Немцы в городе (СИ)

— Не обижайся, Наташ, я скоро снова заеду. Пока, девчонки!

Парень прощается с тремя дочками, младшая из которых ещё в пелёнках и вряд ли способна оценить его приветливость, и вдвоём с другом они выходят в подъезд.

— Фух, спасибо, что вытащил! Наташка дома пить не разрешает — давай у тебя в машине по пивку. В смысле я…

— Давай, без проблем. Я за рулём, а ты возьми себе пива и подваливай.

Дожидаясь друга в машине, припаркованной на подземной стоянке прямо под элитным высотным домом, где и проживает семейство фээсбэшника, Стас всё думает — как же ему всё-таки завести разговор и не спугнуть товарища?

— Наконец-то, — Серёга тут как тут, заваливается на переднее сидение с двумя банками “Хайникена” и пачкой сухариков. — Хоть дух переведу. Знаешь, Стасян, достало это всё. У нас сокращения пошли, уже многих уволили, кто со мной на службу поступал. Не нравится мне это. Теперь каждый трясётся: а вдруг он — следующий? Да и генерал лютует — помнишь того ненормального из психушки, который…

Он замолкает, не желая продолжать неприятную для Стаса тему.

— Помню, Серёг, и что с ним? — Стас всем своим видом пытается изобразить пофигизм.

— В общем, после того, как адвокат его отмазал от наших посягательств, Кречетов натравил своих шавок, и бедолагу избили до полусмерти прямо возле больницы.

От таких новостей сохранять пофигистичное настроение Стасу уже не удаётся.

— Да ты что? А я и не знал. Он же…

— Никто не знал. Парень — племянник председателя избиркома, и все расценили это как намёк… Сам понимаешь?

— Намёк на физическую угрозу в адрес самого председателя?

— Вот именно. Теперь тот тише воды ниже травы, и никто ничего не может сделать, — с важным видом излагает Серёга и делает очередной крупный глоток ледяного пива из запотевшей банки.

Он выглядит, как сплетница, которой известна сотня добротных сплетен, но вокруг нет ни единого желающего их слушать. Иными словами, Серёгу просто разрывает на поговорить. Он сам признаётся, что свёл все контакты с сослуживцами до необходимого рабочего минимума, а домой всю эту грязь он не тащит.

— Всем это уже надоело, тут и говорить нечего, — продолжает он. — А сейчас вот его изберут, и ходят слухи, что потом он полностью весь личный состав регионального управления на своих людей сменит. Процесс уже пошёл. Стас, — резко повернувшись, он хватает друга за плечо, да так, что тот давится сигаретным дымом. — А если и меня сократят? Мы за квартиру ещё не рассчитались, трое детей, Наташка не работает…

— Спокойно, Серёг, — несмотря на неудобство, Стас не торопится снимать с себя его руку. — Я тебе сейчас кое-что скажу, только ты не обижайся.

Серёгины глаза заблестели и любопытством, и испугом одновременно.

— Я хотел тебя сначала поуговаривать, но сейчас вижу — ни к чему это. И тупо предлагаю шанс испытать чувство глубокого морального удовлетворения, а заодно и деньжат заработать. Если откажешься — без проблем. В таких делах обидам места нет.

— Ну, говори уже, — нетерпеливо перебивает друг, потряхивая его за плечо.

Стас вкратце, но доходчиво доносит до товарища суть делового предложения. Он умалчивает о конечной цели мероприятия, а именно — о списке. Он лишь поясняет, что кому-то из их людей просто необходимо будет попасть в здание районного управления, и это нужно сделать до выборов. Он готов к очередному всплеску негодования, наблюдая, как по ходу его монолога лицо друга то хмурится, то расслабляется, то застывает маской непонимания. Закончив, он выжидающе смотрит на него, готовый уже ко всему.

— То есть… у вас есть какой-то план, который может помешать Кречету избраться в губеры?

— Именно.

Серёга ещё долго молчит — целую пару минут. Ровно столько времени ему требуется, чтобы прикончить всё оставшееся пиво.

— Жди звонка, — лишь выдаёт он и выходит из машины, прихватив мусор с собой. Обойдя машину и остановившись у водительской дверцы, он делает знак опустить стекло. — И Стасян, надеюсь ты понимаешь, что если я подписываюсь на это дело, то у тебя в руках оказывается не только моя дряблая задница, но и будущее моей семьи.

Звучит уж слишком пафосно, и Серёга как-то на редкость спокоен. Стас уже знает, что искреннее спокойствие для его друга — самый первейший показатель серьёзного настроя. Он лишь кивает в ответ и наблюдает, как друг покидает стоянку. Он знает, что планы коммунальных работ в управлении уже практически у него в кармане.

Сегодня вечером очередной эфир на Первом Областном — на этот раз не дебаты, а какое-то ток-шоу с участием представителей всех кандидатов. Суть та же: посетовать на текущее состояние дел в регионе, пообвинять друг друга в бездействии и понаобещать с три короба от лица своего кандидата. Диане известно, что на эфире будет Кирилл, и в данный момент Олли и Круспе как раз заняты извлечением всей его подноготной из того, что могло затеряться в сети. Вроде даже у них есть что-то конкретное, и сейчас они решают, как поступить с раздобытой информацией, как заставить её работать на них. Времени в их распоряжении — до вечера. Олли решил, что тянуть с выполнением их части плана нельзя, и Диана сильно переживает — чем это обернётся?

Заехав на Ленинскую, она терпеливо ждёт, пока ребята закончат свои дела. Вмешиваться в них самой у неё нет никакого желания — уж чего-чего, а забот ей и своих хватает. Пока они заперлись на кухне, она выходит на балкон через гостиную квартиры Тилля. Достаёт одну сигарету из пачки и вертит в руках, не спуская с неё глаз. Курить-не курить? Неужели — это всё? С привычками, с образом жизни — со всем, что у неё есть, придётся распрощаться? Конечно, рождение ребёнка — это начало, но любое начало — всегда конец чего-то другого. А что делать с Тимошкой? Уживутся ли пёс и ребёнок? Да о чём вообще её мысли? Какие сигареты, какая собака — тут “папаше” не знаешь, как сказать. Бедный Олли пребывает в абсолютной уверенности, что с ними такого произойти не может — она сама же его в этом и убедила! Убедила, исходя из собственной же убеждённости! Да он и не расстроился, когда узнал, честно признавшись, что ни о каких детях никогда даже не думал. Похоже, теперь он не обрадуется. А в свете текущих событий — тем более. И это лишь часть всех вопросов, что за последние несколько часов возникли у Дианы. Как быть с самим ребёнком? А если он родится больной? А если проблемный? Она этого не вынесет. Лучше уж вообще не рожать, тем более у неё нет никаких сомнений в том, что родительница из неё получится никудышная. Значит — через неделю по известному маршруту? Талончик от врача и в длинную очередь? А Оливеру можно вообще ничего не говорить — ни к чему это. Сам он в жизни не догадается — не с его соображалкой, а больше никто и не знает. Кроме врачихи, но она вроде нормальная. И Ирины — хотя и той ничего толком не известно. Кстати о ней…

За спиной хлопает дверь кухни, и оба посидельца с красными глазами и замученными лицами заваливают в комнату. Олли плюхается на диван и утыкается в телефон — ему всегда есть чем заняться. А Круспе выскакивает на балкон в одной майке и опирается об обитую утеплителем боковую стенку.

— Сигареткой не угостишь? — игриво бросает он, вынимает одну из протянутой Дианой пачки и, заметив неприкуренную между пальцев девушки, протягивает оранжевый огонёк и ей, заботливо прикрывая его от уличного ветра.

Резко отдёрнувшись, Диана берёт себя в руки — ну нельзя же так палиться! Круспе — не Олли. Она закуривает и кивает в знак благодарности.

— Готова к вечеру? Кажется, наш Кирюша — тот ещё рыцарь печального образа! Олли тебе всё объяснит — там дела любовные, — произнося последнее слово, Круспе меняет интонацию в сторону “загадочности” и театрально подёргивает жидкими бровями.

— Кстати о делах любовных, — цепляется за ниточку девушка. — А что там у вас с той прокуроршей, ну она ещё на Новый Год приходила. Кажется, Ирина. Вы встречаетесь?

— Что? Нет, — наигранно равнодушным тоном отвечает Круспе. И даже почти не врёт: если после тайного свидания в “Мечте” они поначалу активно переписывались, то уже через пару-тройку недель общение сошло на нет, причём по её инициативе — Ирина просто перестала ему отвечать без какого-либо видимого повода. Круспе ущемлён, ему обидно. Ощущение использованности, ненужности — такое неприятное, непривычное, абсолютно новое ощущение, и с ним он предпочёл бы никогда не знакомиться. А ещё он сходит с ума от тоски и ревности. — Нет, не встречаемся, с чего ты взяла?