Мы родились и жили на Урале–реке... (СИ)

удавалось. И, простояв весь день на бирже, сердитый отец нередко

возвращался домой без единого рубля в кармане.

Наша семья (в ней уже четверо детей: в 1930-м году на свет появился

я) не считалась бедной. Родители никогда (в присутствии детей) не

говорили о денежных трудностях, но знали, что они могут всегда

возникнуть. И все же отец не допускал мысли о том, что е г о семья может

быть «хуже других». Он заранее искал и находил выход (порою сложный,

жесткий ) из возникающей нелегкой ситуации.

Так, не слушая возражений мамы, не обращая внимания на просьбы и

слезы дочери, он настоял на своем неожиданном предложении. Впрочем,

его слова все следовало пониматься не просто как предложение или совет,

но как твердое, единственно верное и нужное семье решение. С ним были

обязаны соглашаться и мама, и Шура. Прежде всего дочь, так как план

отца имел прямое отношение к ней. Жесткие слова отца определили

будущее сестры - вопреки ее желанию и мечте: «Тебе надо работать. По-

настоящему работать. На одном, постоянном, серьезном месте. Чтоб не

бегать туда-сюда».

Выбор работы и профессии у малограмотной девушки был

небольшим. Она могла трудиться после окончания курсов медсестрой в

местной больнице. Но Шура не хотела находиться в мире человеческих

страданий и смертей: она видела их в раннем детстве, в голодные годы и

запомнила на всю жизнь. Сестра могла быть продавщицей в соседнем

магазине, но торговля, которую она хорошо знала («базарный опыт»),

всегда вызывала в ней недоверие и тревогу: «Обязательно обманут, когда

будешь считать деньги». Пришлось Шуре идти на валяльную фабрику с

традиционным для того времени названием «Красный Октябрь».

До революции в городе работала небольшая пимокатная фабрика

купцов Шубняковых. Дешевые черно-серые валенки – «пимы» (не очень

хорошего качества) постоянно покупали рядовые жители города и области:

каждый уралец зимой обязательно надевал их во время сильных морозов,

отправляясь в луга за сеном или на Урал (на багренье). Накануне больших

зимних праздников многие казаки покупали у мастеров-кустарей красивые

92

фетровые «чесанки», – своего рода свидетельство материального

благополучия семьи.

В годы бурных трагических событий фабрика прекратила работу. Ее.

хозяева, опасаясь преследования новых властей, бежали из города. Рабочие

разошлись по домам. Часть оборудования разграбили «заботливые»

уральцы. Оставшиеся в цехах станки и механизмы нуждались в серьезном

ремонте. Здание на углу Коммунистической и Дмитриевской (бывших

Крестовой и Хвалынской) улиц в голодные годы превратилось в

прибежище бродяг и нищих, пьяниц и бандитов. Оно пугало прохожих

разбитыми окнами и мрачной пустотой, экзотическими запахами и

громкими ночными криками.

Фабрика находилась в центре города, и это обстоятельство, наверное,

спасло ее корпуса от полного разрушения. В середине 20-х годов власти

попытались наладить на ней ручное производство валенок, но из этой

хорошей затеи ничего дельного не получилось: в течение года новые

катальщики изготовили лишь несколько сотен пар зимней обуви.

Фабрику восстановили в годы первой пятилетки: приехавшие

специалисты проверили цеха и станки и определили их рабочий

потенциал. Недавно назначенные руководители привезли из Москвы новые

станки и приборы, восстановили котельный цех и паровую мастерскую.

«Красный Октябрь» готов был начать новую трудовую жизнь.

Но старые, опытные мастера не рвались возвращаться в цеха. многие

работали как свободные кустари-пимокаты. И их чесанки по-прежнему

привлекали внимание горожан. Массовое производство дешевых валенок-

пимов старых специалистов не интересовало.

Дирекция фабрики вынуждена была организовать курсы подготовки

молодых рабочих и объявить набор учеников. Среди них оказалась и моя

16 -летняя сестра. Работа на фабрике означала, что с мечтой об учебе и

школе ей придется окончательно распроститься.

Двухэтажное здание фабрики находилось недалеко от нашего дома,

что, бесспорно, имело серьезное значение для Шуры: ведь она будет

работать в разные смены, бегать по улице не только днем, но и ночью, что

небезопасно ( в городе случались грабежи и убийства).

Сестра отправилась на «Красный Октябрь», как уже говорилось,

вопреки своему желанию. Но именно фабрика с ее шумным коллективом

стала для Шуры выходом из замкнутого домашнего мира, из однообразия

бахчевых дел, от которых сестра устала душой и которые уже ненавидела.

Может, поэтому она и согласилась пойти на фабрику, совсем не думая о

том, какой тяжелой может оказаться ее новая работа ?

Женщины (в катальном цеху работали одни женщины) встретили

молодую работницу приветливо. Они радовались, видя рядом с собой

красивую черноглазую девушку. И одновременно удивлялись, не понимая,

93

почему она оказалась здесь: «Неужели другого места в городе не нашла?».

Но Шура не хотела объяснять, как и почему она попала в цех. Общение с

опытными мастерами и работа в на фабрике стали для сестры и

своеобразной проверкой ее физических и моральных сил.. Впервые попав в

катальный цех, она невольно растерялась: постоянный грохот механизмов,

влажный воздух, неприятный запах грязной шерсти – все это было тяжело

для нее, привыкшей к чистому воздуху, яркому солнцу и спокойной работе

на земле. Здесь, в цеху, многое было иначе. Тяжелее и сложнее, чем на

бахче.. Весь рабочий день надо было стоять у станка, следить за его

работой и вовремя выполнять определенные производственные операции.

Но возвращаться на бахчу не хотелось: устала от одиночества и

постоянного копания в грядках. В цеху всегда рядом работали люди, с

ними можно поговорить о работе, услышать совет, как лучше следить за

станком, пожаловаться на духоту или поделиться свежими городскими

новостями и пр.

7

Хитрости своей профессии Шура разгадывала медленно. Сначала

казалось, что катать валенки – занятие, требующее лишь несколько

простых движений и умения аккуратно разбирать шерсть (видела у

пимокатов). Но уже через три-четыре дня выяснилось, что стоять у станка

не только тяжело, но и сложно и непривычно: оказывается, необходимо

пройти учебные курсы под контролем бригадира и лишь через десять-

пятнадцать дней (может, и через месяц) можно приступать к

самостоятельной работе с заготовками .

В катальном цеху выполнялась лишь первая производственная

операция. Нужно было аккуратно разложить шерсть ( по качеству, цвету и

пр.), затем с помощью специальных лекал и колодок сложить и закрепить

в жесткой холстине будущий, непривычно большой валенок, далее

несколько раз прокатать его в станке и отправить в соседний цех. В

первые недели самостоятельной работы «продукцию» Шуры неоднократно

возвращали обратно: в ней находили производственный брак. И бригадир

советовала молодой работнице: «Работать надо внимательней. Не

торопись, как другие. Когда по-настоящему научишься, вот тогда и будешь

спешить.».

Цех находился в низком, полуподвальном помещении... Днем в нем

царил влажный полумрак, ранним вечером включалось электрическое

освещение. Женщины закрывали лица масками, но такая защита не спасала

их от удушья и кашля. Работа в цеху требовала крепкого здоровья и

крепких рук. Многие болели, но продолжали работать. Аллергия,

туберкулез, бронхит – постоянные спутники катальщиц. Шура старалась

не жаловаться на цеховые трудности, но больная левая рука напоминала о