Немцы в городе (СИ)

— Флак, я... не верю. Раньше как будто это не по-настоящему всё было. Беготня да разговоры. А теперь... А теперь нашу работу руками потрогать можно! И это наше! Это мы сделали!

Линдеманн наворачивает круги по кабинету, меряя дистанцию крупными шагами. Флаке с умилением наблюдает за другом. Ему знакомо это чувство — когда ты очень долго к чему-то шёл, и вот наконец можешь пощупать результаты своих трудов, подержать их в руках. Он проходил такое десятки раз — его первая фирма, первая сеть сервисных центров, первая компания по производству программного обеспечения, первая купленная газета, первый проспонсированный митинг. А сколько этих заводов он покупал и продавал. Но Тилль прав: в какой-то мере ММК — это дебют и для него, Лоренца, тоже. Ведь действительно — сами и с нуля. Дурацкая затея Тилльхена, вдохновлённого индустриальными развалинами в родном городе своей бабушки. Тогда Лоренц отнёсся к затее друга скептически, но быстро сменил настроение, как только узнал, что это за город такой, и кто в нём сейчас хозяйничает. Их интересы совпали, а их возможности дополнили друг друга. Лоренц вложился в это предприятие по-крупному, но Тилль вложил в него всё, что у него было — свой энтузиазм. И кажется, никто не прогадал.

Спустя около полутора часов в кабинете раздаётся звонок. Начальник цеха по внутренней связи сообщает, что вторая стадия испытаний также прошла успешно, и приглашает высокое начальство лично ознакомиться с результатами.

— Так что с пиаром делать будем? — на ходу интересуется Линдеманн. — Планировали журналистов там созвать, но теперь это небезопасно...

— Есть у меня одна идея. Звони Круспе.

Уже на следующий день многочисленные самодельные видеоролики из производственного цеха распространились по сети, крупные федеральные СМИ опубликовали новость о запуске производства на воскресшем из небытия ММК, а сам Круспе на время оккупировал приёмную, где, восседая за Дианиным столом, лично встречал всех подоспевших журналистов по одному и решал, кого допускать до святая святых, а кто не дорос ещё. Создав таким образом искусственный ажиотаж, он очень скоро обнаружил у приёмной целую очередь из охотников за провинциальным эксклюзивом. Избранным счастливчикам выделялся личный гид, который сопровождал их в цех, давал пару минут на фото и видеосъёмку, попутно объясняя суть процесса и дальнейшие планы компании, а также разрешал взять интервью у нескольких рабочих. Довольные счастливчики покидали предприятие с “эксклюзивом”, горожане, ещё не остывшие от скандала с неправомерным задержанием одной из сотрудниц комбината, были рады новому поводу почесать языками, и уже к вечеру запуск первой производственной линии стал темой номер один во всей округе.

И только одному человеку сейчас невесело. Сидя в своём загородном доме, генерал Кречетов уже который час просматривает ролики и публикации, запивая увиденное элитным виски, и думы его тяжелеют соразмерно просмотренному и выпитому. По его прикидкам, запуск вообще не должен был состояться. По его прикидкам, репутация немцев уже давно должна была быть безвозвратно утерянной. Что теперь? На носу выборы, а они пиарятся, в регион того и гляди нагрянут представители службы внутренней безопасности ФСБ с внутриведомственной проверкой, а это уже серьёзно. Двоих его ребят уже вызывали на беседу. И ведь как странно — им ставят в вину то, что эту сучку не поили и не кормили, а также шантаж. Но про него — ни слова. Почему она молчит? Что у них на уме? Уж не хотят ли они предъявить сей козырь непосредственно перед выборами? Или… Генерал одним махом осушает очередную рюмку и с шумом выдыхает. Или, что куда хуже, они имеют на него личные виды. Та рюмка была за Коляна. Раньше всё это казалось генералу игрушками, даже Лоренца он не считал какой-то реальной угрозой, но теперь он уже так в себе не уверен. А что если ему уготовлена участь Коляна? Он этих отморозков чего угодно можно ожидать. Ему сложно себе в этом признаться, но да — он боится. Не за карьеру, не за власть и не за деньги — возможно, впервые в жизни он боится за себя. Их нужно остановить прежде, чем они успеют что-нибудь сделать. Но так, чтобы ему самому на этот раз удалось выйти сухим из воды. Но как? К кому обратиться за помощью?

Внезапная пьяная догадка заставляет генерала улыбнуться собственному отражению в оконном стеке. Ну конечно… Есть у него старый товарищ, с которым их дорожки разбежались ещё в девяностых. Тому удалось за бесценок тогда купить на торгах крупное предприятие где-то в Сибири. Сначала лесозаготовки, а дальше — вторсырьё. А сейчас, кажется, у него целая сеть мебельных фабрик по всей стране. Возможно, он не откажется вспомнить молодость. Молодыми они много у кого и много чего отжимали. Конечно не в таких масштабах, но ведь и они уже не те — другой размах, другие возможности. Неужели старому дружбану не нужен ещё один заводик? Задарма? Только приходи и возьми, и делай с ним, что хочешь. И тебе никто здесь, во Мценском регионе не помешает. Только чтобы имя Кречетова не всплыло при этом никаким боком. Генерал наполняет ещё одну рюмку — на этот раз за победу. Осушив её, он набирает номер своего секретаря. Пусть тот найдёт действующие контакты нужного человека, да побыстрее.

— Эй, Пауль, ты чего тут делаешь?

Шнайдер подкрадывается к сидящему к нему спиной за кухонным столом Ландерсу и, осторожно приобняв сзади, заглядывает тому через плечо. Там компьютер.

— Все, видишь ли, делом заняты, только мы с тобой…

— Говори за себя, Шнай, а я делом занят поважнее их всех. Вот, смотри, — он разворачивает монитор к другу. На весь экран лэптопа красуется карта России с помеченными условными флажками то там, то здесь городами. — Летние каникулы для нас планирую.

— Странный ты всё-таки, Ландерс, сначала сюда ни в какую не хотел ехать, думали, и не дождёмся уже, а теперь по всей стране решил прокатиться, да ещё и нас с собой утащить?

— Вот именно, с вами, да не налегке. Как думаешь, сколько грузовиков понадобится, чтобы вместить всё необходимое концертное оборудование?

====== 27. Сквозь одиночество (На пороге нового потрясения) ======

— Ты домой идёшь?

— Не сейчас, дел невпроворот. Я разослал прайсы и образцы типовых договоров всем потенциальным клиентам из списка, — словно в доказательство сказанного, Стас тычет пальцем в открытую на весь экран экселевскую таблицу, которую приготовил как раз для этого случая ещё в октябре. — Но я не ожидал, что они все разом начнут отвечать! Одних условия оплаты не устраивают, других — способы доставки, третьи требуют дополнительные фото по каждой позиции из каталога, четвёртые вообще шлют на хрен и просят больше не спамить!

Стас трёт покрасневшие глаза. Он понимает, что в будущем его зарплата будет зависить от количества отгрузок, но сегодня он так устал, что искренне готов пожелать, чтобы этих, четвёртых, было побольше. Он почему-то раньше не задумывался над тем, что разослать коммерческие предложения и ждать ответа, сидя на попе ровно — недостаточно. И вот сейчас, в десятом часу вечера, он торчит в своём кабинете, по сотому разу переделывая одни и те же документы и уже даже не надеясь попасть домой до полуночи.

— Ясно. Тебе помочь? Хочешь, я останусь? — не унимается Шнайдер, он желает остаться, но не желает мешать, а ещё больше он не желает снова идти домой и засыпать в одиночестве.

— Нет, Шнай, ты ступай. Я буду поздно, — отвечает Стас, даже не глядя на него.

— Хорошо. Я на Ленинской тогда переночую, — Шнайдер в последний раз пытается привлечь внимание, путь даже и фразой, означающей, что сегодня он не намерен идти туда, где его привыкли видеть. Он ждёт реакции.

— Ладно, — Стас не отрывает глаз от компьютера. Он даже не провожает его взглядом. Шнайдер уходит, тихонько прикрыв за собой дверь.

Он бредёт домой, шагая по расчищенным пешеходным дорожкам, освещённым яркими белыми фонарями. Его окружают плотные ряды старых деревьев, голых, облепленных снегом. Проходя мимо школы, расположенной приблизительно на полпути от комбината до Ленинской, он чуть было не оказывается сбитым с ног кучкой мальчишек — видимо, судя по позднему времени, в школе закончились занятия какой-то секции, и обрадованные долгожданной свободой дети шумной гурьбой вывалили за ограду школьного двора, не обращая внимания на прохожих. Правда, прохожий на всю улицу всего один — с трудом удержав равновесие под напором пробежавшей и исчезнувшей за ближайшим поворотом толпы ребят, Шнайдер озирается по сторонам и вдруг остро осознаёт своё одиночество. Куда ни глянь — вокруг ни души, иди, куда хочешь — никто не узнает, а хочешь — кричи, никто не услышит. Хотя последнее — это вряд ли. Всё же центр города густо населён, но местные предпочитают коротать зимние вечера в своих квартирах, и до тонкой одинокой фигуры в куртке с капюшоном, из-под которого выглядывают пушистые тёмные кудри, им точно дела нет. Шнайдер делает шаг вперёд и чуть не поскальзывается: под тонким слоем недавно нанесённого снега скрывается длинная, хорошо раскатанная ледяная дорожка. Мужчина становится на неё уже двумя ногами, твёрдо и уверенно, и, оттолкнувшись, плавно скользит вперёд. Потом обратно. И так — много раз, пока весь снег с поверхности окончательно не стирается, и обнажённая ледяная полоса не остаётся сверкать чёрным зеркалом в рассеянном свете белого фонаря.