У Южного полюса

разыгрывались пестрые картины. Вой собак, покрикивания

лапландцев, щелканье бичей—все это и сейчас звучит у меня

в ушах, когда я вспоминаю об этих приготовлениях.

После долгой и скучной ночи это была жизнь, настоящая

радостная жизнь.

Мы, отправлявшиеся в путь, взирали на будущее бодро

и с надеждой; те, которые оставались, от души желали нам

удачи во всем.

Перед санными вылазками всегда наступало доброе согласие

между участниками экспедиции, находили выражение подлинные

наши чувства по отношению друг к другу. В глубине души мы

думали, что, быть может, видим друг друга последний раз. Мы уже

познали все могущество стихии на полярном континенте и

понимали, какое короткое расстояние отделяет под этими широтами

жизнь от гибели.

Я взял с собою в путь обоих лапландцев и Ивенса, запас

питания на 30 дней, 29 собак и три пары саней.

Я намеревался (и фактически сделал это) отъехать сначала

яа один день пути, чтобы ознакомиться с ледовой обстановкой.

Если дальнейшие перспективы покажутся благоприятными, то

послать Ивенса на паре саней обратно, с тем чтобы он доставил

с собой Колбека, еще трех человек, две пары саней и новые

запасы продовольствия для той дополнительной базы, которую

я собирался организовать на другой стороне'морской бухты.

Первые мили удавалось преодолевать с трудом. Лед

нагромоздился на значительную высоту. Нам приходилось поднимать

сани на большие ледяные глыбы, а затем вновь их опускать

с другого конца льдины.

Продвижение в направлении большого айсберга, сверкавшего

вдали на необозримой снежной равнине, шло медленно. Собаки

тянули сани с большим напряжением. Лапландец Савио шагал

впереди. Это давало наилучшие результаты: собаки любили его,

и нам приходилось прибегать к кнуту гораздо реже, чем

обычно.

Хотя барометр стоял довольно высоко, состояние атмосферы

мне не нравилось—на юго-востоке воздух утратил

прозрачность.

С восточной стороны айсберга, имевшего в высоту около

300 футов, мы обнаружили пещеру на уровне примерно 10 футов

над морем. Здесь мы разбили лагерь, но никто ночью не отдыхал

по-настоящему. У всех как будто было предчувствие, что нам

опять придется встретиться с непредвиденными трудностями.

Такой своеобразный инстинкт, переходящий в повышенную

сверхчувствительность и даже, можно сказать, в дар

предвидения, развивается у плавающих и путешествующих в тех районах,

где грозные силы природы готовы ежеминутно унести жизнь

человека.

Мы стояли по двое на посту в своих тяжелых шубах. На

протяжении ночи время от времени налетали порывы ветра.

Мгновенно поднималась метель, и в незащищенные части тела острыми

колючками впивался снег. Впрочем, она так же быстро кончалась,

и снова наступало полное затишье. Эти порывы ветра носили

такой зловещий характер, что еще больше усиливали наше

внутреннее беспокойство. Хотя никто не выдавал ни словом своих

мыслей, но все, как я понимал, молча думали о том, что на юго-

западе готовится что-то страшное.

Утро выдалось таким ясным, каким оно давно уже не бывало,,

барометр твердо стоял на высоком уровне, и я начал уже

думать, что на этот раз предчувствие меня обмануло.

Минуя мелкие расщелины во льду, по изумительным ледяным

площадкам мы поднялись на айсберг, имевший столобразную

форму. На юг открывалась великолепная перспектива, ледовая

обстановка казалась удовлетворительной, поэтому я решил

отправить Ивенса, с вечера уже снабженного инструкциями,

на основную базу.

Ивенс взял с собой четырех сильных собак, сани, провиант

и направился на северо-восток. Расставшись с ним, я с

лапландцами свернул лагерь, снова прикрутил багаж к саням.

Щелкнули бичи, залаяли собаки, и тяжело груженные сани вновь

заскользили на юг по бесконечной равнине.

В этот день мы имели перед собой по большей части

относительно гладкий лед. Тем не менее нам часто приходилось делать

зигзаги; временами там, где встречались нагромождения льда,

мы наталкивались на значительные препятствия, преодоление

которых требовало терпения и времени.

Мы шли рядом с санями на лыжах. Через плечо был

переброшен канат, прикрепленный к переднему краю саней, так что мы

могли помогать собакам волочить сани. К полудню оказались

в зоне крайне неровного льда и с трудом выбрались из этого

места. Когда неровности льда увеличились еще больше, лыжи

пришлось скинуть. Несмотря на это, мы продолжали путь без

отдыха, надеясь, что успеем перейти морской залив и достигнуть

другого берега бухты, прежде чем погода переменится.

При заходе солнца температура была —34°Ц. С наших бород

свисали большие сосульки, образованные дыханием. И вот

наступила темная ночь, и мы шли уже по компасу.

В полночь собаки завыли, навострили уши и стали тянуть

сани сильнее, чем за всю дорогу. Вскоре перед нами оказался

большой тюлень (Уэдделла). Собак, которые давно не получали

свежего мяса, трудно было удержать на месте. Лапландцы

занялись своей кровавой работой, и собаки скоро набросились на

лакомство.

Отложив для себя тюленье сердце и лучшие куски мяса, иа

шкуры и сала зверя мы разожгли костер и бросили на огонь

остатки его туши. Языки пламени поднимались высоко в воздух.

Разжечь сало не всегда бывает просто. Сначала нужно

получить огонь, используя куски дерева или другого легко

воспламеняющегося материала, так как сало начинает гореть не раньше,

чем станет плавиться и размягчаться хотя бы в одном месте.

У нас же всегда при себе бывали для растопки куски легкого

сухого дерева, и это вполне себя оправдывало.

Согревшись, отдохнув и сварив какао, с помощью которого

подкрепили свои силы, мы снова пустились в путь, несмотря на

темную ночь. После любования яркими языками пламени костра,

ночь показалась нам еще непрогляднее. Чем дальше мы уходили

от костра, тем меньшим казался огонь, исходивший от

пылавшего тюленьего жира. И, наконец, он совсем скрылся за

горизонтом.

При восходе солнца все вокруг окутал густой туман,

температура воздуха была очень низкой. Собаки, сани, лыжи, люди

казались теперь одного цвета, все покрылось густым инеем,

стало белым, как снег.

Поскольку я не мог производить наблюдений, а

нагромождение льда было очень велико, решили сделать коротенький привал.

Через час туман внезапно рассеялся, и наш маленький караван

опять пустился в дорогу. Лыжи легко скользили по снежному

покрову.

Барометр весь день показывал низкое атмосферное давление,

поэтому я ожидал перемены погоды. Оба лапландца, по всей

видимости, ждали того же; я заметил, что они необычно много

говорят между собой по-лапландски и бросают время от времени

испуганные взгляды на юг, где сгущались тучи.

Непогода наступила быстрее, чем мы могли предвидеть.

Прежде, чем кто-либо из нас троих успел высказать свое мнение

о ближайших перспективах, пурга уже бушевала вокруг

высоких прибрежных горных пиков. Они быстро исчезли из виду.

Снег несся вниз со скоростью лавины и повисал над пропастями,

как вулканическое облако.

Первые яростные порывы ветра настигли нас прежде, чем мы

успели развязать веревки, которыми были прикреплены к саням

палатки и снаряжение.

Собаки несомненно чуяли приближение бури. Едва мы

сделали остановку, как они свернулись в неподвижный

клубок; так поступали они всегда при наступлении снежной

метели.

Только внесли мы спальные мешки в маленькую шелковую

палатку, как снежная буря разразилась с такой силой, какую

нам еще ни разу не приходилось испытывать.