Жеребята (СИ)

Столп светлого дыма все еще поднимался от жертвенника, когда буланый конь со звездой во лбу и его всадник достигли цели.

...

- Состязание закончилось, матушка Тэла? - произнесла Сашиа, открывая глаза.

- Да, дитя мое! Но послушай меня - не делай себе ничего дурного! - кинулась Тэлиай на колени перед своей воспитанницей. - Посмотри - вот Нээ прибежал и принес письмо от Игэа!

- Игэа хочет меня ободрить, - грустно сказала Сашиа. - Бедный, милый Игэа!

- Что он написал? - с надеждой спросила Тэлиай.

- "Есть надежда", - проговорила Сашиа, пожимая плечами.

- Видишь? Видишь? - заговорила Тэлиай. - Может быть, придет большая вода, и мы с тобой на лодке уплывем от врагов...

- На лодке? - непонимающе спросила Сашиа.

- Многие хранят лодки на чердаках. Найдется лодка и для нас... Придет этот день избавления - может быть, Игэа слышит рокот воды под землей?

- Ах, мамушка Тэла, - произнесла Сашиа. - Ты почти обезумела от горя...

- Нет, дитя мое. Я верю, что Табунщик приведет с собой большие воды. А Игэа, может быть, уже что-то знает..

- Он все время мне говорил, чтобы я не теряла надежды, - сказала Сашиа почти равнодушно и через рубаху правой рукой сжала рукоятку ножа - а левой отстранила Тэлиай.

И тогда кто-то снаружи сорвал полог. И солнечный свет залил шатер. И Сашиа замерла, не в силах отвести глаз от сияния, в котором проступал человеческий силуэт.

Это длилось доли секунды - а потом они бросились навстречу друг другу.

- Ты узнала, узнала меня, моя Сашиа? - шептал Каэрэ.

- Да! - смеясь от счастья, отвечала она.

- Я победил имененм Великого Табунщика, Сашиа!

А она смеялась и целовала его - глаза, в заросшие мягкой щетиной щеки, и он целовал ее.

А снаружи, недалеко от входа в шатер, Игэа и Игъаар и их рабы загораживали дорогу Нилшоцэа и его сокунам.

- Да, ли-шо-Нилшоцэа, - говорил Игъаар спокойно и нарочито развязно, - это мой всадник. Но я полагаю, что это зрелище было устроено именно для того, чтобы меня развлечь? Не так ли?

- О, только лишь для этого, благородная отрасль Фроуэро! - цедил сквозь зубы Нилшоцэа, косясь на Игэа.

- Спасибо тебе за хлопоты, о достойный жрец Темноогненного! - отвечал простодушно Игъаар. - И мой всадник победил - ведь так и должно было быть, не так ли?

И Нилшоцэа, кусая губы, повернулся к ним спиной, а сокуны услышали, как он сказал по-аэольски: "О, как коварны вы, проклятые фроуэрцы!"

А Сашиа говорила Каэрэ:

- Беги! Они сейчас схватят тебя и казнят.

- Но я ради этого и пришел, - отвечал он. - Я не уйду.

- Нет, Каэрэ, - отвечала она, - беги прочь и скройся! Твой буланый конь унесет тебя в степь быстрее ветра! Скройся! Мой брат ушел на гибель - не погибай же ты!

- Миоци... ушел на гибель? - переспросил Каэрэ.

- Аирэи... да... Он убъет себя вместо того, чтобы принести жеребенка в жертву Уурту.

Вдруг девушку осенила счастливая догадка:

- Ради меня - догони его и скажи, что Темноогненный не победил на скачках, и что я по-прежнему свободна. Пусть он умрет, зная об этом.

- А ты, Сашиа? - спросил Каэрэ, не отпуская ее руки.

- У меня теперь есть время для того, чтобы дать обет Башни, - ответила Сашиа и поцеловала его в последний раз.

И когда Игэа и Игъаар вошли в шатер, а за ними вошли рабы, Сашиа одна стояла на белом полотне, воздев руки вверх.

- О, дева Всесветлого, - проговорил царевич. - Мой всадник победил на состязаниях - и я прошу тебя принять эти цветы, - с этими словами к ногам девушки поставили три корзины, наполненные белыми розами. Она смущенно и встревожено отступила, но Игэа ободряющее улыбнулся ей.

-Твой опекун и названный брат будет рад снова отвести тебя в ваш дом, о Сашиа, - сказал царевич.

Жрец Всесветлого, Миоци

...Он шел среди коней - в длинной белой рубахе без единой вышивки, в белой льняной рубахе жреца Всесветлого. Кони - рыжие, пегие, буланые, гнедые - были вокруг, стреноженные, и каждого за поводья держал сокун. Позади всех шла игреневая кобылица с белым жеребенком. Он то весело прыгал вокруг матери, то припадал к ее вымени. Кобылица печально и пристально смотрела на жреца Всесветлого, и блики его белой рубахи отражались в ее широких от печали и боли зрачках.

За спиной жреца Всесветлого было четверо вооруженных сокунов, в руках же Миоци не было оружия. Он шел среди коней, ступая на мягкую траву и слушая далекий шум водопада Аир.

Наконец, шествие остановилось.

- Надо поесть, - сказал старший сокун. - Мы проголодались.

И сокуны стали есть холодное мясо, завернутое в лепешки, и пить черное, пенистое пиво из фляг.

Миоци снял с пояса свою, полную родниковой воды, флягу и отпил из нее. Потом он расстелил на земле белое полотно и опустился перед ним на колени.

- Всесветлый молчит, Великий Уснувший не отвечает, - заговорил он нараспев, закрыв глаза. - Это не имеет значения для того, кто посвятил себя служению Небу. Если Уснувший молчит и не действует, то посвященный должен совершать свое дело, это никто не отменял и его обеты он не возвращает назад. Да примут воды Аир служителя Всесветлого - если один неверен, то другой из них верен.

Миоци открыл глаза.

Перед ним стоял степняк.

Миоци вскрикнул и вскочил на ноги - он узнал его.

- Благослови, о служитель Всесветлого! - проговорил степняк, печально улыбаясь.

- Ты - сын Запада, Каэрэ? - одними губами спросил Миоци.

- Нет, - ответил тот. - Благослови.

- Всесветлый да просветит нас, - произнес медленно Миоци, и Каэрэ, склоняясь к его руке, проговорил еле слышно:

- Сашиа свободна. Уурт проиграл Великому Табунщику на скачках. А я ухожу навсегда. Прощай же, Миоци.

И Миоци двумя руками коснулся его плечей, благословляя, а потом, в неожиданном порыве, прижал к груди, ничего не говоря. И степняк тоже обнял его в ответ.

...Сокуны не видели, как ушел странный степняк, и не видели, как стреноженные кони печально смотрели в сторону дальней рощи, где тот оставил своего вольного буланого коня со зездой во лбу.

А Каэрэ пришел в рощу и обнял своего буланого коня за шею, уткнувшись лицом в его гриву.

- Я отпущу тебя, - шептал он. - Я приведу тебя к хижине Лаоэй и отпущу. Только не попадайся сокунам. А мне надо идти. Может быть, в потоке вод я встречу дельфина... мне пора вернуться...

"Всесветлый отпускает коней на пастбища!"

Миоци стоял у водопада Аир. Вода низвергалась в бездну у его ног, а впереди среди громад непрестанно обрушивающейся вниз воды сияла вечная радуга.

- Всесветлый молчит, Великий Уснувший не отвечает... Это не имеет значения для того, кто посвятил себя служению Небу. Если Уснувший молчит и не действует, то посвященный должен совершать свое дело, это никто не отменял и его обеты он не возвращает назад. Да примут воды Аир служителя Всесветлого - если один неверен, то другой из них верен, - нараспев говорил белогорец снова и снова.

- Миоци! - голос с призвуком металла раздался за его спиной.

Жрец Всесветлого обернулся. Перед ним стоял Нилшоцэа - в черной рубахе с темно-красной каймой.

- О, жрец Всесветлого, - произнес Нилшоцэа первую фразу соединения алтарей. - Для чего пришел ты к этим водам?

- Чтобы на священном месте совершить священное дело, - ответил Миоци.

- Ты взойдешь на веревочный мост?

- Да, я взойду на веревочный мост.

В глазах жреца Уурта Темноогненного было нескрываемое ликование.

- Ты принесешь жертву - великую и достойную для достойных и великих?

- Да, я принесу жертву - великую и достойную для достойных и великих.

- Скажи слово твое к рабам твоим, - сказал Нилшоцэа, отступая на шаг.

Миоци окинул долгим взглядом стреноженных коней - рядом с каждым из них был сокун, держащий наготове огромный и острый жертвенный нож. По слову жреца они вонзят их в горло каждому из благородных животных.