Мы родились и жили на Урале–реке... (СИ)

жизни старался не говорить. Наверное, хорошо усвоил: «Меньше знаешь (и

говоришь), – крепче спишь». Но однажды признался, что ловить рыбу на

Урале артельщикам запретили. И его хорошее знание славного Яика

Горыныча им не пригодилось. Рыбаки были вынуждены трудиться на

небольших реках и озерах.

За долгие месяцы скитаний по просторам степного края с новыми

товарищами у отца не раз случались большие и малые неприятности:

зимой (на Челкаре) льдину, на которой работали рыбаки, унесло ветром

далеко от берега, и им пришлось решать, как спастись и не потерять

«орудие своего производства»; весной рыболовы нередко проваливались в

холодные омуты; осенью сети цеплялись за упавшие на дно озер и рек

деревья и коряги, и тогда молодые артельщики становились водолазами –

ныряльщиками.

Жители поселков, расположенных рядом с водой, обычно

неприветливо встречали городских рыбаков: «Не наши. Чужие. Бесстыжие

жулики. Берут то, что не они сберегли.» Артельщики не только

выслушивали брань и угрозы, но и становились участниками скандальных

споров и серьезных ссор, едва не превращавшихся в драки. Отец не

принимал участия в шумных сходках. Ему отводилась роль «миротворца»,

«делового посредника» и «активного защитника общей справедливости».

Стараясь быть убедительным, он говорил: «Мы разве берем у вас что-

нибудь? Ведь вы сами тоже ловите рыбу. Слава Богу, пока ее всем хватает.

Мы такие же рыбаки, как и ваши. И какой спрос с нас? Почему шумите ?».

89

Позже, вспоминая время «хождений» по родному краю, отец

признавался, что именно тогда он по-настоящему познакомился со

многими реками (Барбастау, Солянка, Узени) и озерами (Черхал, Сакрыл,

Балыкты и др.). Впервые как рыбак побывал на Индере, большом соленом

озере на зауральной стороне. Оно запомнилось отцу не только богатой

добычей, но и причудливыми берегами с острыми вершинами, среди

которых выделялась Красная Гора (Кызыл-Тау), извилистыми долинами,

загадочными «дырами» (провалами) в почве. И, конечно, лечебными

источниками. С ними отцу пришлось ближе и серьезнее познакомиться

через два года, когда, заболев рожистым воспалением кожи, он вынужден

был отправиться на Индер не ради ловли рыбы, а с совсем иной целью.

Тогда он побывал на самом крупном источнике Аще-Булаке.

Работа в рыболовецкой артели помогла отцу лучше узнать и людей,

живущих в небольших поселках и аулах. Он стал легче и свободнее, чем

раньше, понимать казахский язык, что значительно облегчило ему общение

с жителями разных районов степного края... В 30-е годы, отправляясь в

грузом на Бухарскую сторону, отец чувствовал себя полностью

подготовленным к тем трудностям, которые могли встретить его в дороге.

Рыбацкая «эпопея», длившаяся около года, позволила отцу поправить

свое хозяйство. Но он знал, что в одиночку не сможет навести настоящий

порядок в доме и обеспечить семье спокойную жизнь. Ему был нужен ( как

он не раз говорил) работающий помощник.

ТРЕТЬЕ КРАТКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ

Шура – старший ребенок в нашей семье...Родилась она весной 18-го

года, когда на казачьем Урале разгоралась гражданская война...

Единственная дочь у моих родителей. Ее судьба сложилась совсем иначе,

чем у братьев. Трудно, печально. Вопреки ее желаниям...

С ранних лет, и дома, и на бахче, Шура опекала братьев: беспокоилась

об их спокойствии, одевала, кормила, развлекала, участвовала в их играх.

И всегда работала, особенно напряженно в летние месяцы, когда вместе с

мамой уезжала из города , чтобы ухаживать за картошкой, арбузами,

дынями и пр. Рабочий день у сестры, как и у мамы, начинался почти сразу

после восхода солнца и прекращался лишь тогда, когда «дневное светило»

приближалось к закату – с короткими перерывами на отдых («в тенечке») и

обед. Бахчевное дело обладало одной тяжелой особенностью: оно никогда

не заканчивалось. От жары болела голова, от яркого солнца слезились

глаза, болела спина, так как приходилось постоянно нагибаться над

спутанными плетьми растений, собирать вороняжку, таскать большое

ведро с водой, кормить и поить корову.. Иногда – искать ее. Буренка могла

уйти далеко от бахчи и Шуре надо было пройти по бездорожью не один

90

километр, чтобы отыскать нашу Буренку. Сестра часто чувствовала острую

боль в левом плече, – особенно острую, когда она поднимала или

переносила что-то тяжелое.

Когда мама уезжала в город (обычно на неделю в месяц), дочь

становилась единственной работницей, полностью отвечающей за

спокойствие и порядок в хозяйстве. Она никогда не отказывалась от дела,

которое ей поручали родители. Но Шура, как любая девочка, хотела

встречаться, разговаривать и играть с подругами. И обязательно ходить в

школу. В осенние-зимние дни она с нескрываемой завистью смотрела на

двоюродную сестру Аню, которая торопилась в класс. Но желания моей

сестры не сбылись. Отец думал совсем иначе, чем дочь. Как некогда наш

дед, он полагал, что школа с ее постоянными уроками девочке не нужна,

что ей достаточно умения читать и писать (тетя Еля получила такое

«образование»), что без помощи дочери родители не смогут справиться с

хозяйственными делами. Отец часто говорил, что не следует попусту

тратить время на уроки и чтение, когда в доме много работы: «Надо всегда

заниматься нужным. Нечего лентяя праздновать. Еще успеешь отдохнуть».

Как ни горько, но следует признать, что отец лишил свою

единственную дочь не только возможности учиться в школе, но и

нормального, радостного детства. Мама старалась доказать отцу, что Шура

должна учиться, но отец как будто не слышал ее слов, и положение

девочки-подростка не менялось: ранней весной она уезжала на бахчу - и

возвращалась домой поздней осенью. Лишь зимой сестре удавалось иногда

бывать в школе, но разве можно назвать ее редкое появление в школе

настоящей учебой?

Шура была старше своих одноклассниц, когда с большим трудом

закончила начальную школу. Да и закончила ли? Просто учительница

пожалела тихую, скромную, работящую девочку.

Позже, будучи взрослой, Шура не раз с душевным надрывом в голосе

и со слезами на глазах, не скрывая чувства обиды, вспоминала, как хотела

учиться в школе, а отец отправлял ее на бахчу или на базар, где она,

подросток, торговала арбузами и дынями. Моя сестра, наверное, могла бы

произнести горькую фразу: «У меня в детстве не было детства, а была

только одна работа». К сожалению, в этих словах выражена горькая

правда ее многих (и не только ранних) лет.

6

Положение нашей семьи в начале 1930-х оставалась таким же

трудным, сложным, каким оно была и в предыдущие годы. Городские

огородники и бахчевники, как и владельцы скота, попали под

91

дополнительный налоговый пресс. Чиновники из финансовой конторы

более жестко и внимательно, чем прежде, следили за ними и всегда знали,

кто и что производит, обрабатывает и продает. Власти старались отправить

городских казаков-бахчевников в совхозы и колхозы типа пригородного

«Коминтерна» как бы по их доброй воле. Но «коллективное хозяйство»

отца не интересовало. Покинув рыболовецкую артель и возвратившись в

Уральск, он купил на заработанные деньги лошадь (для детей – Сивый) и

теперь, как прежде, каждое утро отправлялся на биржу.

На бывшей Туркестанской площади в ожидании клиентов,

выстраивались десятки подвод и дрожек. Найти работу не всегда