Мы родились и жили на Урале–реке... (СИ)

историю Войска.

На собраниях и митингах («сборищах», – как говорили уральцы )

восторженно и обещающе гремело под грохот барабанов и рев медных

труб: «Мы наш, мы новый мир построим... Кто был ничем, – тот станет

всем». Какой-такой «свой» и «новый мир»? Как «стать всем»? – мой отец и

его братья не знали. На бывшем проспекте часто раздавались радостные

крики. Там молодые энтузиасты, «комсомолисты» с рабочих окраин

80

приветствовали партийных руководителей города и губернии (округа? или

области?.).

1

Впрочем, шумные сборища на городских улицах и площадях отца

почти не интересовали. Его беспокоили свои хозяйственные дела, к

исполнению которых он привык относиться добросовестно.

В середине 20-х годов местная газета часто публиковала списки

злостных неплательщиков налогов. Среди многочисленных фамилий отец

находил своих знакомых (Бокаушин, Ларшин, Суетин, Шапошников и др.).

Вспоминая недавнее прошлое, он старался не шутить с властью, вовремя

относил в контору деньги. Неохотно, заставляя себя, но все же платил

аккуратно налоги, поскольку спокойствие и благополучие семьи отец не

хотел подвергать ни малейшему риску.

…Поздней осенью состоялся серьезный разговор братьев о

наследстве. Впрочем, о каком-таком богатстве, оставшемся после смерти

родителей, можно было говорить? Его никогда не было. Братьям досталось

обычное для казаков среднего достатка наследие: дом, двор с постройками

да несколько машин(плуг, косилка, грабли и др.).

Отец решил отделиться, поэтому не стал требовать своей доли

наличными: знал, что лишних денег у Степана и Александра, остающихся

в доме, никогда не было. И вряд ли появятся в ближайшее время. Но долго

ждать решение братьев отец не мог: мама, уставшая от шума и беспорядка

в общем доме, более настойчиво, чем прежде, уговаривала отца поскорее

начинать свою жизнь.: ведь они ожидали появление нового младенца и

жить с тремя детьми в родительском доме было бы невозможно. Мама

всегда приветливо и спокойно относилась к каждому деверю, не ссорилась

с невестками. Однако желание иметь отдельный дом было так сильно, что

она решила не отступать от своего Семеныча и требовать быстрого

выполнения главной своей просьбы. Вообще-то, она редко что-либо

просила (особенно для себя), но здесь проявила редкую настойчивость. Да

и отец тоже думал о своем отдельном доме и собственном хозяйстве. «Уже

не молодой, чтобы все время колготиться в общей избе»,– говорил он.

На заседании «домашнего совета» отец предложил план получения

своей доли: он решил взять часть двора вместе с базами и баней. Рабочий

инвентарь должен остаться общим. И каждый может пользоваться им

когда захочет. Братья согласились со словами старшего: «Иначе, когда все

без денег, как делиться?».

Илларион принял это решение спокойно, даже равнодушно, так как

уже не чувствовал внутренней связи с родным домом и хозяйством:

«чистый конторщик», он не хотел копаться в земле и ему не нужны были

плуг и пр. Младшего (Александра) больше, чем дом и хозяйство,

81

волновали жена и машины, и он не задумывался над тем, что предложил

Иван, и на каком этаже будет жить: «Со временем все наладится... как-

нибудь». Не забыли братья свою единственную сестру: собрали и передали

Еле деньги: «Небольшие, но других пока нет». Но не вспомнили Лизу:

«Отрезанный ломоть» Решили отправлять Василию каждый месяц «общие,

семейные рубли». Поручили заниматься этим несложным делом младшему

брату.

Кажется, ни один из братьев не считал себя обиженным и не высказал

своего недовольства. Лишь Степан болезненно ревниво отнесся к просьбе

Ивана: он не хотел отдавать ему ту часть двора, где стояли два база и баня,

держали скот, хранили сено и дрова: «Мало ли для чего еще может

пригодиться двор». Но возражать старшему брату не стал, так как знал,

что Илларион и Александр не поддержит его.

Итак, семейно-хозяйственные вопросы были решены спокойно, без

криков и взаимных обвинений. В отношениях между братьями

сохранились старые, невидимые скрепы, проявлявшиеся теперь несколько

иначе и внешне не столь прочно, чем прежде. Не любившие открыто

выражать свои чувства, новые хозяева всегда откликались делом на

просьбу каждого из них поддержать его в трудную минуту. Однако, как

самолюбивые люди, братья редко обращались за помощью, стараясь свои

трудности преодолевать самостоятельно.

Старая, традиционная казачья семья с ее многолюдьем и

патриархальными правилами” исчезла. Общинный дух, некогда царивший

в семье, пропадал под внешне незаметным воздействием новой жизни.И

никому из братьев не удалось спрятаться от того неизвестного, что

врывалось в их семьи, заставляя всех более внимательно вглядываться в

окружающий мир и как-то иначе, чем прежде, думать и действовать.

2

Почти на полгода затянулось оформление документов семейного

соглашения: лишь весной следующего года служащие Горкомхоза,

проверив подписи братьев, измерили площадь двора, определили

квадратные метры наследников, потребовали уплатить налоги и оформить

копии документов в нотариальной конторе. Отец, как и его братья,

убедился в том, что любое бумажное дело – скандальное , неприятное и

долгое. Будущего домовладельца оно серьезно раздражало, поскольку

отвлекало от других, более важных забот.

Летом и осенью 1926 -го года отец, как обычно, трудился на бахче,

косил траву в лугах, развозил грузы по Зауралью, побывал в Самаре и

Бузулуке. И сумел заработать деньги, нужные для покупки дома.

82

Мама с детьми все лето жила в небольшой полутемной времянке. С

утра до вечера работала на земле. Маме было трудно весь день находиться

на солнце. Но особенно тяжело приходилось восьмилетней дочери: она

поддерживала порядок в небольших грядках, следила за коровой,

ухаживала за курами и заботилась о брате. Было как никогда трудно.

Иногда девочка вскрикивала от неожиданной боли: при рождении было

повреждено левое плечо. Следовало сразу обратиться к врачу или бабке -

повитухе, но молодые (тогда молодые!) родители не увидели ничего

странного и болезненного в поведении малышки. И лишь через год, когда

обнаружилось «неправильное срастание костей» (так сказали в больнице),

оказалось, что плечо нельзя ни поправить, ни вылечить. «Само пройдет», –

успокаивал маму отец, вообще недоверчиво относившийся к болезням и

врачам. Он воспринимал жалобы дочери на боль как обычное детское

притворство, как обман «лентяйки», не желающей выполнять необходимое

дело. Так думал отец не только в те далекие годы, но и значительно позже.

1-Е КРАТКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ

Детские и юношеские годы отца прошли в «старое» время, в рядовой

казачьей семье, где господствовали патриархальные нравы и

староверческие заповеди. Мнение старшего (отца или деда) всегда

признавалось не только как основное, но и как единственно справедливое

(хотя не всегда было таковым).. Его советы и требования следовало

обязательно точно и своевременно выполнять. В противном случае –

следовало наказание: ребенка могли поставить в угол перед иконой, слегка

ударить по затылку и даже наказать ремнем: «Чтобы помнил, когда

садился на скамейку». Авторитет старших (отца, деда) влиял на поведение

юношей и девушек, на их отношение к людям, к работе и т. д.

В казачьем доме обычно царила атмосфера дела и порядка: каждый