безвестностью моих судеб,

С палящей на щеке пощечиной

Жевал в вагоне черствый хлеб.

А поезд гулкими колесами

О чем то в уши все бубнил

И песенками безголосыми

Мне раны сердца бередил.

1952

174

НИКО ПИРОСМАНИ55

Кириллу Зданевичу,

открывателю гения грузинского народа

Рождались гении не по капризу

Судьбы и не по щучьему веленью.

Что, если б Слава получала визу

К художнику-творцу являться Ленью?

О нет! Прибавить к четверти таланта

Три четверти труда... Такого сплава

Достаточно, чтобы родить Атланта,

Чтоб увенчала живописца слава.

О ком я говорю?

О Пиросмани.

Он вывески расписывал, малярил,

Писал картины допоздна в духане,

Пока последний рупь не разбазарил.

Я вижу пред собою Сакартвело.

Тут захмелевшие кинто. Ашуги.

Коней строптивых укрощают смело

Наездники лихие — княжьи слуги.

Над пенистым потоком — мост упругий.

А медвежата!

Подойдут вразвалку

И корчат уморительные хари,

Когда вожатый

даст понюхать палку, —

И пир гремит под звуки сазандари.

Гостей обходит рог вина заветный

И «мравалжамиер» в час предрассветный,

175

Теснясь глубоко в сердце человека,

Вдруг вылетает голосом дрожащим,

Пока пугливо

в горы

через чащи

Уходит лань,

заслыша дровосека...

То — Картли девятнадцатого века,

Которую оставил Пиросмани...

И он, всю веру вылив безотчетно

Пусть во встревоженное бегство лани,

Заставил полюбить свои полотна.

1963

176

ТИЦИАН ТАБИДЗЕ56

Он шествовал богом Халдеи

По улицам ранним Москвы,

Когда в нем мешались идеи

С шуршаньем осенней листвы.

Когда мы надеждами жили,

В моем рисовалось уме,

Как буду ему и Яшвили

Читать своего Малларме.

А раньше еще, в Ананури,

Задумчив он был, как пророк.

Он был уже пленником гурий

И видел, как взводят курок,

Как в саван спеленутый, мертвой

Звездой он зашел за туман...

Очей-звезд сияющих взор твой,

О, кто погасил, Тициан?

Нашелся ль недремлющий ратник,

Чтоб руку злодея скрутить,

Когда в свою жертву стервятник

Хотел уже когти вонзить?

И разве прочтем мы в рассказе,

Как душу свою ты терзал,

Когда в свой реестр Саакадзе

Двадцатым в безумьи вписал!