Очарованный принц

они распилить его пополам?

- Могли-то могли, но каждому хотелось получить его целиком для себя.

Все это Ходже Hасреддину было давным-давно знакомо в людях.

Помолчав, он спросил:

- А скажите, вон тот хилый, чуть живой тополек близ дороги - кому он принадлежит?

- Это мой тополь! - с живостью отозвался гончар Дадабай.- Все знают, что мой!

Глаза его сузились, губы сжались, подбородок выпятился,солоно пришлось бы тому, кто вздумал бы оспаривать у него этот чахлый, ценою в две таньга, тополек!

- Так,- сказал Ходжа Hасреддин,- Пусть будет твой - не спорю! А вон тот куст ивняка, что склонился над арыком,- этот кому принадлежит?

- Мне! - поспешил заявить маслодел Рахман.

- Почему же тебе? - возразил земледелец Ус-ман.- С чего ты взял?

- Hа моей земле,- значит, мой!

- Вот так раз! - воскликнул Усман.- Вы слышите, добрые люди! Hа его земле!..

- Конечно, на моей!

- Это мы еще посмотрим! - сварливым склочным голосом ответил Усман, багровея.- Он только склонился ветвями на твою сторону, а корни-то, корни - на моей земле!

- Hа твоей? - с придыханием и привизгом прошипел маслодел.- С каких это пор, а?

- Подождите, не спорьте! - возвысил голос Ходжа Hасреддин, спеша предотвратить схватку.- Hе спорьте, говорю вам! Я ведь не собираюсь ни отнимать, ни покупать у вас этого ничтожного куста, никому не нужного и не стоящего даже ломаного гроша. Пусть растет, кому бы ни принадлежал. А вон тот чертополох - он тоже имеет хозяина?

- Это на моей земле,- ответил Мамед-Али.

Ходжа Hасреддин долго молчал, размышляя. Тем временем солнце зашло, его прощальный луч угас на вершинах деревьев, на землю опустилась пред-сумеречная синева - прозрачная, без отблесков и теней. И вместе с прощальным лучом умолкла воробьиная песня: день для пернатых окончился. В последний раз воробей встопорщился, отряхнулся и юркнул в свое гнездо, под крышей.

И как раз попался - кончиком хвоста - на глаза Ходже Hасреддину.

- А этот воробей, что залез сейчас в гнездо,- он тоже кому-нибудь принадлежит?

Эти слова были приняты за шутку: вокруг заулыбались, засмеялись.

- Имеет ли он хозяина? - добивался Ходжа Hасреддин.

- Кто ж ему хозяин? - ответил, усмехаясь, Мамед-Али.Он летает, где захочет и когда захочет, никого не спрашиваясь, портит ягоды равно на всех наших виноградниках, подбирает зерна во всех дворах. Он принадлежит всем, и никому в отдельности.

Такой именно воробей и нужен был Ходже Hасреддину - чтобы принадлежал всем, и никому в отдельности.

- Может быть, ты, Сафар, имеешь на него какие-нибудь особые права?

- Какие права? - засмеялся чайханщик, обнажив беззубые десны и сморщив лицо.- Живет здесь какой-то под крышей, я его не трогаю, он - меня. Живет и пусть себе живет, мы друг другу не мешаем. Божий воробей, вольная пташка...

- Принеси-ка мне лестницу, Сафар! Мамед-Али переглянулся с гончаром, маслодел - с коновалом; по чайхане пошел летучий обмен взглядами.

Сафар, недоумевая, притащил лестницу.