Игрушка (СИ)

"Молчать! Я забираю пленного в штаб. Есаул, перенесите его в обозную телегу. Вон, он, кажется, пришёл в себя. И проследите, чтобы с ним было всё впорядке".

"Слушаюсь", - был ответ.

Сильные руки подхватили Петра, понесли и скоро положили на что-то мягкое. В полевом госпитале, куда привезли раненного пленного, врач определил, что голова не пробита, а только кожа рассечена. Ему промыли рану, сбрили волосы вокруг неё, ещё раз промыли, наложили шов и перевязали. Голова болела, немного кружилась и подташнивало. Предписание врача: "покой в условиях госпиталя" было отклонено. Петра вновь погрузили на телегу и куда-то повезли. До вечера возили, а когда стало смеркаться, въехали во двор, по всей видимости, барской усадьбы. 311К тому времени состояние Петра значительно улучшилось: головокружение прошло, утихла головная боль.

Телега остановилась у барского дома.

"Слезай", - скомандовал Петру один из двух, всё это время сопровождавших его, казаков. Петька повиновался. Они вошли в дом, миновали прихожую и оказались в просторной комнате с камином и круглым столом посередине. За столом сидели несколько человек офицеров и один штатский; среди них и тот - кучерявый с большими карими глазами, генерал. Было ясно, что он здесь главный.

Повершувшись лицом к пленному, главный приказал:

"Рассказывай, парень, как ты к махновцам попал".

Пётр почувствовал, что вот сейчас решится его судьба. И рассказал всё честно, без утайки и потому всё им сказанное было воспринято слушателями благожелательно - все поняли, что парень не выдумывает, не лжёт.

"Повезло тебе, пацан. Чуть на небеса тебя ни отправили. Кузнец ты, говоришь. Хорошо, в обозе пока будешь. Когда найдём для тебя кузнецу - покажешь на что способен, а сейчас - в обоз".

И, обращаясь к петькиному конвоиру, скомандовал:

"Отведи его к начальнику тыла, пусть у него пока побудет", - а когда пленник и конвоир уже выходили из помещения, вдогонку прокричал:

"И пусть накормят его там"

"Слушаюсь", - ответил конвоир.

312 Из дома они вышли уже не как враги, а как сослуживцы. Парень-конвойный оказался словоохотливым и на вопрос Петра: "Кто такой - этот в черкеске с серебряными газырями?" - ответил, что это генерал-майор кавалерии Чарнота Григорий Лукьянович. Лихой командир и хороший человек.

"Его у нас все любят", - добавил он голосом, в котором слышались тёплые нотки.

Проверку на мастерство Петька прошёл успешно. Когда в одном из сёл нашли хорошо оборудованную кузнецу и Пётр собственноручно отковал четыре замечательные подковы и переподковал командирского жеребца, Чарнота поверил ему окончательно и предложил стать его ординарцем.

Три месяца Пётр и Чарнота были неразлучны. Оба прониклись друг к другу симпатией и если бы не воинская субординация и не возрастная разница - стали бы закадычными друзьями.

Симпатия к этому молодому человеку, почти мальчику, возникла у Григория Лукъяновича сразу - в первую их встречу, когда у костра, очнувшись, тот открыл глаза и взглянул на него. И раньше Чарнота сталкивался с этим феноменом: первый раз в жизни встретишься с человеком, взглянишь на него, в глаза ему и ощущаешь его теплоту только для тебя исходящую. А бывает наоборот - взглянул и чувствуешь неприятное отторжение - не твой он человек, чувствуешь, а не понимаешь: откуда взялось это чувство.

Разлучила почти друзей красноармейская засада, в которую попали 313Чарнота и сопровождающая его полусотня. Генерала вызвали в ставку и он, оставив за себя ротмистра Бережного, поскакал по вызову.

Они шли рысью просёлочной дорогой, когда справа ударил пулемёт. Чарнота приказал офицеру развернуть полусотню и подавить пулемёт, а сам с несколькими бойцами продолжил движение. Из села им на перерез выскочила группа всадников. Пятеро из сопровождения Чарноты (и Петька с ними) пошли на них в атаку. Чарнота властным окриком остановил Петра и приказал следовать за ним. Уже вдвоём они проехали с полверсты и тут натолкнулись на троих красных кавалеристов. Чарнота застрелил из револьвера одного, а Петька начал рубиться с остальными. Чарнота поспешил на помощь и тут один красноармеец изловчился и ударом шашки снёс полморды коню Чарноты. Конь вскинулся на дыбы, обливая всё вокруг своей кровью, а красный, вторым ударом, попытался свалить и всадника. И вот тут Чарнота увидел как Петька, находясь метрах в трёх от него и занятый борьбой со вторым врагом, вдруг вскочил ногами на седло своего коня и прыгнул на противника Чарноты сзади, опрокинув его на землю. Это дало возможность Чарноте вскочить на петькиного коня. В то время, как Петька сумел оседлать коня противника. Прокричав ординарцу команду: "Отходим!", Чарнота пришпорил коня. Обернувшись, он увидел, как Петька рубится с последним красноармейцем, увидел, что правый бок парня в крови, увидел как тот после очередного сабельного удара упал с коня и ещё он увидел что ему на перерез мчится группа красных; увидел всё это, но всё-таки развернул коня, чтобы попытаться спасти ординарца. Конь, повинуясь всаднику, сделал поворот вправо, но почему-то не подчинился даже шпорам и не поскакал к Петьке, а развернулся ещё на девяносто градусов и понёс. Поняв, что время упущено, Чарнота отпустил поводья. Петькин конь не подвёл - он вынес генерала с 314поля боя в расположение своих, далеко позади оставив преследователей.

------------------------------

Так Григорий Лукьянович потерял своего ординарца, спасшего ему жизнь. И вот сейчас - в Москве этот дорогой ему человек предстал перед ним целым и невредимым.

Пётр рассказал, что тогда красные посчитали его убитым. Он до ночи пролежал в траве, а затем пробрался в село и утра дожидался в сарае. Рана оказалась пустяковой - "...напоролся на клинок того красного, который отрубил морду твоему коню. Приютила меня одна сердобольная старушка. Залечил у неё рану и стал пробираться к железной дороге. Попался красным. Повезло, что их отряд состоял из питерских рабочих. Рассказал им - всё как было: ехал, мол, домой из Крыма к папе-рабочему. Махновцы поезд захватили. Работал у них в кузнице, сбежал. Пробираюсь домой в Петроград. Поверили - ведь я им и адрес свой питерский назвал и всё остальное - поняли, что я не вру. Помогли сесть в поезд - всё-таки они приняли меня за товарища по классу".

Пока Пётр рассказывал всё это, Чарнота опомнился:

"Кем стал сейчас Петька? Может идейным коммунистом? И почему он не удивлён, что бывший белый генерал маскируется под крестьянина? Почему он не спрашивает: каким образом белый офицер попал в первое в мире государство рабочих и крестьян?"

315 "Евстратий Никифорович...", - вдруг раздался голос Агафонова и Чарнота побледнел.

Пётр, услышав, что его генерала называют каким-то странным именем, замолчал. Воцарилось очень неудобное для Чарноты молчание, которое он сам и прервал.

"Одну минутку, Клим Владимирович, - сказал он Агафонову, а сам, взяв под локоть Петра, отвёл его в сторону.

"Пётр, - стараясь придать голосу как можно более торжественное звучание, начал Чарнота, - Пётр, мы спасали друг другу жизни. Для меня нет человека на земле роднее, чем ты. Человека мужского рода, - поправился он, вспомнив о Людмиле. - Веришь ты мне? Веришь, что наша дружба, кровью спаянная, не может вот так просто прерваться?"

Петька кивнул утвердительно.

"Тогда слушай меня: мы должны встретиться ещё и в другой обстановке. И тогда мы всё обговорим и я тебе всё, без утайки, расскажу. У тебя есть чем и на чём записать?"

В руках у Петра был портфель из которого он и извлёк чистый лист бумаги и карандаш.

"Пиши", - сказал Чарнота и продиктовал ему адрес толстовской коммуны.

"Теперь дай я твой адрес запишу". Оторвав от того же листа бумаги клочок, он под диктовку Петра записал: "Ленинград, улица имени Войтика, дом ╧15".