Мы родились и жили на Урале–реке... (СИ)

недавно умершего Ленина, имя которого часто повторяли ораторы на

митингах и собраниях. Но старших братьев политика не интересовала. У

них были свои, нужные дому и семьям дела. Ранней весной Иван и Степан

вновь уехали из дома. Недалеко от Новенького, в Широкой лощине они

распахали большой участок: «...пусть каждый займет и обработает свою

долю».

Рядом находилось небольшое озеро, где мой будущий отец иногда

ставил сети и ловил «мелочь» ( плотва, окунь, язь и пр.) для кошки или

небольшой ухи.

Вслед за ним на бахчу отправилась мама с детьми: она не хотела

оставаться в тесном доме. Жизнь в поле была привычно тяжелой: с утра до

вечера все заняты делом. Работа находилась для каждого... Даже для

малолетней дочери. Она стала нянькой при болезненном брате: забавляла,

успокаивала, переодевала, кормила укладывала спать и пр. Отец, однако,

решил, что у девочки остается «лишнее» время, и ее нужно обязательно

занять «настоящим делом»: он привез из города небольшую мотыгу,

сделанную специально для Шуры. Теперь дочь копалась на своем участке

рядом с семейной «лачужкой». Так начиналась трудовая жизнь моей

сестры, – жизнь, о которой позже она вспоминала со слезами на глазах , с

чувством горечи и обиды в душе.

Мама не могла заниматься делом в полную силу. Хотя прошло около

двух лет после смерти младенцев-двойняшек, она еще не пришла в себя:

постоянно вспоминала их выразительные темные глаза и нежные щеки,

мягкие пальчики и пухлые ножки. И продолжала задавать себе

мучительные вопросы, на которые, как и раньше, не находила ответов.

73

Но все же на бахче мама чувствовала себя значительно лучше и легче,

чем дома. Ее радовало, что три-четыре месяца она будет находиться рядом

с мужем и детьми. Пожалуй, именно здесь, в поле, мама видела в себе

самостоятельную и настоящую хозяйку. Дома она уставала от постоянного

многолюдья и душной тесноты, когда нельзя ни поговорить с мужем и

детьми, ни отдохнуть в своей комнате. Да и можно ли было назвать

комнатой тот угол, в котором ютились и взрослые, и дети?.. На бахче

всегда царили спокойствие и свобода, дела исполнялись неторопливо,

каждая вещь на своем месте, никто ее не тронет. В жаркий полдень можно

полежать в холодке. И работа совсем не в тягость, когда над душой никто

не стоит. «В охотку» иногда занималась прополкой арбузов и дынь,

постоянно – сбором вороняжки (черный паслен), ухаживала за коровой и

теленком, забавляла маленького сына и пр.

Отец, привыкший постоянно «исполнять дело», просыпался рано, еще

до восхода солнца и сразу же приступал к привычной для него работе на

земле. Как некогда дед, на две-три недели он уезжал в луга и в степь:

нужно было накосить сена для скота, договориться с полещиком о дровах,

набрать терна (его замачивали в больших бутылях или сушили на крыше

база ) и ежевики (для варенья); иногда привозил грибы, но родственники и

знакомые никогда не решались пробовать их, так как не умели отличать

ядовитые от съедобных. Следует сказать, что многие уральцы не

признавали грибы как продукт, относились с нескрываемым отвращением

к «этой мужицкой еде» и с удивлением смотрели на тех, кому нравились

грибные блюда. Помнится, на чердаке нашего дома два десятилетия

хранилась связка сушеных грибов, но даже в трудные и голодные годы

Отечественной войны никто в нашей семье не выразил желания

попробовать их....Плохо? Хорошо? Не могу ничего сказать – ни в

осуждение, ни в оправдание вкусов людей.

Иногда на бахчу приходили (или приезжали на попутной подводе)

младшие братья. Их всегда сопровождал радостный шум, они

рассказывали смешные и грустные истории из городской жизни, новости о

машинах (неожиданная любовь Саши) и неизвестных молодежных

«ячейках» (знакомых Василию). Домашняя жизнь и бахчевые заботы

младших братьев не интересовали. Но они с удовольствием уничтожали

сладкие астраханские арбузы и душистые бухарские дыни. Иван видел, что

у молодежи идет своя, особая, непонятная ему жизнь Слушая их «сказки»,

он откровенно выражал свое недовольство: «Лентяи... Бездельники…

Дармоеды... Как вы собираетесь жить? Кто вас станет кормить и обувать-

одевать?» Но моя мама, в отличие от отца, слушала юношей с приветливой

улыбкой на лице. И после их ухода обычно укоризненно говорила мужу:

«Ну, зачем ты их ругаешь? Они еще совсем молодые, хотя и считают себя

большими. Пусть живут, как хотят. Успеют еще наработаться».

74

Однажды, во время очередного «визита», Саша рассказал старшей

невестке историю, похожую на ту, которая случилась со Степаном:

однажды он случайно попал в Новенький, там познакомился с девушкой,

стал разговаривать с ней (вообще-то, он был молчаливым, но тогда,

видимо, случилось что-то особенное). Моя мама не любила расспрашивать

родственников об их «переживаниях», но на этот раз она изменила своей

привычке и постаралась узнать все, что было известно деверю о девушке:

ведь его рассказ не был случайным. И решила встретиться с незнакомкой

из поселка: «Ты часто встречаешься с ней? Хорошо знаешь? Приведи

сюда. Недалеко ведь. Поговорим спокойно».

Таня Логашкина, крупная, высокая, громкоголосая, уверенная в себе,

произвела странное, трудно объяснимое впечатление на старшую невестку.

Может быть, потому, что сама она, была тихой, спокойной, никогда не

повышала голос, не любила шумных женских разговоров? Но сердцем

поняла, что нужно обязательно сказать добрые слова о девушке и

произнесла их, обрадовав Сашу. «Хорошая. Работящая. Доброй хозяйкой

будет.Ты ей, вижу, нравишься. Но думай и решай сам. Ведь тебе жить с

ней ли, с другой ли».

.Возвращение в город поздней осенью не радовало маму. Дома ее

ждало давно знакомое, что хотелось забыть.. Устала от многого: «Не

маленькая девочка. Пора бы иначе жить. Своей семьей». Но другой жизни

пока не было, и в ближайшем будущем как будто не предвиделось.

Оставалось лишь терпеливо ждать следующего лета с душевным отдыхом

и постоянной, привычной работой на бахче.

23

Как не раз бывало в нашем доме, многое (если не все? ) в «общей»

жизни быстро и решительно изменилось.

Неожиданно скончались родители. Все знали об их давних болезнях,

но как-то привыкли, что и слепому, ослабевшему отцу, и удивительно

спокойной, но по-прежнему требовательной матери нужно постоянно

помогать, выполнять их желания-просьбы. Но никто из детей не мог даже

предположить, что родители так внезапно скончаются. Но смерть

случилась. Летом 25-го. умер мой дед. Бабушка после его смерти

незаметно быстро ослабела, стала беспомощной: лишь молилась перед

старой семейной иконой, пыталась, но уже не могла поддерживать порядок

в своей небольшой комнате, «на воздух», во двор не выходила, так как

подниматься по крутым ступенькам небольшой лестницы ей было

непривычно трудно. «Ноги совсем не держат», – говорила она. Через два

месяца после смерти деда бабушка отошла в другой мир, тихо, как будто

спокойно заснула.

75

Хоронили родителей по «старинному обычаю», без священников, с

приглашенными старцем и старицей. Обе могилы – на краю нового

кладбища, за городом, недалеко от могилы Поликарпа. Сыновья и невестки

устроили, как положено, поминки, отметили девять и сорок дней,

пожелали своим покойным родителям Царствия Небесного.

В следующем году они в последний раз все вместе (без младшего

брата) в печальный день поминовения (на «красную горку») пришли к