Мы родились и жили на Урале–реке... (СИ)

знакомым могилам.

Старый, давно сложившийся домашний и хозяйственный порядок в

семье стал разрушаться спустя несколько месяцев после смерти родителей.

Каким бы слабым ни был отец в последние годы жизни, но именно он

своим большим жизненным опытом и авторитетом еще сохранял

традиционные «правила поведения» в доме и работе. Взрослые сыновья

сдерживали свой норов под присмотром родителей, внимательно

выслушивали советы и старались быстро и аккуратно выполнять просьбы-

требования отца. Снохи, руководимые опытной, жесткой в своих советах

свекровью, никогда не спорили с ней (но ссорились между собой),

занимались нужными хозяйству делами: доили корову, стирали белье,

мыли и чистили в комнатах, иногда им дозволялось выполнять черную

работу на кухне. Хозяйка дома, конечно, видела, что каждая сноха больше

заботится о «своем», нежели об «общем». Но свекрови все же удавалось

поддерживать мир и согласие в семье, без заметных шумных скандалов и

серьезных обид.

Когда родители скончались, прежние правила жизни и работы в доме

стали быстро, хотя внешне как будто незаметно, исчезать. Или становиться

другими... Какими? На этот вопрос вряд ли кто мог точно ответить.

Первыми разрушителями семейных традиций оказались младшие

члены семьи. Татьяна, появившаяся в доме незадолго до кончины отца,

сохранила привычку самостоятельной «хуторянки»: с первых дней

замужества она решила выполнять только «свои» дела. Грубоватая («такие

все в Новеньком»), бесхитростно откровенная, физически сильная,

трудолюбивая, она могла резко заявить о своем несогласии с желаниями и

требованиями старших. «Мягкий на душу» ее молодой муж не решался

противоречить жене и охотно соглашался с ней.

Серьезно изменился самый младший – Василий. Еще при родителях

вокруг него возникали трудно объяснимые, «странные недоразумения».

Степан с чувством обиды говорил отцу, что он весь год работает, а

младший брат всегда прохлаждается: сначала бегал в школу, теперь – на

неизвестные курсы, в молодежный клуб, на шумные собрания. Но

родители многое прощали своему младшенькому Они, кажется, не

замечали, что Василий быстро отдаляется от семьи и общих хозяйственных

дел: подружился с чужими ребятами, заговорил о политике, приносил

76

домой газеты и вслух читал «пустые» и «бесполезные» статьи. Свой

интерес к ним он объяснял тем, что хочет познакомить всех родных с

важными событиями местной и «большой» жизни. Но они были давно

известны бирже (здесь – «сборное место извозчиков»), находившейся на

бывшей Туркестанской площади: старшие братья отправлялись туда

каждым осенним и зимним утром в поисках работы. Они не поддерживали

и не понимали газетных и книжных забот Василия, как и его желания

учиться на каких-то курсах. Ивану казались странными, чудными и его

встречи с образованной девушкой. На вопросы: «Зачем тебе она? Ведь

чужая, не наша .Что потом ?. Будешь и дальше встречаться, чтоб

разговаривать ?. Или, может, женишься на ней? И куда ты ее приведешь?»

– .Вася никогда не отвечал.

В отличие от своих старших братьев, он поверил (может, под

влиянием Зои?) в правду новой власти, принял ее требования и обещания

как справедливые и правильные и не знал тех сомнений и страхов, с

какими жили и Иван, и Степан. Он оправдывал большевиков, Чапаева и

чекистов, когда ему говорили о судьбе Войска и Поликарпа: «Сами

виноваты. Не надо было воевать против революции».

Не сказав ни слова братьям, Василий (после смерти отца) вступил в

комсомол. Осенью сообщил родственникам, что скоро уедет вместе с Зоей

в Ленинград: «будем там поступать в институт» Старшие не стали

возражать: «.Не маленький... Пускай делает, как хочет».

Приятелей и знакомых в городе на Неве у молодых уральцев не было.

Надеяться на чью-либо помощь им не приходилось. Но неизвестность не

пугала будущих студентов: в кармане – путевки, которые откроют дорогу в

новый, справедливый и честный, по их мнению, мир...Они верили в свое

счастье и удачу.

С родным городом и братьями Василий распрощался навсегда. Лишь

изредка присылал небольшие письма Ивану, к которому всегда относился с

уважением.

***

Смерть родителей и отъезд Василия ускорили гибель большой

казачьей семьи. Братья перестали понимать друг друга, особенно, когда

пытались говорить о серьезных и важных для всего дома общих делах.

Невестки стали спорить между собой (почти каждый день):они не могли

решить «по справедливости», кто будет поддерживать порядок и чистоту в

доме и во дворе. Было видно, что четырем семьям жить в небольшом доме

становится намного труднее и беспокойнее, чем прежде. А что будет через

пару лет, когда подрастут дети?

77

Однажды, после общего обеда, выпив две –три стопки водки, братья

решили: «Пусть каждый делает так, как хочет. Пора начинать настоящую

семейную жизнь и строить собственный дом. Да и с отцовым наследством

надо что-то решать. Никого не следует обижать». Родственники

договорились не торопиться с окончательным «приговором» по этому

трудному и невеселому для всех вопросу. Пусть сначала закончатся все

летние и осенние работы, вот тогда можно будет «аккуратно» рассуждать и

говорить о том, что должен получить каждый из нажитого родителями

добра.

Илларион не стал ждать своей доли: через месяц после решения

братьев он уехал из родного дома, забрав свои мелкие домашние вещи.

Некоторые знакомые Ивана говорили, что на службе ему, якобы,

«разрешили занять» каменный дом на углу Комиссарской и Самарской

улиц. Другие были уверены в том, что Еня во время войны припрятала

семейные золотые вещи и теперь, продав их, на вырученные деньги купила

дом. Когда то он принадлежал нашему дальнему родственнику или

однофамильцу (никто точно не знал), служившему денщиком при

известном казачьем писателе И. Железнове.

Дом на Сызранской печально смотрел своими небольшими окнами на

улицу, где все громче заявляла о себе загадочная, непонятная и незнакомая

моим будущим родителям новая жизнь.

.

78

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

«Ч Т О Ж, Б У Д Е М Ж И Т Ь П О - Н О ВО М У ?!»

79

Итак, единые на протяжении почти полувека казачьи хозяйство и

семья после смерти родителей стали стремительно разрушаться. Каждый

из братьев теперь думал о своей самостоятельной жизни, когда надежда –

лишь на собственные силы, знания и опыт, на капризную удачу и

трудолюбие жен. Серьезно работать мои родственники, бесспорно, умели,

особенно когда дело касалось благополучия родного дома. А вот с удачей

дело обстояло намного сложнее. Она, кажется, отвернулась от них.

Особенно трудно приходилось моему отцу: он не мог разобраться в «этом

чертовом запутанном» мире, так как многие годы знал и любил другую

жизнь, от которой невозможно было отказаться. Радостные, счастливые

дни прошлого не забывались. Но родное слово «казак» слышалось теперь

редко. Чужие люди превратили его в бранное: «Казаком был твой дед, отец

– сын казачий, а ты – хрен собачий». На улицах города старики-Горынычи

не решались появляться в царской форме, с традиционной фуражкой на

голове. На улицах не звучали песни, прославлявшие мужество уральцев и

их участие в сражениях и походах. Советская власть настойчиво и жестко

требовала забыть славную, героическую («позорную», по ее мнению)