Воспоминания. Стихи. Переводы

Что до того, что, взят из праха,

Я обращуся снова в прах?

— Мне, люди, радостно! Как редко

Я радость знал! Я жил в тоске.

Теперь мне кланяется ветка

И ветер треплет по щеке.

1917

106

РОЗА-РАНА

Когда я духом рад, мне не страшна зима,

Мне буря нипочем. Пусть в комнате огня нет,

Что из того! Бежит пугливо тьма

И Роза на моем столе не вянет.

А Роза ли? Быть может, это — Рана?

Их — много! Вижу на руках Твоих,

В ребре исколотом, и на ногах... Как странно!

Стенаний нет... Ты недвижим и тих.

По каплям кровь стекает с лепестков

Пунцовой Розы... Саваоф!

Дай ключ к разгадке снов, извилистых дорог!

Кто дьявол? Кто святой? Скажи мне!

Я растворился в бессловесном гимне

И кровь, стекающую с чистых ног,

Готов лизать, как пес...

Кто эту Розу мне принес?

1919

107

Из цикла «Камера причуд»

ЖИВУ ГДЕ-ТО ОКОЛО РАЯ...

Лестница, узкая, кривая и крутая

не обманет меня никогда.

Бок о бок со мною шагая,

она поведет туда,

в медвежью берлогу, —

так упорно ведет туда,

как не вели бы и черти.

Не угодно ли так Богу,

чтобы там я страдал до смерти

и заживо сгнил в лачуге звериной,

куда не зазвать и пса!

Но зато на восьмом этаже широки небеса:

седьмое небо...

Без хлеба,

ночью бессонной и длинной,

вижу звезды — Твои глаза,

о, Светлый! —

Мне ласково смотришь в глаза,

о, Светлый! —

и тайные муки мои,

и темные страсти мои,

и каждый мой шаг Ты знаешь,

Ты, кого я считаю Отцом.

И так хорошо мне в соседстве с Тобой!

Даже, может быть, Ты причитаешь

в темнице ночной

надо мной

пред медленным горьким концом...

Я высоко живу над землей,

живу, издыхая, где-то около Рая!..

1920

108

ВАЛЕТ БУБНОВЫЙ

Тебя догнал я на коне,

Догнал бубнового валета.

Я заколол его во сне,

Но — странно! — Кровь не пролилась при этом!

Когда рапиру я извлек,

Он рассмеялся неприлично.

Тут я рассвирепел, и в бок

Рапира ранила его вторично.

Стоял холодный звездный март.

Он, хохоча в бору сосновом,

Рассыпался колодой карт,

И каждая из них — валет бубновый.

Тогда твой побледневший лик

Изобразил лишь изумленье.

Хотя бы проронила крик,

Остановила злое преступленье!..

Чудовищное наважденье!

1920

109

ВЗАПЕРТИ

Один — я с мыслью сокровенной

В мансарде. Здесь, заняв собой

Так мало места во вселенной,

Валяюсь целый день Больной.

Как эта комната паяца

С пучком цветов, сухих давно,

И зайчиком могла смеяться,

Когда ударит он в окно!

Не протянуть руки к стакану.

Горят уста. Иссушен рот.

Кружится комната. Не встану,

Да и никто не позовет.

Эфира запах острый нюхай!

Как поражает тишина

С назойливо жужжащей мухой

В квадрате пыльного окна!

1921

110

БРЕД

Максу Жакобу

Предутрие казалось продолженьем

тяжелого кошмара.

Стой, стой, виденье!

Зловещее зарево.

Миров крушенье.

А вот и вывеска:

— «Дальше — конец мира».

Сгинь, марево!

Dies irae...

Жизнь, лахудра, издохни!

Наземь грохнись!

Грохот.

Хохот.

Сгинь, бесовская сила!

Dies irae, dies ilia*.

Над городом шум вспенился волной

и достиг верхних окон домов,

где бедные влачат покорно за собой

всю тяжесть добровольных кандалов.

1922

* Настанет день, день гнева... (лат.)

111

ЦЕНТР ТЯЖЕСТИ51

Центр тяжести, живот,

отпустим душу на покаяние!

Вот:

большая вывеска на широкой площади.

Буквы излучают яркое сияние,

синее на охре: «Ресторан».

Остановились бешеные лошади.

Слезает толстый кучер. Тоже — сан!

Кучера обуты, одеты, —

не то, что поэты.

Обедают каждый день.

«Гороховое чучело!

Захотелось пообедать? Стань кучером!»

Бессилие, вялость и лень.

Так бы и грохнуться

На постель.

Разве поздоровится

от постных недель?

На одну неделю сто тысяч чертей

и семь смертей.

Веселый город!

Едят и тюремщики, и каторжане...

Голод! Голод!

Отпусти душу на покаяние!..

1922

112

Из цикла «Под бритвой жизни и смерти»

РЕФЛЕКС

Я не показывал и виду,

(Из гордости или стыда),

Что я проглатывал обиду

С голодною слюной. Когда,

Как зверь, по городу я рыскал,

Задумалась ли, поняла ль

Она по беглым волчьим искрам

Голодных глаз моих — печаль?

В подергиваньях плеч сутулых,

И в бледных, вваленных щеках,

И в резко-угловатых скулах,

В заискивающих глазах,

В безволии, что воцарилось

И властвовало надо мной, —

Мое страданье обнажилось

И выявилось с остротой.

Но было что-то и другое:

Нет, не болезненный мой вид,

Не состояние больное

О муках голода кричит.

Нет, жест руки!.. Жест, за который

Невольно я краснел порой,

Когда, возобновляя споры,

Рот прикрывал я всей рукой!

113

Голодный дышит — запах скверный

Бьет из его сухого рта.

То верно. С тлением и скверной

Шагает рядом красота.

Чтоб не дышать в лицо любимой,

С которой рядом я шагал,