Немцы в городе (СИ)

— Позволь, я сам.

Он в одну секунду разделывается с застёжкой и резво стягивает с себя джинсы прямо вместе с боксерами и носками — вся одежда давно слиплась от влаги. Теперь они оба голые, и “тропический ливень” уже не кажется таким мерзким, а обстановка — такой неудобной. Его член стоит так, как давно не стоял. С возрастом необходимость в ежедневных эротических подвигах начинает угасать, и хотя импотенция и другие мужские недуги Круспе пока обходят стороной, но всё же он уже далёк от той прыти, с которой увивался за каждой юбкой в молодости. В свои сорок он чувствует себя уставшим, хоть и не осознаёт этого. Усталость моральная сказывается и на теле, поэтому проявление настолько мгновенной и яркой эрекции удивляет его самого. А Ирина счастлива — она понятия не имеет, насколько такой стояк для Рихарда в порядке вещей, но осознавать, что причиной ему в данный момент явилась именно она, чертовски приятно. Она берёт член обеими руками и с интересом водит по нему, ощупывает его, изучает. Рихарду страшно, он боится фальстарта: ещё минута, и он кончит прямо ей в ладони. Дабы избежать позора, Круспе осторожно освобождается из её хватки и переключает всё своё внимание на её тело.

Обхватывает губами сперва один сосок, затем другой, для чего ему приходится пониже нагнуться; крепко сжимает в руках её ягодицы; блуждает ладонями по упругим бёдрам. Наконец решившись, он проверяет её готовность, опустив один палец в тесную ложбинку меж её ног — о да, она готова. Рихард осматривается вокруг: как им устроиться? Ну и местечко она подыскала, о чём только думала? Если он развернёт её спиной к себе, ему придётся присесть, или же ей стать на носочки — в любом случае будет неудобно. Если посадит её на скамейку у стены, ей придётся биться спиной о скользкий кафель — иначе не получится. Если будет держать её на весу, то конструкция, скорее всего, долго не выдержит — слишком скользко здесь всё вокруг. Не придумав ничего лучше, Рихард заключает девушку в плотные объятья и прижимает к стене — так, чтобы между голубоватой гладкой плиткой и её кожей оставались его руки. Он протискивает колено между ног ей — она всё понимает и, приподняв левую ногу, отводит её в сторону, упераясь ею на деревянную скамеечку в углу. Рихард опасается промахнуться: без помощи рук делать это непросто, а руки оторвать он не может. Но он входит в неё с первого раза — кажется, пока ей хорошо, она прикрывает глаза и откидывает голову; Рихард предугадывает её движение и смещает руки немного выше, теперь между её лопатками и мокрой стеной находятся его предплечья, а между стеной и её головой — его ладони. Фрикции плотные и не очень амплитудные — в условиях повышенной травмоопасности не разгуляешься. Рихард сосредоточен лишь на одной мысли: “Держись, держись, держись!”, сейчас его задача — не кончить раньше времени. А как же она? Он на неё даже не смотрит, чтобы не усугублять собственное возбуждение — блуждает взглядом по полу, стенам и потолку. А если она за ним всё это время наблюдает? Это же будет полный кошмар — что она подумает? В ужасе Круспе переводит взгляд на её лицо — зря он волновался: глаза её по-прежнему прикрыты, она губами ловит воздух, издавая тяжёлые хрипловатые вздохи в такт фрикциям. Круспе нравится увиденное, и в последний момент ему снова проходится напомнить себе девиз дня: “Держись!”. Он держится буквально из последних сил. А что, если она нескоро кончит? Доводить её потом альтернативными способами? Решив, что сдерживаться он больше не в состоянии, Круспе ускоряет темп, заставляя партнёршу дышать чаще. Чёрт, а что там с контрацепцией? Раньше надо было такими вопросами задаваться, сейчас же вся надежда на неё: взрослая девочка должна уметь сама о себе позаботиться. Вдруг она распахивает глаза — как повезло, что в этот момент он смотрел прямо неё, а не куда-нибудь в сторону; хватает его за мокрые волосы, притягивая его голову к себе, шепчет его имя. Уже через секунду её тело конвульсирует: он держит её крепче, чтобы не уронить, и чувствует себя героем. Зря он волновался. Едва Ирина расслабляется и обмякает в его руках, он выходит из неё и тугой струёй изливается ей на бедро. Вездесущая вода уносит семя в слив, не оставляя и следа. Пожалуй, это был самый энергозатратный половой акт в его жизни.

Он не знает, как заговорить — надо же, наверное, заговорить, но с чего начать? Она его опережает:

— А почему ты меня не целуешь? — а он-то уж было подумал, что все неудобства остались позади. — Нет, я не настаиваю, просто интересно.

Ему тоже интересно: что сейчас у неё на уме? Кажется, это проституток не принято целовать? А он сам что? Где голову потерял?

— Хочу, но боюсь, — он грубо впивается ей в губы, завладевая её ртом, словно ненасытный дикарь, заполняя его своей слюной, вбирая в себя её вкус, чтобы не думала всякого. — Боюсь привыкнуть.

Он не лжёт, и она ему верит. Она тянется к рычагу душа и перекрывает воду. Сразу же становится холодно. Рихард выбирается из кабинки первым. Он протягивает девушке одноразовые гостиничные тапочки, махровый халат и полотенце. Халат она игнорирует, надевая лишь тапочки и обёртывая полотенце вокруг тела. С волос капает, и она их немного подсушивает, промокая стопкой бумажных салфеток. Ну, если ей так удобно... Рихард тоже решает не одеваться. Лишь вытеревшись, он следует в гостиную, и прямо так, голый, плюхается на диван.

— Кстати, где все твои вещи? Я же вроде всё проверил...

— Они в шкафу за запасными комплектами постельного белья, — доносится из спальни её ровный, даже какой-то обыденный голос.

Он там не проверял — тоже мне Джеймс Бонд. Да что и говорить, если он в кабинку даже не догадался заглянуть!

— А верхняя одежда под кроватью.

И там он тоже не проверял. Рихард, разочарованный в себе, качает головой. Ирина наверняка сейчас нарядится во что-нибудь сексуальное. Почему-то он в этом уверен. Истошный крик заставляет его вскочить с дивана и в полторы секунды добраться до спальни. Она стоит там: полотенце упало на пол, у её ног валяется сумка с вещами, а взгляд её застыл на чём-то. Застыл, будто вмёрз — это нездоровый взгляд. Проследив его направление, Круспе сквозь ухмылку выдыхает: по полу вокруг ножки кровати носится маленький чёрный паучок. Прихлопнув его тапком, он соскребает останки членистоногого кусочком туалетной бумаги и смывает их в унитаз. Вернувшись в комнату, он застаёт Ирину в той же позе, с глазами, зафиксированными на прежней точке.

— Так-так, пойдём-ка, — придерживая за плечи, он разворачивает её и уводит в гостиную. Там он укладывает её на диван, руководя её телом, будто бы сама она уже совсем волю потеряла, и сам ложится рядом. — Ну, ты в порядке? Испугалась что ли? Он же маленький, такие даже не кусаются. Здесь же не Куба — птицееды не водятся.

Всматриваясь в её лицо, он понимает, что его слова не имеют никакого действия: она вся по-прежнему будто парализована.

— Ирина, у тебя, эта, как её, фобия что ли? — понизив голос, он склоняется над ней, стараясь хоть как-то растормошить.

— Мне не стрёмно ноги раздвинуть, хотя я уже и не помню, когда делала это последний раз до сегодняшнего дня, — наконец её зрачки соскакивают с фиксации на одной точке и начинают двигаться по сторонам. — Но страхами своими делиться мне пока почему-то стрёмно.

Круспе задумчиво откидывается рядом. Значит, в этом домике на окраине зимы он не один такой голый. Будет сложно. Но он не намерен прощаться с мечтой. “Сложно” и “интересно” — это же почти синонимы.

Часы показывают половину четвёртого после полудня — до сумерек ещё далеко, а первая бутылка сухого белого подходит к концу. Им обоим леность приходится по душе: сидеть на мягком диване, выпивать, наблюдать заснеженные верхушки елового леса через большое чистое окно. Завтра в полдень, как и было условленно, всё закончится, ну а пока что у них есть время, и они тратят его с умом, предпочитая вино воде и секс разговорам.

— Ну что, готов? — Тилль впервые навещает Володьку в его квартире. Стандартная брежневская малометражка; целые кварталы, да что там — целые города которых до сих пор раскиданы по всей стране.