Мы родились и жили на Урале–реке... (СИ)

небольшом поселке, где случайно разговорился с белокурой девушкой:

нужно был узнать, где находится нужный ему дом. Позже ему не раз

приходилось бывать в этом, уже знакомом месте. Охотно встречался с

приветливой Александрой (Шурой) Крынкиной, которая, как оказалось,

понравилась ему. Через два месяца Степан признался девушке в своем

чувстве и сказал, что обязательно пришлет в ее дом сватов. Родители не

возражали против женитьбы сына, но сказали, что со свадьбой «нынче

надо по тише и попроще». Отправили в дальний поселок лишь одного

свата – старшего сына. Иван, как положено, от имени жениха сказал

67

нужные слова и выполнил все необходимое.... Согласие родителей

невесты после короткого разговора с ними было получено.

Итак, в небольшом доме на Сызранской появилась четвертая сноха,

тихая, спокойная, молчаливая, работящая Шурочка. И, как большинство

казачек, болезненно самолюбивая: она также старалась занять свое особое

место в семье. Позже выяснилось, что новая невестка – «церковная». В

нашем староверческом доме не привыкли к общению с чужими по вере

людьми. Однако пришедшие времена диктовали и новые взгляды и

поступки.

19

Семьи моих прадеда и деда родственники и приятели всегда

рассматривали как трудолюбивые, спокойные и благополучные. Они,

действительно, были такими несколько десятилетий. Но с начала 20-х

годов жизнь в нашем доме стала как-то незаметно меняться. Наверное, все

происходившее под высокой двухскатной крышей можно было понять и

объяснить: ведь теперь здесь жили немолодые родители, три семьи,

взрослая дочь, два неженатых сына, сноха – вдова с девочкой. Более 15

человек. И каждого волновали и заботили не только общие, семейные, но и

свои, особые, близкие сердцу дела.

Невестки не ссорились между собой, но каждая постоянно думала

только о личном. Мечтала о собственном доме, скрывая свое желание от

родственников. Большие и трудные хозяйственные работы порою

воспринимались как лишние и ненужные и поэтому выполнялись

неохотно.

Мужчин заботило другое, более серьезное, жизненно важное. В

губернии поселился общий страх перед разгневанной стихией и

безрадостной жизнью. На бывшие войсковые земли в 1921-м году

обрушилась страшная засуха, какую здесь не видели последние десять лет.

Повторилась страшная беда, которую помнили лишь старики. Небольшие

степные речки и озера высохли. Травы, ранней весной пошедшие в рост,

погибли. В степи пропали звери и птицы. Многие хозяйства потеряли скот.

Засуха уничтожила посевы зерновых. По большому, когда-то богатому

краю прокатился страшный неурожай. Голод охватил станицы и хутора.

Вслед за ним вспыхнула эпидемия холеры, оспы и тифа.

В Уральске вновь появились сотни нищих и бродяг – беженцев с

Поволжья. К ним присоединились свои, местные из южных районов.

Больницы были переполнены, но медицинская помощь, как правило, не

облегчала страдания людей. Врачи не могли ни накормить голодных, ни

вылечить больных: у них не было ни продуктов, ни лекарств.

Многочисленные комиссии и комитеты спасения старались изменить

ситуацию в губернии (так, известная АРА доставила в область 450 вагонов

68

с продовольствием, открыла более 650 столовых для детей и больных), но

положение по-прежнему оставалось трагически тяжелым и... голодным.

Наша семья в то страшное время страдала так же, как и все уральцы.

Но, в отличие от многих земляков, братья не теряли надежды на спасение

себя и своих родных.

Ради спокойствия и сохранения семей они были готовы выполнять

любую работу. Так, мой будущий отец, буквально заставляя себя,

некоторое время (около полугода) служил в милиции ради хлебного пайка,

хотя и признавался, что такая работа ему «совсем не по нутру: не привык

людей держать взаперти». Мама отнесла свои золотые сережки и

серебряный браслет в магазин Торгсина, чтобы получить талоны на

продукты. Старшим братьям помогало хорошее знание многочисленных

стариц и озер, ериков и запруд за Уралом, где можно было вытащить

сетями хотя бы немного рыбы. Иногда они уходили далеко в степь в

надежде найти и поймать там какую-нибудь живность.

От горя и бед, однако, никому не удалось скрыться. Раньше других

пострадала семья старшего брата, т. е. моих родителей. Трагические

события – одно за другим – потрясли души мамы и отца.. Скончались

только что родившиеся Петя и Павлик и прожившие немногим более года

Горынька (Егор) и Лина (Полина). Младенцы заболели дифтеритом

(«глотошной», как говорили уральцы). Врачи, не смогли помочь им. Не

нашли необходимых лекарств.. Да и что можно было сделать в разоренном

городе, привыкшем рассматривать страдания и болезни последних лет как

некую норму жизни?

Мама (и тогда, и позже) не могла простить себе, что не обратилась за

помощью к известному в Уральске доктору Тимофееву или к опытной,

знающей болезни и лекарства старухе-целительнице Василисе: «Может,

они спасли бы детей.? За какие-такие грехи Господь наказал и их, и нас ?»

Родители теперь испытали чувство радости лишь тогда, когда держали в

руках здоровую дочь и слабого, болезненного сына Григория (Гриню),

родившегося накануне трагических событий.

Жизнь в родительском доме становилась более сложной и трудной,

чем прежде. Временами невыносимо тяжелой, и тогда мама пыталась

завести разговор о своем доме, но отец не поддержал ее: «Не торопись... На

что будем покупать или строить? Пока рано».

Неожиданно из дома ушла вторая старшая сноха Лиза. Тихая,

незаметная в семье, она всегда аккуратно выполняла просьбы-приказы

свекрови. Но находила радость и утешение только в заботах о своей

маленькой дочке. Лиза всегда чувствовала себя неуютно в доме: он не стал

для нее родным и близким. Горечь-печаль одиночества стала особенно

невыносимой после смерти мужа. Родственники, занятые своими делами,

не понимали и не поддерживали ее. Лишь старшая невестка относилась к

69

вдове с сердечной теплотой и вниманием, успокаивала и старалась отвлечь

ее от горестных мыслей. Но этого было явно недостаточно, чтобы Лиза

чувствовала себя своей в шумной, многолюдной семье. Вместе с дочерью

она возвратилась к родителям. Через несколько лет бывшая невестка вновь

вышла замуж, но не за казака, а за незнакомого приезжего комиссара,

изменила фамилию – и свою, и дочери. Родственники не простили ей

семейного и фамильного предательства. Лиза стала для них окончательно

чужой. Только моя мама на протяжении многих лет по-прежнему

приветливо встречала бывшую невестку и спокойно разговаривала с ней.

Вслед за вдовой дом покинула и единственная сестра братьев Елена

(Еля): к ней посватался приятель Ивана – трудолюбивый, тихий, внешне

незаметный вдовец Андрей. О нем можно было сказать: «домашний» казак

Такой же молчаливый, какой была моя единственная родная тетя. Время ее

девичьей молодости прошло в постоянной, изнурительной работе дома и

на бахче под строгим контролем матери. С нескрываемой тревогой Еля

думала о своем будущем. Каким оно может быть, если она уже давно не

молодая? Недавно исполнилось тридцать лет. В родном доме, среди

семейных братьев сестра не находила для себя места.

Будущего мужа Еля знала давно, относилась к нему с душевным

интересом. И все же не без внутреннего сомнения думала: «правильно ли

делаю, соглашаясь?». Поговорила со старшим братом и приняла

предложение немолодого казака. Время больших, шумных свадеб прошло.