Воспоминания. Стихи. Переводы

Село Ривьер! То было летом.

Я с ним связался до того,

Как начал жить анахоретом

У простодушного Гаво.

Нужду мы оба испытали,

Живя под кровлею одной.

Мы воздухом одним дышали.

Что ел один, то ел другой.

Любили оба мы искусство,

Мед ели, пили молоко,

И неприязненное чувство

Мне было чуждо глубоко.

Бывало, маслом хлеб намазав,

Поверх накладывает мед

И тут же серию рассказов

Из «Илиады» он начнет.

Вдруг, потрясая бутербродом,

Причмокнет, глупость промолов:

— «А, знаете ли, масло с медом

И есть амброзия Богов!»

Но понемногу доктринерством

Он начинал надоедать,

Когда передо мной с упорством

Он разворачивал тетрадь

И Канта точною цитатой

Мой слух рассеянный терзал,

123

Я ж, вдохновением объятый,

Уединения искал.

То в облике смешном и строгом,

Прямолинейный и сухой,

Глубокомысленным йогом

Прикидывался предо мной.

Гимнастике он предавался,

Пофилософствовать любил,

И живописью занимался,

И мудрости меня учил.

Художник он своеобразный,

Но не писал полотен он.

Однажды он из папки грязной

Извлек расписанный картон.

Что ж дух йога беспокоит?

Когда с ним это началось?

Системы солнечной стероид

И эллипса большая ось

На фоне сажи. Сферы стыли

В своем вращеньи. Облака

Фосфоресцирующей пыли, —

Всё сухожильная рука

Уверенно изобразила.

Он показал другой картон:

Всё те же звезды и светила!

И вот уже я раздражен.

Описанного человека

Мне самый вид претил всегда,

В особенности — как у грека

Подстриженная борода,

124

О, Господи! Но почему же

Возненавидел я его?

Иль в этом благородном муже

Отталкивало естество?

За то ли, что душе бесплотной

Нет места на земле дурной

С ее потребностью животной,

С ее зловонной красотой?

За то ль, что в человеке этом

Жизнь тем была, что есть она?

Что созидателям, поэтам

Жизнь ангельская не дана?

1920-1949

125

СВЕТЛАЯ ТЮРЬМА

Был этот светлый мир тюрьмой,

И в нем ты заточен:

Всё, что твое, всё, что с тобой,

Минутный жизни сон.

От пролитых тобою слез

Поблёк твой ясный взор,

И бородою ты оброс,

И гаснет твой задор.

И одиночество твое

Встает перед тобой.

Ты проклинаешь бытие,

Часов услышав бой.

Он пролетит, мгновенный век.

Он станет пищей мух.

Великий гордый человек!

Ты — что? Тлетворный дух!

Завоеватели-рабы!

Мир покоряли вы,

А избежали ль вы судьбы

Покошенной травы?

И сокровенные мечты,

Борьба страстей — все ложь!

В смысл смерти вдумаешься лишь

И жизнь ты проклянешь:

Лжецов и нанятых жрецов,

Расчетливых и злых,

126

Душой невинных, и глупцов,

Злодеев и святых.

В короне царь, шут с колпаком,

У них — одна судьба...

Но кто заставил быть рабом

Несчастного раба?

Но кто же сделал мир тюрьмой?

Кто заточил тебя?

Кто растоптал тебя пятой,

Во цвете лет губя?

Агония?.. Пойми, она

Всего, всего страшней.

Всю жизнь лишь ею жизнь полна,

Прикована лишь к ней.

Почувствуешь озноб и дрожь

И станешь призывать

С мольбою смерть, но не умрешь,

А будешь умирать...

И если смерти час придет,

Не будет больше глаз,

Чтобы увидеть, кто твой рот

Закроет в смертный час.

Сомкнется тьма, как душный склеп,

И опустеет дом.

Ты будешь глух, и нем, и слеп

В пространстве мировом.

О, как завидна доля пса!

Завидуешь, глупец?

И псы, скуля на небеса,

Предчувствуют конец!..

1920

127

УРАВНИТЕЛЬНИЦА

И ты, прекрасное созданье,

Ты, девушка моей мечты,

От коей низошло сиянье,

Как луч с небесной высоты, —

И ты умрешь, как умирали

Непримерённые с судьбой,

И ангелы земной печали,

И демоны вражды земной.

Смерть-уравнительница ставит

Между злодеем и святым

Знак равенства, и бритву правит

На всех — одну! Всё — прах и дым.

Зачем же в слабости инертной

Влачась в пыли, тоскую я?

Томлюсь по красоте бессмертной

И по бессмертью бытия?

Зачем же складывать ладони

В молитве грешному рабу,

Живущему в грязи и вони,

Клянущему свою судьбу?

Запечатлеть ищу я муки

Во вдохновении святом,

Но обессиленные руки

Не водят дрогнувшим пером!..

1921

128

НА УЛИЦУ!

В тяжелом состояньи духа

Я смятый галстук завязал.

Вздохнув глубоко, вскрикнув глухо,

Я вырвался и побежал.

На улицу! Бегом! Направо!

И предо мной бульвар Распай.

Навстречу — женщина с лукавой

Усмешкою, сулящей рай.

Стон плачущей виолончели

Слетает с верхних этажей.

Зной раскалил асфальт панели.

Мне дышится все тяжелей.

Задушенный бензинной вонью,

Под дребезжание колес,

Расправил потною ладонью

Космы взлохмаченных волос.

Стою у двери магазина,

Смотрю кому-то я в упор.

О, как зеркальная витрина

К себе приковывает взор!

По обе стороны витрины

Два зеркала. Не снится ль мне

Взаправду ль этот лик звериный,

Давно небритый, мой вполне?

129

Морщинку ль новую покажет

Бездушно-верное стекло?

Опять взволнует? Взбудоражит?

О, как дышу я тяжело!

Прерывисто!.. А лоб горячий!..

А сердце бьется молотком!..

Не по-вчерашнему... иначе...