Князь (СИ)

А что плохого в том, чтобы признать власть крымского хана? Он адыг только по матери, но это же не значит, что он не человек. Тем более, он мужчина своего слова: не враждует с адыгами, которые приняли религию Аллаха, как и положено мусульманину, защищает их от адыгов же, обычай которых позволяет им грабить чужие племена. Разве справедливо, чтобы адыги из-за наживы нападали на адыгов же? И получается, что оберегать адыгов - своих единоверцев, от набегов других адыгов вынуждены крымцы. Крымцы жестоки на войне, но верны своим союзникам. А если хан установит свою власть над всеми адыгскими землями, он утвердит по воле Вмевышнего порядок и мир. Действительно, раб сможет жаловаться князю на хозяина, если тот несправедлив, а младший дворянин - на старшего. И князь сможет заставить дворянина соблюдать справедливость в своих владениях. А если хан вдруг будет несправедлив к князю - можно искать справедливости у самого османского султана. Разве не в том мудрость, чтобы каждый - раб, тфокотль, дворянин или князь, был защищен от чьей бы то ни было несправедливости и отвечал сам за свои дела? И был бы мир, было бы спокойствие, о котором адыги никогда не смели и мечтать... Истинно, законы, которые установил Сам Всевышний, самые мудрые!..

Невеселые размышления Тлизанда прервал Ужи, подошедший откуда-то справа. На нем были овчинная шуба и кривовато сидевшая шапка.

- Почему ты грустный, мой зиусхан? - спросил он, пытаясь заглянуть князю в глаза.

- Я не грустный, - ответил мальчику Тлизанд и поправил на нем шапку. Ужи улыбнулся - несколько застенчиво, но искренне, и детской чистотой блеснули его большие карие глаза.

- Зачем ты мне неправду говоришь, а зиусхан? - произнес он. - Я же вижу! Твой брат слушается не тебя, а Карбеча, потому что ему не нравится исламский закон, поэтому ты грустишь!

- Садись, - Тлизанд опустил ладонь на холодное дерево скамейки слева от себя. Ужи с разрумяненным от мороза лицом влез на скамейку и, повозившись, чтобы устроиться удобнее, сел возле князя. Возле конюшни на бочке сидели двое рабов и о чем-то разговаривали, в их сторону не глядя. Больше никого сейчас на дворе не было видно.

- Ты желал бы служить воином у крымского хана? - спросил Тлизанд мальчика.

- Я буду тебе служить! - сказал Ужи.

- Но я признал верховенство хана Джамбеча, - сказал Тлизанд.

- Мне нельзя к хану, - вздохнул Ужи. - Если я уеду в его войско, у тебя будет мало верных воинов. Как ты будешь сражаться с гяурами?

Тлизанд поразился: мальчик-прислужник точно прочитывал его переживания. Ведь, действительно: князь опасался остаться, если дело дойдет до открытой войны, без союзников. Даже принявшие тоже Ислам дворяне не стали бы охотно устанавливать в своих уделах законы Аллаха, ограничивавшие их власть над личными людьми и рабами. А тфокотли, как и дворяне, дорожившие своей свободой, не хотели бы повиноваться князю во всем абсолютно, включая то, что не предусмотреноадыгским законом. Они вполне могли выступить на стороне Атлеша и Карбеча, а те могли бы призвать на помощь князей-гяуров из других племен, относившихся к хану как к самому лютому врагу. Успеют ли крымцы привести на помощь Тлизанду и мусульманам его владений свои войска?

Однако искренняя привязанность и участливость маленького раба глубоко тронули князя.

- Не бойся гяуров, мой мальчик! - произнес Тлизанд. - Кто самый сильный на этом и том свете?

- Аллах, - сказал Ужи.

- Вот! - сказал Тлизанд. - А кого из людей Аллах любит: мусульман или гяуров?

- Мусульман, - кивнул Ужи.

- Вот! - сказал Тлизанд. - Разве Он отдаст нас гяурам?

- Нет! - покачал головой Ужи и снова улыбнулся.

- Ну, вот видишь! - сказал Тлизанд. - За что же нам тревожиться? - он крепко обнял мальчика, и тот прижался головой к его плечу.

***

Летнее солнце, обдавая жаром землю, заливало высокое чистое небо золотистыми лучами. И зеленые леса на пологих взгорках будто лоснились, отражая листвой его лучи. Коровы, с утра пасшиеся на широком лугу, покато сходившем в возделанную просяными полями долину, перебрались в тень к лесной опушке и отдыхали, жуя жвачку и лениво отгоняя мух хвостами. А из леса звучали переливчатые птичьи голоса. В тени большого раскидистого дуба, стоявшего немного в отдалении от остального леса, расстелили по траве овечьи кошмы и отдыхали на них несколько пастухов в белых лохматых шапках, защищавших во время работы от палящего солнца. Рядом стояла корзина с едой: просяной кашей с мясом в большом глиняном горшке, густым айраном в глиняном кувшине, просяными лепешками и ломтями сыра, от мух прикрытыми куском ткани. С другой стороны дерева дремали, разомлев на жаре, две большие собаки. Пастухи сначала беседовали, говоря о том, скоро ли может закончиться летняя засуха, как убить шакала, который уже неделю как повадился воровать ночами птицу из селения, почему кузнец Бзыушуц вчера вечером был очень грустен. Затем взрослые молодые и средних лет мужчины, усевшись под деревом на кошмах в круг, громко завели песню, заглушив голосами звон кузнечиков в траве и чириканье птиц в древесных кронах. Шупсау - широкоплечий чернобородый мужчина, высоким голосом произносил нараспев одну строчку, и весь круг дружно затем выводил: "Ойрааа!", после этого Шупсау произносил следующую строчку песни, и остальные пастухи снова выпевали: "Ойрааа!", затем Шупсау прочитывал третью строчку куплета, подпевалы снова повторяли: "Ойрааа!", а затем все вместе особенно громко, сначала высоко, а в конце все ниже, выдавали: "Век течет мутный Пшиш!".

Шупсау запевал:

Он смотрит будто ястреб с дерева,

Пастухи выдавали:

Ойрааа!

Шупсау нараспев проговаривал:

Он сражается как медведь с волками,

Пастухи выпевали:

Ойрааа!

Шупсау произносил:

Сын Катыху Тлизанд.

И все вместе пропели:

Век течет мутный Пшиш!

Вдоль опушки леса прохаживались, разговаривая, седобородый пожилой тфокотль, опиравшийся на прочный посох, и собиравший в лукошко черные ягоды ежевики с колючих зарослей мальчик-подросток.

- Они поют об отце нашего князя? - спросил мальчик старика, кивком указав на пастухов под деревом.

- Да, эту песню сочинил Голубоглазый Колеж, - ответил старик. - Про мудрого Тлизанда, отца нашего князя Шаханбатыра. Когда произошла великая битва на нашей земле, и князья восстановили ее единство, ты был совсем мал, а князь Шаханбатыр еще молод и даже не женат.

- Мне рассказывали, - сказал мальчик, острожно выравнивая слой собранных ягод в лукошке. - но я хочу знать подробнее.

- Подробно много что рассказать можно, - сказал старик. - Князь Тлизанд тогда послал меня сопровождать обоз с провизией для войска крымцев, которое вел князь Шаханбатыр. Про битву я знаю хорошо, но ей предшествовало больше десяти лет недопонимания и разделения нашей земли между князем Тлизандом и его младшим братом Атлешем.

- Про князя Атлеша я, вообще, мало знаю, - сказал мальчик.

- Да теперь никому у нас не ведомо, где он, вообще, - сказал старик. - Отец князей Тлизанда и Атлеша, дед князя Шаханбатыра, был храбрым и суровым мужчиной. За дерзкие речи тфокотля он убивал на месте, а дворянина непременно вызывал на поединок. Потом он принял религию Аллаха, и ему никто не посмел перечить. Дворяне очень его уважали, и вскоре после этого все тлекотлеши тоже стали мусульманами. Кроме Карбеча Бгэжико. Карбеч был не менее отважен и упрям. Дед князя Шаханбатыра еще мог держать всю фамилию и всех дворян вместе. Но он умер, и старшим князем стал Тлизанд. Тлизанд был умен и храбр, но гораздо мягче к своим людям, чем его отец. Поэтому его брат Атлеш восстал против него. Атлеш не захотел принимать религию Аллаха, потому что по ней князья, дворяне и тфокотли должны были вместе стоять на молитве. Князь Атлеш считал это унизительным. Он переселился к тлекотлешу Карбечу Бгэжико, и они с князем Тлизандом поделили владения их отца. Во владениях Тлизанда князь и дворяне жили по закону Аллаха, а во владениях Атлеша и Карбеча - по адыгскому закону. Так прошло лет десять.