Шум бури (СИ)

Эти думы у них не выходили из головы.

После долгих размышлений, мужчина спросил:

- Как ваши фамилии?

Этот вопрос вновь впустил холод в души беглецов.

- Зачем тебе наши фамилии? - спросили те в ответ.

- А как иначе? Без бумаг вам идти нельзя. Назовите себя, и я подготовлю бумаги. Мне нужны не ваши настоящие имена, а выдуманные. Кто из вас как себя назовёт?

Беглецы успокоились. Они назвали вымышленные фамилии, и мужчина отправился в село.

Глава пятнадцатая

Ветер несёт снег. Дорога не видна от метели, но олени знают куда им надо идти. Хозяин оленей размахивает хворостиной, и олени бегут весело. Олени мчатся вперёд, как буря. Снег укрывает тех, кто сидит в санях. Из саней виднеются только оленьи шкуры. Сибирская одежда не боится холода, и те двое, что находятся в санях, даже не шевелятся. Иногда полозья саней попадают в ухабы, и сидящие в санях тогда расшевеливаются. Сани легко скользят по гладкому снегу, как будто летят по воздуху. Свищет сибирская буря, без устали метёт сугробы, но это не волнует путников. Они хотят лишь быстрее... быстро, быстро, быстрее. Других мыслей у них в голове нет. Они начали забывать тяготы тюремной жизни.

Открытая, бесконечная равнина добавляет в сердце человека какую-то неведомую уверенность, и он забывает о тяготах жизни и жгучих обидах. Что такое жизненные заботы по сравнению с этой бесконечной равниной? Особенно житейские хлопоты одного человека?

Природа поглощает жизненные невзгоды, временные трудности, собственные печали и множество разных дум.

Так и эти путники. Закрыв глаза, они мечтают, стремятся к чему-то; видят перед собой, как морозная зима играет с природой: забыты печали. Думы рождаются снова и снова из разных дивных надежд. Не тревожатся сейчас их сердца. Не напряжены тела. Нет здесь у них царя, алдара и притеснителя. Подобно свободным птицам, летят по белой ситцевой дороге, по бескрайним степям.

Интересно, когда человек мчится по такой дороге, то что есть лучше этого?.. Мечтай о чём хочешь, - всё в твоей власти...

Понемногу стало темнеть. Конца дороги пока не видно. Буря не воет, как прежде. Вечер тихий... Белый снег... Дальние степи...

Изредка по краям дороги показываются низенькие кустики. Путники понемногу начинают дремать. Иногда до их ушей долетает звон кандалов, и тогда они вздрагивают, но стоит им выглянуть наружу, то сердца их снова наполняются радостью...

Нет больше тюрьмы, не слышно шума кандалов, но всё равно спросонья сердце тревожится. Путникам не верится, что они свободны. Дни уже не так медленно тянутся, но всё равно они пока не нашли свою меру. Со спин оленей, как дым, идёт пар, дыхание животных учащённое. Погонщик остановил сани, и обошёл их со всех сторон. Проверив как запряжены олени, он сказал:

- Уже недалеко, через двадцать вёрст будет станция. Когда доберёмся до неё, тогда - прощайте!

Путники зашевелились, выбрались из саней и посмотрели на себя. Вздохнули и один из них произнёс:

- Если так, то хорошо, очень хорошо!

Пониже ростом путник стал петь про себя, затем, когда сел в сани, тогда закричал во весь голос:

- Жандарм! Диржидт мне жа хвост. Мая поехал, поехал, поехал, хажйаин!

Он уселся на своё место. Погонщик тоже сел и тронул оленей своей длинной хворостиной.

Низкорослый путник пел вполголоса грустные песни своих родных мест, и песни таяли в белой, огромной степи. Эти песни и грусть степи гармонировали друг с другом.

Родился и вырос невысокий путник среди Кавказских гор в маленькой Осетии. С детских лет до сей поры остались в его сердце тяжёлая жизнь в Осетии и грустные песни. Теперь он пел эти безрадостные песни в сибирской степи, и они удивительно соответствовали друг другу.

Степь проглатывает грустные слова и безмолвно слушает Касбола. Касбол вспоминает песни, сказания, свою скрипку, но что поделать - она осталась в Нальчике. Он успокаивает себя, говоря тихо: "Ничего, найду её".

Касбол снова продолжает петь:

"Плачьте навзрыд, снеговые вершины,

Черной золой лучше видеть мне вас.

Судьи, чтоб стали вы жертвой лавины, -

Доблестный нрав проявите хоть раз".

Поёт Касбол про себя, но его песню уносят к себе длинные равнины, и в сердце отдаются жгучей досадой.

Много видели эти степи беглых арестантов, слышали удары плетей, звон кандалов, скрип цепей. Ничему не удивляются люди, но всё-таки песню Касбола слушают с особым усердием. Очень им нравится песня. Наверно, песня уносит из сердца старые печали и будущие упования.

Внимательно слушают степи. Темнота укрыла всё вокруг чёрным, мягким, тёплым одеялом.

Олени стремятся вперёд, пробивая холодную грудь сибирской бури.

Когда свернули на повороте, погонщик сказал про себя:

"Теперь уже приехали. Брр-рр, стоп!"

Когда ещё немного проехали, показался тусклый свет из домов. Олени ускорили ход и вскоре остановились возле домов.

Путники вышли. Радости не было конца, но всё-таки в каких-то тёмных уголках сердца бегали туда-сюда мыши страха. Разные мысли, как пчёлы, жужжали в их головах.

Погонщик оленей забежал в здание железнодорожного вокзала, и вскоре вернулся назад.

- Ну, ладно, до свидания! Здесь никого нет, безопасно. В полночь будет ехать машина, и вы на неё садитесь. Вот вам билеты.

Пожав путникам руки, он повернул оленей обратно.

Путники крикнули ему вслед:

- До свидания! Не будь на нас в обиде, сам знаешь, больше этого мы ничего не можем.

Касбол с товарищем не спеша вошли в здание вокзала. В одном углу, где было побольше людей, они расположились, рассевшись молча в ожидании машины...

Иногда кто-нибудь из двоих выходил к двери и смотрел на железную дорогу, желая увидеть машину. Возвращался назад, и садился на своё место.

Оба всматривались в окружающих их людей. Им казалось, что вокзал полон осведомителей и тех, кто должен их преследовать. Касбол вытянул шею, посмотрел по сторонам, затем спросил:

- Степан! А здесь нет таких, как мы? Кроме нас никто не сбежал из ссыльных?

Степан улыбнулся и сказал:

- Кто это знает. Вон тот, кого мы считаем осведомителем, тоже беглый. Как мы его боимся, так и он нас боится.

Касбол не удержался и спросил:

- Разве это не удивительно: если бы человек человеку не был зверем, тогда зачем было бы нам бояться друг друга? Зачем есть сильные, слабые, униженные и рабы?

- Правильно говоришь, так устроена жизнь. Одни живут в нужде и тревоге, другие - в достатке и изнеженности, сытые и надменные. Такова жизнь. Если бы не было так, тогда нам не надо было бороться, не нужны были бы больше тюрьмы и толстая палка. Я вспомнил слова Афанасьева, который сидел с нами в тюрьме. Он так говорил: "Борьба - это борьба классов". Эти слова я буду помнить всегда.

Они не закончили говорить, как послышалось:

- Г-у-у-у-г!

Люди зашевелились. Касбол и Степан тоже встали и побежали к машине. Какая радость была в тот час в их сердцах, то невозможно передать словами.

Глава шестнадцатая

- Ладно, пусть что будет, то будет. Посмотрим, что получится. Что есть человеческая жизнь? В один день рождается, в другой день умирает. Что когда случится с человеком, этого не знает никто, но он всё равно должен быть готовым ко всему.

Царай с этими словами чистил своё ружьё возле дверей шалаша сначала песком, потом золой. Когда он его старательно вычистил, то сталь блестела на солнце, подобно зеркалу. Царай своё ружьё любил, как свою душу, и никогда не чистил его небрежно, всегда ухаживал за ним старательно, как и за своим кабардинским конём. Коня он выводил рано утром из хлева и начинал его мыть тёплой водой. Затем старательно вытирал. Поил Царай коня не простой водой, а родниковой, прямо из истока. После того, как он заканчивал уход за конём, отпускал его танцевать. Конь, храпя, начинал скакать вокруг шалаша, задрав морду. Царай глядел на него со двора с радостью на сердце и говорил про себя: