Немцы в городе (СИ)

— Ну? — теперь Флаке обращается уже к ней.

Ей вдруг хочется встать и убежать, забыть весь этот кошмар, оставить всю эту нелепую ерунду позади. Она переводит взгляд со шкатулки на Тима, будто ища поддержки у собаки. Пёс же, слово проникнувшись динамикой происходящего, сидит смирно и, не отрываясь, смотрит на шкатулку. Круг замыкается.

— Чёрт с ним, это знак! — не веря, что произнесла это вслух, девушка протягивает руку, и вот уже маленькая чёрная бархатистая коробочка оказывается в её ладони.

Она спешно открывает её — кольцо, как ни странно, приходится ей по вкусу. Золотое, скромное, без камней, но с изящной гравировкой в виде тонкого геометрического орнамента, и, что самое главное — оно в пору. Угадал с размером — вот это неожиданность! Любуясь обновкой на безымянном пальце правой руки, она не сразу замечает, что человек напротив улыбается. От гневного румянца не осталось и следа. Не желая оставаться в долгу, она лезет в сумочку, извлекая из неё небольшой свёрток блестящей обёрточной бумаги, в очертаниях которого угадывается книга. Она протягивает подарок Оливеру, тот принимает его и откладывает в сторону, даже не развернув. Что ж, пора привыкнуть. Как сказал Флаке — это не лечится.

— Только, — произносит она подхриповатым, взволнованным голосом, — только после того, как всё это закончится. Выборы, полный старт производства — всё это.

Она хотела бы добавить в список требований пункт под названием “месть”, но поняла, что он уже подразумевается всеми присутствующими по умолчанию.

Домой они ехали на её машине, молча, задумчиво — лишь Тимошка время от времени радостно потявкивал с заднего сидения. По ступеням подъезда поднимались тоже молча. Стоя на пороге съёмной однушки, ставшей уже практически родной им обоим, Диана решается нарушить молчание:

— Что, так и будем...

— Нет, не так, — перебивает её Олли и подхватывает на руки.

Затащив девушку в квартиру, он бросает её на кровать, запирает пса на кухне, а сам остаётся недвижим, возвышаясь над постелью.

— Ты идиот, Ридель, — Диана не на шутку рассержена — она не выносит, когда кто-то садится на её кровать в уличной одежде. Это просто сводит её с ума. С трудом поднявшись, она раздевается, разувается, с недовольством оглядывает мятое покрывало — теперь стирать всё, вообще всё! — Ридель, ты идиот! Так бы и врезала!

Ридель ликует — кажется он добился желаемого. Глядя на его довольную мордаху, девушка всё понимает. Происходящее приходится по душе им обоим.

— Ты чего-то рано сегодня уходишь! Что-то срочное в колледже? — Ландерс с удивлением ловит Машку на выходе с ММК. Обычно она работает по полдня, чередуя смены, подстраивая их под расписание своих занятий. Но сейчас только одиннадцать, а она уже убегает.

— Простите, я спешу, — на её округлой смуглой физиономии читается волнение.

Ландерс читает это выражение по-своему: так, в его понимании, выглядят девочки, у которых проблемы.

— Маша, и куда же ты? Что-то случилось? — он не отпускает её, непременно желая выяснить, в чём же дело. Если опять какие-то разборки и мордобития...

— Ничего особенного, просто на суд спешу. Сегодня последнее заседание, всё решится, — она неловко поглядывает на часы на своём мобильном.

Ладнерс наслышан о её нелёгкой сиротской судьбинушке, также он в курсе разбирательств по поводу незаконно отнятой у неё жилплощади.

— И кто будет там, на суде? С кем идёшь?

— Никто... Ну, адвокат будет. А кто ещё нужен? — она правда не понимает, кто же ещё нужен, но при этом чувство беспомощности не покидает её. Она чувствует себя котёнком, которому объяснили, как охотиться, и бросили на волю, не дождавшись, пока у него вырастут когти и зубы.

— Пойдём, — не слушая возражений, Ландерс хватает её под руку и тащит за собой.

Он знает, где суд: в таком маленьком городе все основные муниципальные учреждения располагаются в центре, и до здания городского суда от ММК всего пятнадцать минут пешком. Мягкий снег валит на них крупными хлопьями, небо необычайно серо сегодня — признак приближающейся весны. Чем тяжелее облака, тем ближе время, когда они начнут рождать не хлопья, но капли. Ещё месяца полтора, может быть и меньше. А пока — в городе белым бело, а у здания суда почти никого. Отметившись на пропускном пункте и пройдя внутрь, они занимают места для ожидающих в коридоре. Заседание начинается ровно в срок — в одиннадцать сорок. Сперва вызывают адвокатов и прокурорa. Машка остаётся сидеть в коридоре. Она невозмутима, разве что грустна немного, молчит, на Ландерса не смотрит. Вдруг она лезет в карман своей куртки, извлекает огромный розовый бумажник — довольно нелепый аксессуар для девушки, у которой нет ни одной кредитки, да и с наличностью тоже негусто. Из внутреннего отдела бумажника она достаёт старую цветную фотографию. Фото изрядно потрёпано и даже чем-то заляпано. Она проводит по нему ладонью несколько раз, и вдруг передаёт Паулю.

— Кто это? — тот с недоумением разглядывает молодого подтянутого мужчину с пышными чёрными усами и усыпанными наколками мускулистыми руками. Черты лица и темноватый оттенок кожи говорят сами за себя, но Машка всё же отвечает:

— Это мой папа.

Вернув фото девчёнке, Пауль заскользил тонким пальцем по экрану своего мобильного, пока, наконец, не нашёл в памяти нужное фото.

— А это кто? — Машка с интересом разглядывает худенькую светловолосую девочку в спортивной форме — кажется, фото сделано на уроке физкультуры, на заднем плане видны и другие дети на фоне спортивного зала.

— Это моя дочка.

— Она жива?

Конечно, это странный вопрос, но его происхождение понять можно, поэтому Пауль лишь улыбается:

— Конечно, жива. Только живёт она очень далеко от меня.

Им приходится отвлечься от беседы: мимо них по коридору проходит огромный раздутый мужик с синеватым цветом лица. Он бросает на Машку уничижительный взгляд и присаживается поодаль. В этот же момент дверь зала суда открывается, и пристав приглашает истца проследовать внутрь. Истец — это Машка. Она спешно засовывает розовый бумажник в куртку, саму куртку оставляет Паулю и отправляется в зал. Через пятнадцать минут таким же образом коридор покидает и ответчик. Ещё минут через тридцать они оба, в компании своих представителей, вышли обратно и принялись ждать. Ждать пришлось недолго — не успела Машка рассказать Паулю, о чём её спрашивал судья, как обе стороны конфликта вновь позвали в зал — на этот раз для оглашения вердикта. Из зала Машка вышла вместе с адвокатом, и судя по её сияющей физиономии — результатом она довольна.

— Поздравляю, — Ландерс радостно протягивает ей куртку. — Поздравляю и ничего не бойся, окей?

Ответчик, по решению суда теперь вынужденный вернуть истице квартиру, проходя мимо, с силой толкает её своим плечом. Она не спешит отвечать, ведь у стоящего рядом Ландерса такая светлая улыбка, что для себя она уже всё решила: окей и никак иначе.

Круспе сидит на своей кровати и пялится в экран расположенного на коленях лэптопа. Компьютер выключен, и Рихард смотрится в него, как в зеркало, давно потеряв счёт времени. Уже сколько дней прошло, а он до сих пор “не может придумать”, что ей написать. На самом деле, того, что он уже придумал, с лихвой хватит не только на одно сообщение, но и на целый карманный справочник. “Как начать разговор в соцсетях. Пособие для чайников”. Как низко он пал! В глубине души он понимает, что дело совсем не в том, что ему нечего сказать. Просто он боится начинать. Начинать что-либо, выходящее за рамки его привычных представлений о жизни. Ещё в школе Круспе начал вести счёт победам на личном фронте, а годам к двадцати пяти закончил — он не силён в математике и к тому времени просто уже сбился со счёту. Сложно представить, что к сорока годам он не имел опыта совместного проживания с женщиной. Ну так, чтобы под одной крышей, быт, доверие и всё такое. И, глядя на друзей, например, на Пауля, он гордился собой. “Пройти долгий путь и не вляпаться ни в одно дерьмо — это искусство, доступное лишь избранным!”, — так он однажды по этому поводу выразился, бахвалясь перед друзьями во время одной из пьянок. И почему переезд в этот дурацкий город так на всех влияет? Каждый поменялся, так или иначе. Круспе сложно себе в этом признаться, но и он поменялся. Ему вдруг захотелось побыть человеком без приставки “супер”, но оказывается, он этого не умеет. Его никто не научил, и он не знает, что делать. И ещё ему страшно. Вот так скинешь доспехи суперменовские, а все вокруг такие “ха-ха-ха” — только этого и ждали. Страшно. Он бы многое хотел ей написать, но не будет. Она рисковая, если надо — сама напишет. А не напишет — значит, не судьба. Так, заключив очередную малодушную сделку с совестью, Рихард захлопнул наконец крышку лэптопа и отправился в “Магнит”. Дело к вечеру, ему хреново, в общем — всё как обычно.