Жеребята (СИ)

Шествие совершалось в полном молчании. Не слышалось ни звука трещоток, ни пения гимнов, ни ликующих или горестных возгласов.

Это было великое священное шествие к водопаду Аир. Там, принеся в жертву жеребенка, оторванного от вымени матери, великий жрец Всесветлого совершит соединение алтаря Шу-эна Всесветлого с алтарем Уурта Темноогненного. Тридцать коней будут закланы тиками, и обагренный их кровью камень должен будет принесен и замурован великим жрецом в подножие алтаря, на котором впервые задымится черный ладан, и будет так и гореть шесть дней и ночей.

"Я уже не увижу этого, - с невольной радостью подумала девушка, - ведь они все равно зажгут темный огонь - неважно, что брат откажется принести жеребенка в жертву - но я уже не увижу этого".

Она вздохнула и открыла глаза, ощутив, как острое лезвие кольнуло ее грудь - рядом с тем тайным знаком, который оставил ей Каэрэ.

- Дайте мне воды, - устало сказала она рабыням и села на циновку перед разостланным белым полотном.

- Не желает ли мкэн вкусить пищи? - осторожно спросила одна из рабынь.

Сашиа покачала головой.

- Нет. Дайте мне флейту.

В день, когда о Нем забыли,

И не думали искать,

Он явился, как Табунщик -

Жеребят своих собрать.

Лук напряг Он разноцветный,

Повернул ладью Он вспять.

Кто сумел Его увидеть,

Тот не сможет потерять.

Усмирить сумеет воды

Повернувший вспять ладью -

О, светла Его дорога!

О, светла стезя Его!

Она убрала флейту от губ и открыла глаза. Рабынь не было, рядом с ней сидела Тэлиай.

- Я прогнала этих глупых девчонок, - сердито сказала она.

- Спасибо, - искренне ответила Сашиа.

- Где тот нож, который дал тебе Аирэи? - строго спросила Тэлиай.

- Здесь, - девушка указала на плетеный шнурок, обвивавший ее шею. - Под моей рубахой, на груди. Он маленький и острый. Я думаю, я справлюсь.

- Отдай его мне! - потребовала Тэлиай.

- Нет, мамушка Тэла, - сурово отвечала Сашиа. - Не отдам.

- Я не позволю тебе убить себя, дитя мое! - прошептала Тэлиай.

- Что же ты мне предлагаешь вместо этого? - усмехнулась Сашиа.

- О небо! Как ты похожа на брата! - в каком-то сверхъестественном ужасе прижала ладони к лицу Тэлиай, словно впервые увидев перед собой в чертах дочери Ии - черты сына Раалиэ.

Сашиа более ничего не говорила - Тэлиай тоже молчала, беззвучно глотая слезы.

- Где ли-Игэа? - наконец, спросила Сашиа, снова протягивая руку к фляге с водой.

- Он рядом с Игъааром, на главной трибуне. Оба бледны, как твое белогорское полотно. Бедный мальчик Игъаар! Он только теперь понял, что для его отца более значит слово Нилшоцэа, чем слово родного сына.

- Игъаар еще почти отрок, - печально кивнула Сашиа и добавила: - Брат уже, наверное, дошел, до священной рощи и разрушенного селения карисутэ, где бежит речка с красной водой... Выйди же из шатра и скажи мне, что ты видишь еще, мамушка Тэла?

- Наездников вижу, дитя мое... одни ууртовцы... от Всесветлого никто не вышел...

- Значит, и тебе теперь должно стать понятно, что скачки выиграет Нилшоцэа, - заметила Сашиа. - А ты отговариваешь меня воспользоваться ножом.

- Аирэи отдал тебе свой нож? - спросила Тэлиай.

- Нет, что ты! - устало улыбнулась Сашиа. - Его нож - мне не по руке. Он огромный и тяжелый. Брат взял его с собой. У меня другой нож, маленький. Им режут жертвенный ладан.

И она сильно сжала на своей груди его рукоятку - через рубаху.

...Игъаар и Игэа, одетые в пышные, праздничные одежды, восседали на украшенных гирляндами осенних цветов почетных зрительских местах на ристалище.

- О, Игэа, - проговорил фроуэрский царевич. - Что-то страшное творится в этом мире.

- О, Игъаар, - мягко ответил наследнику его старший друг, отводя покрасневшие глаза, - о, Игъаар! Это не вчера началось...

- Я не смог отменить эти скачки, Игэа, - тихо сказал Игъаар. - Это приказ отца... и происки Нилшоцэа. Я хотел выставить своих наездников, но отец запретил мне.

- Я знаю, что ты страдаешь, мой мальчик. Но обстоятельства выше нас. Нилшоцэа хочет забрать Сашиа себе, - ответил Игэа. - И особенно он рад тому, что Аирэи ушел к водопаду, зная о том, что ожидает его сестру.

- Отчего Нилшоцэа так ненавидит вас - и тебя, и ли-шо-Миоци?

- Не знаю... - ответил советник царевича. - Думаю, он и сам не знает.

- Ты веришь в сынов Запада? - прошептал Игъаар.

- Нет, - твердо ответил Игэа.

- Я тоже не верил, но с тех пор, как отец стал уединяться в священных пещерах и молиться, припав к земле, он очень изменился... мне кажется, чья-то злая воля управляет его разумом... он отослал меня в Тэ-ан под присмотр Нилшоцэа... запретил воеводе Гарриону, благородному и честному человеку, моему старшему другу, следовать за мной, потом откуда-то взялась игла с ядом Уурта... я, право, думал, что отец велит мне вернуться, чтобы обнять меня после чудесного спасения, но его письма холодны и сухи, и половина их - о том, что я должен учиться всему у Нилшоцэа... Он также порицает меня за использование кольца, и желает, чтобы я отдал его Нилшоцэа, - Игъаар прерывисто вздохнул и едва слышно добавил: - но я никогда не сделаю этого. И письмо это я сжег.

- Ты поступил правильно, - кивнул Игэа.

- Посмотри, Игэа, сколько всадников! Три... пять... семь... одиннадцать! Все - одетые в черное с красным, бросают ладан на алтарь... Черный ладан!

- Да, Игъаар...

Всадники один за другим подходили к жертвеннику и брали ладан из корзины и бросали его на угли.

- Я иду во имя Темноогненного, - говорил каждый из них.

Народ, оттесняемый стражниками, волновался - каждому хотелось увидеть редкое зрелище.

Корзина с белым ладаном была полна до краев - никто не коснулся ее.

Всадники выстроились в ряд, готовые по знаку Нилшоцэа хлестнуть своих коней и помчаться наперегонки в борьбе за руку сестры ли-шо-Миоци. Но Нилшоцэа о чем-то разговаривал с начальником сокунов, давая ему последние указания. Никто не понял, никто не заметил, как рядом с корзиной белого ладана появился всадник-степняк.

Не сходя на землю с буланого коня, он перегнулся с седла, подхватил корзину с белым ладаном и при восхищенном шуме толпы перевернул ее, высыпая уголь на угли жертвенника. Что он воскликнул при этом - никто не услышал, потому что ударил гонг, и всадники сорвались с мест.

Скачки начались.

Игэа вцепился в ручки кресла, и привстал, глядя вниз, на всадника, как человек, не верящий своим глазам.

- Что, что случилось, Игэа? - напрасно дергал его за рукав юный Игъаар. - Ты расслышал, что сказал этот человек? Он идет во имя Всесветлого? Во имя Гаррэон-ну Оживителя? Во имя Фар-ианна Пробужденного?

- Он - из степи, - проговорил Игэа.

- Он идет во имя Великого Табунщика? - задыхаясь от волнения, проговорил царевич.

- Не знаю, - ответил Игэа. - Вряд ли...

Но один из рабов царевича подбежал к нему и, склонившись, прошептал что-то в ухо Игъаара.

Лицо юноши просветлело.

- Да, о Игэа! Этот человек идет по слову Великого Табунщика! Да благословит Великий Табунщик его и его буланого коня со звездой во лбу!

Игэа быстро начертил несколько слов на вощеной дощечке, и, подозвав Нээ, отдал ему письмо. Тот со всех ног побежал к шатру.

Конь под степняком уже опередил всех прочих коней, и мчался, словно ветер, а люди кричали и рукоплескали от радости.

- Всесветлый да просветит нас! - раздавалось в толпе ликующее. - Всесветлый да просветит нас!

Грива коня развевалась от стремительного бега, ноздри раздувались от жаркого дыхания. Всадник поражал своим мастерством видавших видов старых наездников, пришедших посмотреть на состязания. "Степняки умеют ездить верхом!" - с завистью вздыхали они.

Шум толпы перерастал в гул, словно все собрались не за городской стеной Тэ-ана, а у водопада Аир.