Эрнест Хемингуэй: за фасадом великого мифа

«Если мне довелось быть свидетелем нелепого происшествия в баре Чикоте в военное время, я вправе писать об этом, как если бы это произошло в Нью-Йорке, Чикаго, Ки-Уэсте или Марселе. Это не имеет ровно никакого отношения к политике», – написал он в рассказе «Мотылек и танк». В очередной раз цель Эрнеста состояла в том, чтобы написать правдивую книгу, но правда для него, и он не раз это доказывал, касалась не столько фактов, сколько самого писательского труда. «Вам для сведения, – признался он в одном из писем Кашкину, – в рассказах о войне я стараюсь показать все стороны ее, подходя к ней честно и неторопливо, исследуя ее с разных точек зрения. Поэтому не считайте, что какой-нибудь рассказ выражает полностью мою точку зрения; это все гораздо сложнее. Мы знаем, что война – это зло. Однако иногда необходимо сражаться. Но все равно война – зло, и всякий, кто станет это отрицать, – лжец. Но очень сложно писать о ней правдиво». Хемингуэй не хотел прославлять тот или иной лагерь, оба были погружены в «пучину коррупции и предательства», он лишь желал разобраться с этой истиной, такой запутанной и трудной; он хотел писать о дезертирах и героях, о трусах и храбрецах, просто о людях, о людях и об Испании.

Покинув страну в ноябре 1938 года, Эрнест еще не знал, что ему не удастся туда вернуться до 1953 года. Он вновь приедет туда усталый, спившийся, утомленный успехом, тяжело раненный в своем последнем африканском сафари и пишущий уже с большим трудом, однако Хемингуэю устраивали овации везде, где бы он ни появился. Испания могла долго находиться под гнетом диктатуры Франко, но она не забыла, чем она обязана автору книг «Смерть после полудня» и «По ком звонит колокол», она не забыла, что он был и навсегда останется aficionado.

Глава 6

Опасности в Африке

Теодор Рузвельт – «Зеленые холмы Африки» – Дизентерия в Найроби – «Снега Килиманджаро» – Филип Персиваль – Мэри Уэлш – Авария у водопада Мерчисон

НАРЯДУ С РЫБАЛКОЙ И ЛИТЕРАТУРОЙ охота была одной из старейших и глубочайших страстей Эрнеста; она будет сопровождать его на протяжении всей его жизни и во всех его путешествиях, будь то в Испании, Франции, Вайоминге и даже в Венеции. В очень молодом возрасте он постигал с отцом тайны леса, граничащего с озером Валлун: владеть оружием, уважать дичь, понимать природу – все это были знания, которым он старался следовать на протяжении многих лет.

В 1933 году Хемингуэя начала немного утомлять коррида, которой он посвятил несколько лет своей жизни, чтобы написать «Смерть после полудня». И в постоянном поиске новых впечатлений он погрузился в тщательную организацию африканского сафари, в котором должны были принять участие его жена Полина и Карл Томпсон, его приятель по рыбалке и великий охотник.

Сафари, предпринятое Эрнестом, в частности в долине Серенгети, не имело ничего общего с маленькими беспорядочными охотами в Мичигане, где Эрнест стрелял куропаток и белок. У семьи Полины имелись средства, чтобы предложить им пребывание комфортное, если не сказать роскошное. Автомобили, носильщики, слуги, повара – все было предусмотрено, чтобы сделать жизнь охотников приятной, и вечером у костра Эрнест и Полина могли отдохнуть в тени акаций и попить виски в домашних халатах, любуясь пейзажем. Но самой большой роскошью этого сафари стал их гид, Филип Персиваль, один из самых знаменитых белых охотников в Восточной Африке, который в 1909 году сопровождал самого президента Рузвельта. Между Эрнестом и «Поп» Персивалем вмиг установилась дружба, так как оба, в дополнение к чрезмерному увлечению спиртными напитками, разделяли одно и то же видение охоты. Если Хемингуэй, вооруженный «пером», с трудом удерживался от нежелательных выстрелов, то с опасной дичью все обстояло по-другому: она, по его утверждению, требовала особой этики. В одной статье, опубликованной в «Эсквайре» в апреле 1934 года, Эрнест коснулся охотников, склонных к легкости: «Убить льва из автомобиля – это не просто незаконно, это подлый способ убийства одного из прекраснейших животных […] Вы будете лучшим охотником, если вернетесь из Африки без льва, чем если вы убьете его из безопасного автомобиля или из укрытия ночью, когда лев ослеплен прожекторами» [46]. Как и в корриде, привилегия нести смерть не дается без некоего нравственного чувства: убийство благородного животного требует благородства, и Хемингуэй находил его в трудностях. Льва нужно было еще заслужить, и сама охота стоит больше трофея, потому что «настоящий охотник бродит с ружьем, пока он жив и пока на земле не перевелись звери, так же, как настоящий художник рисует, пока он жив и на земле есть краски и холст, а настоящий писатель пишет, пока он может писать, пока есть карандаши, бумага, чернила и пока у него есть о чем писать». Тем не менее и охота не обошлась без досадных моментов, и Эрнест, ждавший новых подвигов и нового героического амплуа, был скорее разочарован своим первым львом, чем доволен: животное пало как-то вдруг, без борьбы, без реальной опасности, без драмы. Ощущения, предшествовавшие смерти, как скажет потом Эрнест, оказались весьма предсказуемы: возбуждение, дрожь, иногда даже страх, но к гордости приобщается печаль и даже стыд, если моральный кодекс не был в полной мере соблюден.

Однако Хемингуэю представится еще много возможностей доказать свое мужество и ловкость, и общая картина будет более чем достойной уважения: лоси, газели, антилопы всех видов, дикие цесарки, импалы, большие куду и гораздо более опасные носороги, леопарды, буйволы и львы. Несмотря на дизентерию и немного смешной дух конкуренции с Чарльзом Томсоном, Эрнест окажется явно доволен своим сафари, и у него будет много поводов для расслабления «очень счастливым после наступления темноты в полной безответственности победы».

В октябре 1935 года Хемингуэй опубликовал в издательстве «Скрибнер’с» роман «Зеленые холмы Африки», книгу «абсолютно искреннюю», с помощью которой он попытался понять, может ли детальное описание «страны и сделанного в ней за месяц конкурировать с работой воображения». В Соединенных Штатах прием книги был несколько скомкан, и только в Великобритании он встретил достойную аудиторию. «Там можно написать о спорте без результатов конкретного спортивного соревнования, – говорил Эрнест, – это назовут литературой, и это так и есть на самом деле. Здесь же, увидев сюжет, говорят: «Нельзя серьезно писать о таких вещах». Здесь нужно писать о забастовках или о движении социального протеста, в противном случае никто даже не заметит, что вы умеете писать». Американская критика, равно как и публика, поставила в вину Хемингуэю его любовь к элитным видам спорта, в то время как с 1929 года страна находилась в одном из крупнейших кризисов в своей истории. Может быть, они не поняли, что за мифом об Эрнесте-охотнике скрывался писатель с большой чувствительностью, внимательный к свету, к ландшафту и красоте места: «Пейзаж этой горной страны – самое красивое, что я когда-либо видел. Когда идет дождь, равнины простираются зеленью до синевы холмов, как западная часть Небраски восходит к горизонту, когда вы приближаетесь к Вайомингу». Похоже, во время своего первого путешествия Хемингуэй испытал ощущение, известное великим путешественникам, – это единство пейзажей, которые со временем, как правило, становятся похожими. В самом деле, несмотря на характерные особенности Африки, Эрнест находил там много общего с Новой Англией и Испанией. Виски и охотничьих приключений было предостаточно, но Хемингуэй пускался также и в пространные описания пейзажей, признаваясь, что каждое утро он искал в африканском небе Южный Крест, и это было некоей торжественной церемонией в честь природы. Плюс это была еще и дань, отдававшаяся стране, которую он любил и которая делала его счастливым, как это бывает, «когда вы находитесь с любимой женщиной». Ни одна из особенностей африканской жизни не ускользнула от любопытного внимания Хемингуэя, ни дичь, конечно, ни деревья, ни птицы, названия которых он стремился узнать, потому что его страсть к этой стране демонстрировала и более общую его страсть. «Всю жизнь я любил природу, – пишет он, – природа всегда была лучше, чем люди». И эта любовь к природе дала ему возможность написать несколько страниц, в которых видна его экологическая приверженность: «С нашим появлением континенты быстро дряхлеют. Местный народ живет в ладу с ними. А чужеземцы разрушают все вокруг, рубят деревья, истощают водные источники, так что уменьшается приток воды, и в скором времени почва – поскольку травяной покров запахивают – начинает сохнуть, потом выветривается, как это произошло во всех странах старого мира […] Стране надлежит оставаться такой, какой она впервые предстает перед нами. Мы – чужие, и после нашей смерти страна, может быть, останется загубленной, но все же останется». В книге «Зеленые холмы Африки» Хемингуэй развивает идею бессмертия земли, уже затронутую в романе «И восходит солнце», где он говорил, что «настоящий герой – это земля, и нам никогда не победить ее» [47].