Мы родились и жили на Урале–реке... (СИ)

член семьи знал свои права и обязанности. На труде всех, больших и

малых, создавалось и держалось материальное благополучие рядовой

семьи.

Дух патриархального порядка отцу удалось частично сохранить и

перенести в свой дом. Он настойчиво старался руководить детьми, не

обращая внимания на то, что время разительно изменилось.

3

Осенью, закончив основные работы на бахче и в лугах, отец

внимательно проверил десяток полуразрушенных домов в городе, но не

нашел ничего подходящего. Быстро понял, что купить здесь дом трудно:

ведь раньше он принадлежал местному (иногда знакомому) жителю,

вынужденному покинуть родные места или погибшему в тяжелые годы.

83

«Неудобно» – повторял отец, понимая под этим словом внутреннюю,

душевную честность. Может, в нем говорило чувство стыда перед

бывшими хозяевами домов? Или цены показались слишком высокими?

«Больно дорого...Таких денег у нас нет». Поиски жилья в Уральске

пришлось прекратить.

Отец отправился в нелегкое путешествие по знакомым степным

местам. Побывал в бывших казачьих станицах и хуторах – Новеньком,

Круглоозерном, Ливкине, Переметном и др. Земли казачьего Войска после

войны и голода поразили отца своим глухим безлюдьем и диким

беспорядком. Не верилось, что здесь совсем недавно жили и работали,

радовались и печалились люди: многие поселки и хутора, особенно «на

низу», были полностью разорены или сожжены, сохранившиеся дома

стояли с разбитыми окнами и сломанными дверями. Местные власти не

могли решить, как следует распорядиться доставшимся им «презентом»:

ломать («на дрова»), продавать, восстанавливать или ждать прежних

хозяев. Но бывшие владельцы поселковых «особняков», кажется, не

спешили возвращаться в родные места.

После продолжительных поисков отец нашел хороший (крепкий)

деревянный дом в старом поселке Щаповском (народное название –

Щапов), в 25–30 километрах к югу от города. До революции он

признавался крупным населенным пунктом (около 350 дворов, 1800

жителей, из которых лишь 90 – «лица невойскового сословия»). Во время

гражданской войны Щапов оказался в зоне активных боевых действий и

пострадал, как никакой другой казачий поселок. В страшные голодные

годы большая часть жителей погибла или покинула свои хозяйства в

поисках хлебных мест. От прежнего зажиточного, благополучного и

спокойного Щапова ничего, кроме названия, не осталось.

В доме, выбранном отцом, – три светлые комнаты, кухня, сени и

крыльцо. Четыре окна будут смотреть на улицу, три – во двор. Будущий

покупатель дотошно несколько раз осмотрел здание, простучал стены,

проверил пол и потолок, встретился с председателем местного Совета,

договорился о цене (за традиционным застольем) и начал «собирать» (как

он говорил) «разные бумаги».

Но при следующей встрече, вопреки обещанию председателя,

выяснилось, что местный Совет отказался продавать дом за ранее

назначенную цену и назвал другую, более высокую. Но таких денег у отца

не было. И пришлось ему искать и покупать другой дом, – подешевле и

поменьше.

Новое жилье было рассчитано на небольшую семью (а наша скоро

должна была состоять из пяти человек): две небольшие комнаты (горница

и спальня), кухня, в центре которой – русская печь с лежанкой, и т. н.

84

«подсобные» помещения – темные сени и чулан, где можно было хранить

продукты и ненужные вещи. Но жить там нельзя.

Отец надеялся, что со временем удастся серьезно перестроить и

расширить дом.. Однако в сумятице повседневных дел и забот мысли о

«большом здании» забылись. Впрочем, к чему лукавить?! Наша семья и

тогда, и позже жила трудно, без излишеств, постоянно ограничивая себя во

многом. Так, одежду старших братьев (с заплатками на коленях и локтях)

всегда донашивали младшие, на обеденном столе никогда не было

деликатесов и разносолов, кроме капусты и помидоров, тыквы, арбузов и

дынь. Но голода мы никогда, даже в самые тяжелые годы, не испытывали.

1927-й год для нашей семьи оказался и трудным, и радостным. Летом

родился второй сын, которого назвали Владимиром. Мама, жившая с

весны на бахче, опасалась за здоровье будущего младенца и поэтому

возвратилась в город: «Поближе к врачам». Девятилетняя Шура до

наступления холодов осталась одна: жила в небольшой старой темной

лачуге, с утра до вечера работала. Было не только трудно, но и страшно.

Ночью девочка пугалась каждого шороха. Но что делать? Надо было и

жить, и работать на бахче до поздней осени.

Отец в тот год «крутился, как заведенный», в своих бесконечных,

срочных делах. Разобрал с помощью поселковых ребят купленный дом.

Договорился с братьями о помощи при перевозке стен, стропил, окон,

дверей и пр. Накосил и заготовил сена для скота. Привез из-за Урала

бревна. Нашел (кажется, дешево) кирпичи, цемент, гвозди, паклю и пр.

Собрал урожай бахчевых и продал «лишнее»: теперь появились деньги,

позволяющие нанять строителей.

Хотелось поставить дом быстро. Но возникло придуманное

Горкомхозом препятствие: кому-то из его служащих не по душе пришлось

старое хуторское жилище (столетней давности), и строительство дома

было «категорически» запрещено. Новое разрешение удалось выбить после

мучительного хождения по «конторскому кругу», трудных объяснений и

унизительных просьб.

Строительство (оно было разрешено властями лишь в начале сентября

1927-го года) оказалось делом более дорогим и хлопотным, чем думалось

раньше. Отец, конечно, надеялся на помощь братьев. Но Илларион

отказался помогать и заниматься непривычным делом, сославшись на свою

занятость на службе. Степан и Александр приходили, когда нужно было

поднять или перенести что-то тяжелое и большое. Работали неохотно, всем

своим поведением как бы говоря, что у них имеются и свои собственные

заботы, которые также требуют и сил, и времени.

Чтобы поставить дом до наступления холодов, отец договорился с

бригадой самарских умельцев, по-прежнему приходящих в Уральск на

заработки. Они сложили кирпичный фундамент, собрали стены,

85

проконопатили их паклей, настелили пол, протянули матицу, укрепили

потолок, поставили двери и рамы со стеклами. Дом венчала шатровая

крыша из оцинкованного железа. Отец, не желая «тратить деньги

попусту», ошибся при покупке: «белого металла» оказалось мало , и один

из скатов пришлось делать из «черного».

Сразу же после окончания строительства отец расплатился с

энергичными и умелыми строителями. Поблагодарил самарцев за

хорошую и скорую работу.

И как некогда дед, организовал прощальный обед: пригласил

мастеров к столу, поставил две бутылки водки, мама сытно накормила

рабочих людей. Мои родители и строители разошлись, довольные тем, что

важное дело удалось быстро и успешно выполнить.

Через несколько дней отец сказал маме: чтобы расплатиться с

мужиками, он взял деньги в долг у своих старых приятелей. На несколько

дней. Просить у братьев не стал.. Объяснил просто: «Неудобно. Ведь ни у

кого нет лишних». Хорошо знающий жизнь и людей казак полагал, что

взаймы брать деньги у близких и родственников не следует: могут

испортиться теплые, добрые отношения.

Отец возвратил долг как обещал (дорожил своим именем и образом

крепкого хозяина). Но пришлось продать лошадь и свинью. Во дворе

остались куры с петухом и корова. Молоко мама станет продавать: деньги

всегда нужны.

Строительные работы продолжались несколько лет. Братья и старые