Князь (СИ)

- Когда я спорю с тфокотлями, - сказал Абдулькарим-мулла. - то говорю им: "Посмотрите: ногайцы все - и дворяне, и простой народ, верят в Единого Бога, турки верят в Единого Бога, казаки и римляне, хотя не мусульмане, но тоже верят в Единого Бога. Все вокруг верят в Единого Бога, и наши адыгские князья и дворяне, защищающие нас от врагов - тоже. Одни вы упрямо поклоняетесь разным богам, которых когда-то выдумали наши древние отцы". Они говорят мне: "Наши отцы были умнее", а я говорю: "Если потомки будут глупее отцов, люди превратятся в скотину". Отцы были не умнее их, а они - не умнее отцов. Просто Господь не оказал за что-то нашим отцам милости, лишив их знания о Себе. Но нам Он, альхамдулиЛлах, оказал эту милость, а тфокотли глупо и гордо отказываются от нее. Но чего же они стóят без Аллаха?! Помнишь тот год, зиусхан, когда скотина умирала тысячами голов и у тфокотлей, и у дворян?

- Конечно, - Тлизанд удрученно покачал головой. - Поистине, наказание Аллаха!

- Сильно тфокотли упрашивали своего Ахына**, чтобы скот перестал умирать! Был ли от этого толк? Только много еще оставшегося скота зря поубивали на принесение бессмысленной жертвы. Потом нечего стало на хлеб менять, когда свои запасы доели. Четыре рода своих детей, рожденных сводобными, продали темиргоевцам, чтобы от голода не вымереть. А ты, зиусхан, возносил молитву Аллаху и десять своих мужчин с их семьями освободил. И только тогда скотина перестала умирать. Разве это не знак?

- Да, поистине, Милостив и Всемогущ Аллах! - произнес Тлизанд и вполголоса стал поминать Аллаха.

- Если все, как говорят тфокотли, - сказал Абудулькарим-мулла. - то почему в поле, в реке и в лесу трава одинаково зеленая, со стеблем и листьями? Ведь полем правит Созереш, рекой Псыхогуащ,

*Кубань. **Адыгский языческий бог крупного рогатого скота.

лесом Мэзитх. Почему у коровы, овцы и кабана одинаково четыре ноги и копыта, если корова -животное Ахына, овца - Амиша, кабан - Мэзитха? Нет, все, весь этот мир создал Единый Бог, и Он же правит миром...

От Абдулькарима-муллы Тлизанд поехал к селению эгу - людей, которые принадлежали князю, но не работали на него, а только отдавали часть народившегося скота и урожая с земель, которые им дал в пользование князь, Тфэимэз. Возле Тфэимэза у Гутля - урожденного тфокотля, которого за героизм в походах Тлизанд оделил дворянским даром, жил и воспитывался его единственный сын Шаханбатыр. Еще две дочери Тлизанда и Мэзанэф воспитывались у темиргоевских наставниц, а больше у них детей не было. Гутль родился и вырос в Гогуте, в молодости вошел в религию Аллаха и изъявил желание участвовать во всех походах, которые вели сначала отец Тлизанда, а затем сам Тлизанд. Храбрости и ловкости ему было не занимать, еще будучи подростком он однажды сумел палкой убить волка, напавшего на стадо овец, которое он пас. Отправляясь с княжеским войском в походы, он шел в атаку в первых рядах и так закалился в сражениях, что превзошел в воинском умении многих урожденных дворян. Тлизанд счел, что Гутлю недостойно оставаться простым тфокотлем, и сделал его своим младшим дружинником. Когда сыну Тлизанда Шаханбатыру исполнилось три года, князь решил, что лучшего воспитателя для того не найти и отдал мальчика Гутлю. Согласно адыгскому закону, князья и дворяне старались найти аталыков для своих детей. Если кому-то случалось воспитывать детей самим, в своем доме, то это было стыдно: значит, настолько беден этот знатный человек, что ему нечем даже одарить воспитателя для своего ребенка. А бедный князь или дворянин не сможет защитить свой народ. Но в доме состоятельного отца дети расти не могли: привычка к роскоши губительна для будущего князя или княжеского служителя. Ведь как он сможет справедливо рассудить простых людей, не зная, как и чем они живут? Шаханбатыр уже десять лет воспитывался у Гутля. Тлизанд навещал его один раз в два - три месяца, а Мэзанэф приезжала посмотреть на сына и того реже. Но часто встречаться с ним было нельзя, чтобы он не привыкал к княжескому вниманию: зазнавшийся князь - горе для народа. Тлизанд и Мэзанэф, конечно, постоянно тосковали по нему и дочерям, которых, вообще, редко видели, потому что жили те в темиргоевской земле. Тлизанд порой садился на коня, ехал к Тфэимэзу в то время, когда дети эгу выходили из селения играть на речку, и, затаившись от чужих глаз в лесу рядом, чтобы не выдать своей слабости, смотрел, как его сын играет с простыми детьми. Его радовало, когда он видел, что Шаханбатыр значительно превосходит тех в силе и ловкости, потому что Гутль обучал его боевым упражнениям, а дети эгу больше пасли овец и собирали ягоды в лесу. Особенно хорошо он плавал, мог, несмотря на малый возраст, на длину полутора повозок проплыть против быстрого речного течения. Но Тлизанд хотел бы все время видеть, как Шаханбатыр растет, как учится жить в этом мире, слышать от него рассказы о его мыслях и переживаниях. Тлизанд хотел видеть, как живет и растет сын, как видел он, как живут и растут его маленькие прислужники. Но был вынужден сносить эту княжескую долю.

Тлизанд со своим братом Атлешем тоже воспитывались у аталыка и тоже у бывшего тфокотля, которого их отец оделил дворянским даром. Только их аталык так и не стал, к горю Тлизанда, мусульманином, и тяжелая горячка унесла жизнь старого Псебе через год после того как Тлизанд вокняжился во владениях отца. Иногда Тлизанду до сих пор снилось ночами, что они с братом еще маленькие, и Псебе их то учит правильно разгоняться на лошади при подъеме на склон горы, то показывает, как надо махать шашкой, чтобы поразить цель, но не задеть ничего рядом, то рассказывает в разогретом очагом доме что-нибудь захватывающее душу. Аталык для княжеских и дворянских детей был что родной отец для детей простого народа, а его жена заменяля им мать. Аталык всегда был внимателен и был готов прийти на помощь воспитаннику там, где тот не мог справиться сам. Он был ласков в обыденности, снисходителен к слабости и незнанию воспитанника, строг, когда воспитанник проявлял гордость или нерадивость. Не только адыгские князья и дворяне, но и крымская знать и сами ханы отправляли своих детей на воспитание адыгским аталыкам.

Тлизанд объехал поле, в котором пахали эгу, миновал по дороге светлый грабовый лесок и выехал к обнесенному высокой оградой из связанных вместе лыком и скрепленных вкопанными в землю столбами толстых бревен селению. Прямо дорога входила в раскрытые ворота, а поодаль над селением возвышалась деревянная сторожевая башня. Тлизанд въехал в ворота и последовал мимо плетеных оград подворий эгу, где на жердях сушились кувшины и висели коровьи черепа, по представлению простолюдинов защищавшие дом от злых духов и дурного глаза. За оградами желтели соломенные крыши домов, хлевов, сараев, темнели ветки плодовых деревьев с набухавшими почками, а очажный дым, пахнущий хворостом и кизяками, прямыми светлыми струйками поднимался в чистое голубое небо. Со дворов поспешно выходили эгу - в основном старики, потому что молодые и средних лет мужчины были на пастбищах или в поле на пахоте. Эгу приветствовали Тлизанда и кланялись, сняв шапки. Женщины и дети затаенно, но пристально глядели из-за оград дворов. Шедшие навстречу по дороге эгу спешили отойти на обочину и тоже приветствовали хозяина низкими поклонами. И только собаки, существа неразумные, а потому не знавшие, что едет князь - хозяин всего селения и его жителей, провожали Тлизанда злобным лаем и рычанием.

Князь проехал селение и, обогнув по дороге небольшой лесистый холмик, приблизился к одинокому подворью Гутля, ничем не отличавшемуся от жилища и двора простых людей. За подворьем, обнесенным высоким плетнем, высился ряд серебристых тополей, а за теми поблескивала на солнце река. Подъехав к воротам, Тлизанд спешился. На соломенной крыше дома черными пятнами сидели два грача, а рядом из дымаря струился очажный дым. За воротами появилось движение, и их стал отворять Гутль.