Воспоминания. Стихи. Переводы

Когда язык прилип к гортани?

Иль в детских вымыслах преданий

Свою печаль я потоплю?

Сотру ли ржавчину страданий?

Преданье есть: среди вершин,

Повитых пеленой тумана,

Шотландских гор певец один

Прогуливал свой черный сплин.

Забытый миром, беспрестанно,

Под звуки арфы хоронил

Заглохшее воспоминанье,

Пока не падал он без сил.

На добровольное изгнанье

Себя мудрец мой осудил.

154

О память! Сколько раз ты взоры

Кропила едкою слезой?

Бард с омраченною душой

Тебя, как ящика Пандоры,

Страшился в час тоски глухой.

Себе избрать бы долю зверя!

Забыть событий календарь,

Не знать того, что было встарь,

Жить, истинам людским не веря, —

Того ль хотел природы царь,

И жалкий в горе, и великий?

Он пеньем дивным чаровал

Толпу насупившихся скал

И к тени бедной Эвридики

Тоскующий Орфей взывал.

Лет приснопамятных волненье

Растаяло ль, как дым во мгле?

Или от мира отчужденье

Печатью выжгло на челе?

Но за какое преступленье?

Мир необъятный страшно пуст,

И лишь дубовых сучьев хруст

Напоминал в глуши пустынной

Обрывки фраз, перед кончиной

Слетевших с бледных слабых уст!

Должно же что-нибудь остаться

В увядшей памяти певца!

Изгладились черты лица

И сетованиям святотатца,

Как и проклятьям, нет конца.

Пустынник звал к себе Давида,

Как мира страждущий Саул.

Он в плечи голову втянул,

Грудь жалила иглой обида.

По выступам аскетских скул

155

Впервые слезы побежали,

Когда он вспомнить не сумел,

Как нежные слова звучали,

Как задушевный голос пел!

Впишите за него в скрижали

То, что он сам вписать хотел:

«Забвенье — смертного удел».

Тогда-то он в тисках печали

Повесил арфу на скале.

И поступью неслышной парда

Прошли века, и имя барда

Забыто всеми на земле.

Его же арфа и поныне,

Под грохот бури, на стремнине

В час утра иль на склоне дня,

Все плачет, жалобно стеня,

О чей-то горестной кончине.

И, звук таинственный кляня,

Ездок испуганный, коня

Сильней пришпорив, весь трясется.

Но почему же он застыл

И сердце маятником бьется?

Иль это плещется и льется

Звон вышний серафимских крыл?

1947

156

ЗАМОРЫШ53

Вот муза стала надо мной.

Нет, не Эвтерпа, не Эрато!

И не с цевницею двойной,

Не с лирой, томною когда-то.

О, нет! Заморыш, краше в гроб

Кладут: бедна, проста, несчастна...

Бьет по ночам ее озноб.

Сует перо мне в руку властно.

Я говорю: «Да пожалей,

Намерена ль ты долго хныкать,

Стоять над головой моей

И в сердце вдохновеньем тыкать?»

1949

157

ИСКУСИТЕЛЬ53

Поэма

I

Я прислонился слабым телом

К витрине. Стал, как дуралей.

Стекло, начищенное мелом,

Полощет лепестки огней,

В нем отраженных.

Их разливы

Мешают лучше рассмотреть

С ума сводящий вид красивый:

Всю эту булочную снедь,

Наваленную сдобной горкой,

А посредине — круассан

С поджаристой румяной коркой —

Рожок любимый парижан.

Там — все! Печенье, пачки чаю,

Пирожные, черт знает что!

И слюни в спазмах я глотаю,

А ветер полы рвет пальто.

II

Ночь. Поздний час. Автобус гулкий,

Вдруг выросший из-под земли,

Сам облизнул огнями булки:

Огни иль слюни потекли?

Оцепенелый, не шелохнусь.

Бросает то в озноб, то в жар,

И, чувствую, вот-вот я грохнусь

На этот мокрый тротуар.

158

И уж какая мне охота

Собраться с силами, уйти,

Иль поскорее сделать что-то,

Задуманное по пути...

Тогда похабный искуситель,

Который все за мной следит,

Как провокатор, как мучитель,

Над ухом вкрадчиво трубит.

III

— «Ну! Будешь долго ли ты, ляля,

(Я слушаю и все стою!)

Глазеть, часами бельмы пяля,

На эту выставку мою?»

Он из витрины тычет палкой,

Мое движенье повторив,

А я, растерянный и жалкий,

Я слушаю его призыв.

— «Ты брел сюда, должно, недаром?

Ну, вспомни же, зачем! Смелей!

Вот палка, на, одним ударом

Витрину вдребезги разбей!»

Он повторил мое движенье.

Смотрю упорно на него.

«Э, думаю, ты — отраженье,

Соблазн и больше ничего!»

IV

Припомнить силюсь, где же прежде

Его встречал? Иль не встречал?

В подобной же худой одежде

На набережной он торчал

И вглядывался в воды Сены,

Когда с душою, полной слез,

Ответа требовал, смятенный,

На мучивший его вопрос.

159

И необыкновенно юркий,

Когда без табака сидел,

Он жадно подбирал окурки

Заплеванные. И краснел.

Старательно и с отвращеньем

Он оттирал их рукавом,

Потом с огромным наслажденьем

Затягивался под мостом.

V

Закралось в сердце подозренье.

Припоминал я: — «Это чье

Расплывчатое отраженье?

Лицо — мое иль не мое?!.

Сгинь, пар! Ты — порожденье склепа!

Себя в тебе не признаю!»

И с бранью матерной свирепо

В стекло зеркальное плюю.

Одновременно (что за чудо?)

На горке сдобной, невзначай,

Как бонза, может быть, сам Будда, —

Вдруг вырос новый каравай...

С живою булочною рожей,

С улыбкой лунной во весь рот,

На круглую луну похожий,

Ко мне навстречу он плывет.

VI

Потом над рожею звериной

Вдруг чья-то вскинулась рука,

И в тот же миг перед витриной

Я от пинка и тумака

Упал на землю, растянулся

Во всю длину, лобзая прах...

Бессмысленно я улыбнулся,

160

Ожог почувствовал в руках.

161

Сперва чего-то я не понял.

Меня свалили. Это так.

Дождь. Глаз враждебный. Голод пронял

Нутро, и как-то я размяк.

В двух-трех шагах от магазина

Очнулся. И на мостовой

Вмиг заслонила пелерина

Сорбонны купол золотой.

VII

— «За что?» — прошевелили губы.

Я приподнялся, еле встал

И тут-то облик зверя грубый,

Вглядевшись пристально, узнал.

Витрины, булки вспоминая,

В нем сразу память признает