Шум бури (СИ)

"Гаппи меня не подведёт. Мы с Гаппи друзья, много трудностей видели вместе, мы понимаем друг друга. С Гаппи мы, если понадобится, и ветер обгоним".

Говоря эти слова, он не сводил глаз с Гаппи...

Царай очень любил и коня, и кремнёвку. Не было такого дня, чтобы Царай усердно не заботился о них. Когда он заканчивал чистить своё ружьё, то не мог на него наглядеться и начинал говорить себе:

"Если я не буду заботиться о тебе, то ты меня где-нибудь подведёшь! Нет, так не пойдёт; я тебя не подвожу, а ты меня не подводи. Тогда наши дела будут идти хорошо. Если я тебя обману, то и ты меня обманешь и тогда мне - конец, а ты попадёшь в чужие руки, и твои бока разъест ржавчина. Нет, уж лучше жить в дружбе, как сейчас, и тогда нам обоим будет лучше".

Он в последний раз протёр тряпкой ружьё, затем осмотрел дуло на солнце: оно сверкало, отражая солнечные лучи, и Царай стал радоваться. Он ещё долго осматривал кремнёвку, но потом, наконец, сообразил, что солнце катится за горы и начинает вечереть. Царай собрал тряпки, которыми вытирал ружьё, и вместе с кремнёвкой зашёл в шалаш. Повесив ружьё на место, он вышел во двор кутана.

Солнце зашло. С верхушек гор кое-где глядело на кутан бледное заходящее солнце. С пастбищ начала возвращаться скотина. Царай к возвращению товарищей принялся разводить костёр в шалаше. Мишура заботилась об ужине. Она вынесла в корыте к дверям шалаша тушу разделанной овцы и поместила мясо в котёл. Вокруг хлопотавшей Мишуры играл её маленький сын Куцык.

Хоть и живет Мишура с Цараем уже несколько лет, хоть и играет рядышком её сын, но всё равно не может она забыть свою роскошную жизнь в доме своего отца Челемета в селе Каражаевых. Когда наступает вечер, когда она заканчивает готовить ужин, и мужчины приступают к трапезе, тогда Мишура, сидя в шалаше возле огня, начинает вспоминать отцовский дом, чудеса Владикавказа, своего возлюбленного кадета и ещё много чего. Живёт она с Цараем без радости, как арестантка. Много слёз она льёт на свои белые щёки, оставаясь наедине с собой, но что может поделать. Когда Мишура плачет, Куцык начинает спрашивать её, хныча:

- Мама, а мама, что с тобой? У меня нет пирожка, мама...

Куцык своими расспросами не оставляет мать в покое, но когда она ему не отвечает, тогда огромные глаза мальчика превращаются в родники, и он, расплакавшись, катается по постели, а потом сразу засыпает, распластавшись...

Побросав куски баранины в котёл, Мишура ушла в свой шалаш, а следом за ней вприпрыжку Куцык. В шалашах горели костры. Царай обошёл двор. Покачиваясь, вслед за овцами пришёл к костру Кавдин. Загнав овец в овчарню, он проследовал в шалаш. По одному, по двое возвращались и остальные. Управившись со скотиной, каждый направлялся к шалашу. Они так привыкли к кутану, что никто из них не произносил лишних слов, пока не наступал вечер. Вечером молодёжь заходила в шалаш к старикам, и там вела с ними разговор. Особо говорить было не о чем, и их разговор вёлся о каких-то произошедших днём незначительных делах; кто что видел, где что случилось, что слышно из села. За этими разговорами ночь незаметно проходила, забывались невзгоды жизни.

Охотнее всего говорили о делах абреков. Ущелья Осетии заполнялись беглыми людьми и о их делах ходили слухи от одного края до другого. Когда Кавдин слышал, что кто-то этих людей называл абреками, то он от злости едва не плакал:

- Чтоб мои несчастья легли на ваши плечи, если я не абрек! Какой из меня абрек? Если прогнать человека из дому, и он станет жить в лесу, то разве он абрек? К чему лживые слова, есть настоящие абреки, но они другие. Эти люди ушли в лес, чтобы грабить и насильничать. Они другие люди, не такие, как мы.

Он долго не мог успокоиться и под конец начинал кричать:

- Пусть мне дадут право спокойно жить в Овражном. Кто-нибудь тогда меня здесь ещё увидит? Что мне делать здесь в лесу, когда я не зверь?

- Эй, Кавдин, ты опять добрался до своих сказок, - сказал ему Царай. Кавдин утихомирился, но Царай не оставлял его в покое. Он, улыбаясь, разговаривал с ним и подшучивал над его размышлениями.

- Кавдин, вот если полиция тебя поймает, то что ты им скажешь? - спросил Царай, подморгнув глазом.

- Что бы сказал?.. А... чья это вина...

- Говори, говори, Кавдин, зачем смущаешься. Не бойся, - сказал Будзи и пошевелил головешки огня.

- Ну, что я им могу сказать такого. Что вы меня сейчас спрашиваете! Вот когда меня арестуют, тогда будет видно, что я скажу.

После этого ответа перед глазами Кавдина возникал огромный полицейский с взъерошенными усами, с блестящими глазами и со сверкающими сапогами. Покачав головой, Кавдин снова начал:

- Отвечу им, что когда волк поймал скотину, то его уже не спрашивают. Что хотите, то и делайте со мной, мне нечего сказать.

Пока Кавдин говорил, Царай, глядя на огонь, погрузился в молчание, потом неожиданно наклонил голову и произнёс:

- Вот если бы я попал в их руки, то они насадили бы мою голову на кол плетня. И то, что сделал, и то, чего не сделал, всё бы взвалили на мои плечи.

- Да-да, - оживился Кавдин, - сказали бы, что всё сделал ты, и нас всех в лес привёл ты, и во всех делах виноват ты.

- Не-ет, я в их руки так легко не попаду. Для них люди враги, и они со мной жестоко разделаются.

- Царай, нас не так легко поймать, а то бы они это давно сделали. Не удастся это им, пока Царай жив. Я и Ислам не будем для тебя лишними и в дальнейшем. Будзи, у нас корень крепкий, - не боимся.

- Вы поглядите на Тедо! Он всё время спорит со мной, я, мол, резвее тебя. Если Тедо не угонится за Кавдином, то что ему сказать.

Тедо зашевелился на подстилке напротив Кавдина, затем поднялся, протёр кулаком глаза, вышел из подстилки и застегнул ремень. Потом глухим голосом громко произнёс:

- Ты отстанешь от меня, ишачий хвост, или что-то надумал?

Сказав это, Тедо добродушно засмеялся. Кавдин усмехнулся, затем сказал:

- Если бы у тебя не было этого языка, тогда бы тебя съела свинья вместо груши.

Молодые люди весело посмеивались над двумя стариками.

- Ладно, не так, - сказал Тедо.

- А как? - спросил Кавдин.

- Побежим, Кавдин, если ты осмелишься на это, - ответил Тедо и подмигнул молодёжи.

Кавдин почесал затылок, затем, наконец, ответил Тедо. Тот посмеивался, но Кавдин не видел этого.

- Бежать нет, лучше посостязаемся в прыжках, Тедо.

- Кто прыгает, тот прыгает, а я предлагаю другое дело. Если хочешь, тогда, - Тедо подмигнул молодёжи, - сейчас же один из нас пойдёт в Песчаный овраг, а другой пусть смотрит в землю, и кто куда пойдёт, там сделает метки, а завтра мы их проведаем.

После этих слов молодые люди громко рассмеялись. Они знали, что Кавдин боится темноты, и затея Тедо у них вызвала смех. Кавдин со злостью произнёс:

- Тебе ещё не пора поумнеть? Зачем ведёшь детские речи?

- Ха-ха-ха! - засмеялись все, кроме Кавдина.

Тедо прекратил смеяться, пригладил усы, затем обратился к Кавдину:

- Не злись, Кавдин, не хочешь, как хочешь. Но ты признай, что я пока мужественней тебя.

- Это бывает видно по тебе, когда ты в лесу вдруг замечаешь всадника, - ответил Кавдин и отвернулся в сторону. Тедо снова подморгнул Будзи, затем, похлопав по плечу Кавдина, сказал:

- Зачем ты злишься? Если мы уже и шутить не будем, то от скуки помрём.

Мишура принесла на деревянном подносе ужин и, положив его у огня перед стариками, ушла назад. Царай подбросил дров в костёр, затем позвал Ислама и Будзи, и все сели ужинать. За едой старики примирились и вместе со всеми ужинали, сидя вокруг подноса. Огонь горел весело, и искры летели в разные стороны. Со двора не доносился шум. Скотина отдыхала в хлеву и жевала жвачку. С кутана балкарцев свет не исходил, видимо, они уснули, чтобы утром встать пораньше. Царай со своими товарищами так сильно подружились с балкарцами, что жили в одном дворе, как братья.

Глава семнадцатая

Луна над лесом играла со звёздами. Лес в удивлении стоял тихо, спокойно, как сказочный великан. Тихий ветерок шевелил листву, и в осеннем лесу слышалось шуршание, какое издаёт шёлковое платье...