Калейдоскоп

Доктор пододвинул анкету на подпись свидетелям. Фумарола подмахнула сразу, капитан на какой-то миг заколебался.

— Подписи заверят и готово. — Врач спрятал бумагу. Выражение лица у него было кислое. Он был зол, что я испортил ему распорядок приема. Фельдшер недовольно сопел.

— Оставь! Ампутации не будет. Весы можете убрать, — сказал доктор.

— Жаль, и инструменты стерилизованы, и болезнь интересная, заграничная. — Фельдшер завернул топор в тряпку и приставил к стене.

— А я так боялась, что тебе отрубят голову! Сложные болезни часто кончаются именно так, — Фумарола нежным движением руки согнала муху, лазившую у меня по носу.

— Что вас беспокоит?

— Шишка.

— Шишка? А какая?

— Шишка, обыкновенная шишка. На голове. Вот, здесь, здесь… — остыв от злобы, более спокойным тоном отвечал я, — это случилось при посадке на теплоход.

— Шишка, шишка… На шишку это не очень похоже. Я сказал бы, что это внешняя форма внутреннего недомогания. Вас что-то сжирает изнутри. Вам надо дать что-нибудь внутреннее…

— «Океанку» он уже пил.

Реплика капитана вызвала оживленный спор. Я слушал с интересом, речь шла о моем здоровье. Втроем (не считая Фумаролу. Хотя в тяжелые минуты союзник — на вес золота. Сколько же еще раз мне придется открывать эти древние как мир истины?) они могли вбухать мне любое лекарство. Врач советовал «Океанку», по три столовых ложки через каждые пятнадцать минут, или пятнадцать ложек через три. Фумарола запротестовала.

— После «Океанки» ему все пахнет водорослями. Надо приложить металл, вот мой совет.

Капитан привел примеры из жизни, когда «Океанка» вылечила тысячи людей.

— Только пить надо залпом. Бутылку за один присест, а после широко открыть рот, чтобы пары океанической соли не оседали на зубах. Опрокидывание рюмки за рюмкой не идет на пользу, а может даже повредить. Пить ложкой — чистое безумие. Это приводит к дурной привычке. Вы мне из пассажира сделаете алкоголика!

Практичный и примитивный фельдшер высказывался за металл, но в иной форме. Он хотел бить по шишке топором. Можно плашмя, можно обухом.

— Всегда что-то вобьется, — убеждал он басом, тоскливо поглядывая на лезвие топора.

Опасаясь, что дискуссия пойдет в ненужном направлении и что верх одержит топор, а это было не а моих интересах, я сказал:

— Дорогой доктор, выслушайте же меня, пожалуйста. Упала проклятая бом-марс-штанга и зайтлем ударила меня по лбу. Отсюда эта шишка на голове. Даю слово, это шишка, а не сыпь. Сделайте что-нибудь, чтобы не болело. Может быть, пластырь?

— Опять он о шишке… — Врач улыбнулся; Макардек рассмеялся; хохоча, вмешалась и Фумарола.

— Не упирайся, доктор знает лучше.

— Это шишка! — вскочил я с пола. — Люди, разве вы не видите шишку?

— По истории болезни получается другой диагноз.

— Меня ударил зайтель бом-марс-штанги… — Я начал кричать, топать и делать вульгарные предложения.

Фумарола побледнела.

— Имей в виду! Они могут тебя переосвидетельствовать на комиссии. Тогда конец. Ни один консилиум и косточек твоих не соберет. Сумасшедших разрубают на тысячу кусков.

— Шишка — это шишка! Мне зайтель штанги!..

Доктор что-то сказал капитану. Макардек пожал плечами и прищурил глаз.

— Шишка — это шишка!

— Иногда да, иногда нет, — ответил врач ледяным голосом.

Фельдшер засучил рукава и подошел к топору.

— Комиссовать его?

— Подождите. Капитан, что там с каким-то зайтлем?

— Так, болтовня. На «Торкатоке» нет таких чудачеств. Наш «Торкаток» приличное судно. Вы слышали, как о нем поют? — Макардек тихо запел.

— Нет штанги? Нет зайтля? Нет шпрунгов, которые вот уже год как должны быть дубельтовыми? — кричал я и прыгал перед Макардеком, словно паяц на ниточке.

— Нет и все.

— О, шишкина мать с шишками… Вранье! Врали! Свинство! Я дам знать в консульство! Этим займется Будзисук!

— Ах так, ладно! — капитан схватил рупор и крикнул в отверстие: — Повахтенно, к капитану!

Я сел рядом с Фумаролой.

Кочегары, стюарды, гребцы, механики, повара, рулевые, юнги, сигнальщики и канониры пушечки на носу — все в парадной форме, при орденах, с офицерами во главе поплыли цепочкой через капитанский салон. Каждому Макардек задавал вопрос:

— Есть ли на судне зайтель бом-марс-штанги?

— Нет, капитан, — отвечали подчиненные. Отдавали честь и выходили, освобождая место для следующих.

Макардек сиял. Он гордился своей командой. Обменивался с врачом улыбками. Они считали меня идиотом. Я это очень хорошо чувствовал.

Фумарола опустила голову. С деланным интересом она рассматривала ползающую по ее ноге муху. Муха запуталась в волосах. Запутавшись в волосах посреди икры, она отчаянно жужжала. Даже врач придвинул свой нос ближе.

— Вылезет или не вылезет? Интересно. А какое сильное насекомое…

Фумарола сквозь слезы улыбалась. Муху она не прогоняла. Тем временем опрос команды подходил к концу. Уже почти все высказались о зайтле и штанге. Как вдруг…

— Есть или нет? — спросил Макардек, уставший от установления правды.

— Здесь ее нет, но у нас на барке есть, — отвечал помощник кузнеца. Опешив от наступившей тишины и появления боцмана, он быстро добавил:

— Я сам варил штангу и клепал зайтель.

Капитан вскочил и с размаху ударил кузнеца по лицу. Боцман ударил по темени. Двумя ударами они свалили кузнеца с ног.

— В изолятор. Упился вусмерть. Врет прямо в глаза! Давай свидетелей, что пил, что выпил очень много.

Боцман свистнул пять раз. Сирена повторила сигнал.

Сразу же прибежали пять дежурных свидетелей.

— Вы видели?

— Видели!

— Слышали?

— Слышали!

Подозреваемые в краже якоря, свидетели свидетельствовали охотно. Они обвинили кузнеца в темных делишках. Когда соответствующие бумаги были подписаны, Макардек почесал за ухом.

— Боцман, — сказал он, — в краже якоря можно обвинить кузнеца.

— Исчезла и цепь. Около ста метров украли.

— Ладно, припишите и цепь. Проклятый алкаш способен и на это.

— Благодарим, командир! — гаркнули свидетели.

Мы остались одни. Макардек вытирал пот, вполголоса проклиная пассажиров и тяжелую работу. Наконец муха выпуталась из волос и улетела.

— Хорошая примета, — шепнула Фумарола.

— А что с шишкой? — спросил я доктора.

— Можно лечить ремешком. Под ремень надо положить дощечку и каждый час затягивать его на одно или два отверстия. Компресс держать, пока не сойдет опухоль. Ремень надо застегивать под подбородком.

— А как же тогда открывать рот?

— Да, вам угодить трудно, — доктор развел руками.

Фумарола вспомнила о разливательной ложке. Я подкинул мысль о мази и патентованной перевязке.

— Вы можете лечиться по-своему, но врач должен лечить согласно диагнозу.

— Ни мази, ни пластыря, ни перевязки? Может быть, хоть что-нибудь у вас есть?

— Я же предложил вам пояс с доской. Вы хотите топор?

— Никакого лечения, честное слово!

— «Океанка», топор, анкета, пояс, доска, этого что, мало?

Врач подал знак фельдшеру. Фельдшер достал из кармана трубку и затрубил.

— Та-татата! Визит окончен!

На анкете доктор поставил штамп: «Лечиться отказался. Претензий не имеет».

— Подпишите здесь, — сказал он, а когда я подписал, поставил еще один штамп: «Судимостей нет. Паспорт заграничный».

— Трудно шло, но пошло, — обрадовался Макардек и предложил водку, чтобы кончить дело так, как положено.

Я не переставал удивляться. Вдруг все сделались сердечными и дружелюбными. Фельдшер заключил меня в объятия и поцеловал в обе щеки.

— Еще немного, и ваша голова отлетела бы. Ну и хорошо, что она еще держится.

Капитан хлопал меня по плечу, врач пожимал мне руку, поцелуям не было конца. Откупоренную бутылку насильно засовывали мне в рот.

В стороне шептались Фумарола с фельдшером.

— Я достала пластырь, — сказала она мне потом, — почти что новый. Патентованный. Отдал за так. Теперь в каюту, делать теплые компрессы!