Любовь с первой строчки (СИ)

Попасть на территорию оказалось невозможно. Проходная и тяжелые ворота отделяли нас от двора, и мне оставалось только фантазировать, вспоминая сюжет повести, о загадочной жизни, протекающей за этими толстыми стенами. Я спросила, "где находится оранжерея, в которой доктор Капустин и его пациентка мило беседовали".

- Не так далеко от входа, во дворе, - ответил Чулаки, рассеянно озираясь по сторонам. На его бесстрастном лице, как и прежде, прочесть что-либо было невозможно, и я не могла понять, какие чувства вызывает у него встреча с прошлым.

В этот момент послышался лязг и грохот, ворота с шумом распахнулись, с больничной территории выехал грузовик. Пропустивший его охранник, вооруженный и в камуфляже, тут же закрыл ворота. Мы переглянулись. Наверное, в эту минуту мы оба представили, как пытаемся прорваться на территорию клиники, а грозный охранник, радуясь подвернувшемуся случаю, открывает по нам огонь.

- Ваша повесть заканчивается очень многозначительно. Доктор, упустивший возможное счастье и любовь, убеждает себя, что не жалеет ни о чем. Но в подтексте громко звучит: жалеет! Так жалеет или нет? - спросила я лукаво.

Неожиданно мой молчаливый спутник начал рассказывать об истории возникновения знаменитой повести. Ему давно не давали покоя воспоминания о том далеком времени, когда он работал врачом-психиатром. Хотелось написать о коллегах и о больных, которых он лечил. Основой произведения стала линия любви доктора к своей пациентке. "Это придало повести целостность и объединило все сюжеты воедино" - пояснил Чулаки. Прототипом главной героини Веры Сахаровой послужила молоденькая девушка, отличавшаяся от остальных больных незаурядной внешностью. Она была хороша собой, и болезнь еще не успела со всей беспощадностью отразиться на ее внутреннем мире. Совсем другую картину увидел писатель несколько лет спустя.

Однажды, когда "Пряжка" уже вышла в свет, - писателю позвонила незнакомая женщина и стала просить о встрече. "Мне необходимо поговорить с Михаилом Чулаки!" - настаивала она. Заинтригованный писатель пришел в назначенное время, и каково же было его удивление, когда в незнакомке он узнал героиню своей повести - "Веру Сахарову", хотя и сильно изменившуюся! Перед ним стояла расплывшаяся до необъятных размеров, не интересная женщина с тупым выражением на сонном лице. Она не скрывала, что после того случая, описанного в книге, еще несколько раз лежала в различных психиатрических лечебницах.

- Но зачем она назначила вам свиданье? - удивленно спросила я, эгоистично радуясь в душе открывшимся обстоятельствам.

- Она хотела выйти за меня замуж, - спокойно, без эмоций ответил Чулаки.

- И что вы ей ответили? - я не знала, смеяться мне или возмущаться.

- Сказал, что не нужно путать литературу с жизнью.

Вот так раз! Услышала реальное, не книжное и вовсе не романтичное продолжение знаменитой повести.

"Он ни о чем не жалеет.

Ни о чем не жалеет.

Не жалеет"

........

Нет, не жалеет!!!

Глава 5.

Ильинка.

Зима, 2000 год.

Приближался 2000 год. Когда-то мне казалось, вряд ли я доживу до этой даты, а если доживу, то буду такой старой - страшно представить!

По ТВ, в прессе, на улицах шли споры: 2000 год это начало 21 века или всего лишь конец 20? Хотя это было так очевидно. Ближе к 31 декабря споры утихли, все согласились: 2000 год - это последний год в столетии и тысячелетии. Видимо, администрация города решила, что помпезно отмечать эту дату - нет повода, потому на улицах Петербурга мы не видели яркой иллюминации, и вообще праздничное убранство было скромным и отличалось от прошлых лет лишь неологизмом "миллениум", навязчиво потребляемым по делу и без.

Тридцать первого декабря я как обычно работала. Уставшая и возбужденная от предновогодней суматохи, приехала домой поздно. Муж встретил меня словами: "Звонил Чулаки, сказал, что перезвонит". О таком новогоднем подарке я могла только мечтать. Но долгожданный звонок раздался лишь первого января, в полдень. Михаил Михайлович как всегда был краток и корректен:

- Анечка, поздравляю тебя с Новым годом. У меня просьба. Если тебя не затруднит, конечно. Нужно съездить в Ильинку, в приют для животных. А подробности расскажу при встрече.

- Я выезжаю! - Наверное, я начала одеваться еще до того, как положила трубку.

Порывшись в коробках с сувенирами, выбрала самую красивую, инкрустированную шкатулку для подарка - и рванула в Металлострой.

Когда-то давно мне посчастливилось бывать в гостях у Михаила Михайловича на Рубинштейна 36. Хорошо запомнила большую коммунальную квартиру на верхнем этаже, просторную комнату с множеством книжных шкафов, старинным письменным столом и мраморным женским бюстом в углу возле изразцовой печи. Писатель любил свой дом у Пяти Углов и ни за что не уехал бы оттуда, если б не веские на то причины. Причин этих я не знаю, слышала лишь, что в последнее время находиться там, из-за конфликтов с соседями, стало невозможно. Уверена, у Чулаки и раньше были варианты обмена, чуть позже я даже узнала об одном из них. Как-то, в одну из деловых поездок, мы проезжали по Большому проспекту Петроградской стороны, и он указал мне на сталинский дом, с книжным магазином на первом этаже. В этом доме писательская организация предлагала ему отдельную квартиру на льготных условиях. Но Михаил Михайлович отказался от заманчивого предложения, чем несказанно удивил меня. Престижный район, можно сказать, центр города!

- В этом доме живет много писателей, опять же не будет никакого покоя. - Пояснил мой странный спутник.

Рыбацкое осталось позади. Мелькают заборы, заправки, деревенские домики, покрытые шапками искрящегося снега. Нигде никаких признаков жизни. Мчусь одна по узкой, в две полосы дороге, боясь пропустить поворот на главную аллею. Объезжаю площадь, еще несколько метров по тихой, безлюдной улочке, вот и дом Чулаки, пятиэтажный, кирпичный, сталинско-брежневской постройки. Во дворе тихо. Автомобили, припорошенные снегом, мирно дремлют, наверное, так же как и их хозяева. Поднимаюсь по лестнице, от волнения забываю номер квартиры и звоню не туда. Боже! Спохватившись, кидаюсь к другой двери. Меня встречают писатель и его жена Нина. Михаил Михайлович, пропуская меня вперед, напряжено держит за ошейник огромного черного пса, но тот не проявляет ни малейшего любопытства ни агрессии.

Вручаю Михаилу Михайловичу вятскую шкатулку, благородно мерцающую золотой соломенной инкрустацией, он мне - журнал Вышгород (1998 год N5) с романом "Трижды великий". Тут же, на открытой странице пишет автограф, попутно объясняя сложившуюся ситуацию:

- У нас на ближайшей остановке собака живет. Добрая, умная. Но жильцы из соседних домов невзлюбили ее, стали гнать. Все кончилось тем, что она кого-то покусала, и теперь ее грозятся убить. Наша задача отвезти ее и еще одного пса в приют для животных.

Чулаки распахивает дверь в одну из дальних комнат. Здесь на паркетном, в теплых солнечных бликах, полу, мирно дремлет еще один такой же черный пес размером с небольшого теленка. При виде меня собак лениво приподнимает морду, - вот и вся реакция на появление постороннего человека. Я замечаю перевязанное и выпачканное в зеленке брюхо, - пес явно переживает послеоперационный период. Мой писатель и его жена в этом смысле единомышленники и настоящие подвижники: подбирают бездомных собак и кошек, кормят их, лечат за свой счет, пристраивают в добрые руки. Вот и познакомились они много лет назад в обществе защиты животных.