Жеребята (СИ)

- Всесветлый совершает дело свое! - вскричал Миоци - и сокуны сжали в руках мечи.

- Всесветлый отпускает коней на пастбища! - возвысив голос так, что его услышали у священной рощи, возгласил жрец Всесветлого.

Сокуны замерли от неожиданности.

Лицо Нилшоцэа скривилось.

Там, внизу, стояли люди, пришедшие вместе со священной процессией из Тэ-ана, они ждали, что Миоци скажет: "Всесветлый берет этих коней себе!"

- Отпускает на свободу, да, Миоци? - в упор глядя на белогорца, переспросил Нилшоцэа.

- Да - Всесветлый отпускает коней на свободу! - возвышая голос, пропел Миоци. - Они будут жить! Перережьте им путы - и пусть они бегут на пастбища - во славу Всесветлого, хваля его благость.

Миоци стоял спиной к бурлящему водопаду.

- С чем ты пойдешь на веревочный мост, о жрец? - задал Нилшоцэа, кусая губы, следующий по ритуалу вопрос.

- Один я взойду на веревочный мост - во имя Всесветлого, - отвечал Миоци. - Если один из них неверен, то другой верен.

- Глупец, - процедил Нилшоцэа, и этих слов не было в ритуале.

- Ты думал, я поступлю иначе, Нилшоцэа? - усмехнулся Миоци.

- Да, думал, что мы породнимся через твою сестру. Мне не хотелось бы твоей гибели, Аирэи Ллоутиэ.

- Вот как? - усмехнулся жрец Всесветлого.

- Теперь, перед смертью, ответь мне - что ты делал в печи Уурта? Среди угольев нашли твою флягу и нож.

Миоци молча отпил из фляги.

Потом он сказал:

- Мой нож и моя фляга - всегда на моем поясе из белогорской веревки, Нилшоцэа. Это ты променял пояс белогорца на темный огонь, и речь белогорцев - на речь народа болот.

- Я всего лишь говорю по-фроуэрски, а ты водишь с фроуэрцами дружбу. С самыми что ни на есть жалкими фроуэрцами! И тебе не страшно оставлять сестру в руках изуверов-карисутэ? Клянусь, что я доберусь до Игэа Игэ и уничтожу его. Но твоей сестре я оставлю выбор.

- Уурт проиграл скачки Табунщику, - заметил Миоци.

- Ну, это пустая случайность, - хохотнул нервно его собеседник. - Будут, будут еще скачки. И не одни. А ты - ты веришь в Табунщика?

- Я верю и знаю, что белогорская доблесть не умрет с моей смертью, - ответил Миоци.

- Когда тебя не будет рядом с Сашиа, о белогорец, - язвительно проговорил Нилшоцэа, - то твоя сестра может сделать иной выбор...

- Мы слишком долго болтаем, а народ ждет продолжения ритуала! - перебил его Миоци. - Ты забыл, что тебе положено сказать? Так слушай, я тебе напомню: "Что повелишь мне, о жрец Всесветлого?"

- Что повелишь мне, о жрец Всесветлого? - кусая губы до крови, произнес жрец Темноогненного.

- Ризу мою мне подайте, одежду мою принесите мне - облекусь в нее, оденусь в нее, взойду на веревочный мост! - возгласил Миоци.

Пять младших жрецов-тииков Всесветлого уже несли золотую кольчугу, а остальные перерезали конские путы. В наступившей тишине зазвучало далекое пение - это жители Тэ-ана, пришедшие к водопаду, пели древний гимн:

- О, восстань!

Утешь ожидающих Тебя,

обрадуй устремляющих к Тебе взор.

- О, восстань!

Тебя ждут реки и пастбища,

к Тебе взывают нивы и склоны холмов,

- О, восстань!

к Тебе подняты очи странников,

в Тебе - радость оставленных всеми,

- О, восстань!

чужеземец и сирота не забыты Тобой,

чающие утешения - не оставлены.

- О, восстань!

В видении Твоем забывает себя сердце -

- О, восстань!

- Пусть они замолкнут! - процедил Нилшоцэа.

- Это невозможно, - проговорил в растерянности начальник сокунов. - В священном месте нельзя убивать. Но, о блистательный Нилшоцэа, мои люди запомнят зачинщиков - и при возвращении в Тэ-ан они будут казнены!

- Глупец, - бросил Нилшоцэа.

А Миоци снял с себя пояс из белогорской веревки, и отдал одному из тииков его, а также нож и флягу.

Младшие жрецы Всесветлого занесли священные топоры на стволы священных деревьев луниэ - первое, второе и третье дерево, поникнув кронами, низверглись в водопад Аир.

Четверо жрецов Всесветлого с трудом поднесли Миоци золотую, сияющую ризу. Он воздел руки вверх, и они стали облачать его. Золото вспыхивало в лучах полуденного солнца, пока они наглухо закрывали все двадцать четыре застежки. Без посторонней помощи эту ризу снять было невозможно.

Нилшоцэа смотрел на Миоци, закусив свои узкие губы. А тот, медленно выпрямившись, от плеч до пят покрытый струящимся золотом, возгласил:

- Подайте мне мой пояс, нож и флягу.

И ему подали.

- Я восхожу к Всесветлому на веревочный мост священный - принести жертву свою, - сказал он, опоясавшись. - Пусть те, кто почитает Уурта, идут за мной.

Стоявшие рядом с Нилшоцэа воеводы заколебались.

- Пойдем же со мной! - повторил жрец Всесветлого. - Кто примет участие в жертве жреца Всесветлого, тот обретет великую силу. Что же вы стоите?

- Пусть первым идет Гаррион, - заговорили воеводы. - Заодно и докажет свою верность темному огню. В его роду все почитали только Пробужденного и Оживителя.

- Гарриона нет, он еще в пути, - отвечали им другие.

Ууртовцы колебались, переговариваясь между собой. Миоци тем временем сделал шаг к веревочному мосту, потом другой, третий. Он шел с трудом, ноги его погружались по лодыжку во влажную землю.

- Где же наследник Игъаар? - внезапно обеспокоенно спросил Нилшоцэа у пятерых своих телохранителей. - Надо найти Игъаара! - с этими словами он быстро ушел куда-то, а Миоци и воеводы остались у веревочного моста над бездной.

- Он идет приносить жертву? - спросил кто-то.

- Он заколет себя, - пояснил его товарищ. - Сейчас был священный диалог, и Миоци отказался проливать конскую кровь и соединять алтари.

- Ну, ради жертвенного самоубийства последнего великого жреца Всесветлого я не побоюсь взойти на мост! - хохотнул кто-то.

- А кого это там, вдалеке принесли на носилках?

- Это парализованный ли-Оэо. А хранитель Башни умер ночью, как говорят, от разрыва сердца.

- Что ж, пусть говорят, - усмехнулся один из воевод. - А где Игаон? Он был лучшим другом Миоци.

- Вон он - рядом с носилками... Сестра Миоци подле него, в синем покрывале... что за красавица, говорят! Нилшоцэа имеет на нее виды.

- Взойдите, о люди, за мной, на священный веревочный мост! - произнес Миоци, тяжело ступая под своей сияющей золотой ношей.

- Пойдем же, - сказал один фроуэрец другому.

Прыжок Миоци

Каэрэ, прижавшись своей головой к голове коня, слышал, как с тихим шумом шевелятся ноздри буланого. Раздвинув густой кустарник, он смотрел на водопад, над которым, под радугой, был протянут священный веревочный мост.

На веревочный мост ступил человек в золотой ризе - драгоценный метал сиял в полуденном солнце и высокая фигура жреца светилась, подобно раскаленной в плавильной печи.

Медленно и тяжело шел белогорец Миоци, жрец и служитель Всесветлого, по веревочному мосту, раскинув руки в стороны и держась за протянутые вдоль моста веревочные перила.

Он дошел до середины мост и остановился там - на маленьком, всего в один шаг, выступе скалы, чье основание уходило вниз, в рокочущие, непрестанно низвергающиеся в бездны воды.

Миоци встал к Каэрэ спиной, и тот вздохнул с печалью, и погладил гриву коня - а тем временем на веревочный мост стали всходить воеводы. Они крепко, судорожно сжимали веревки-перила. Некоторые из них останавливались, ни в силах смотреть ни вперед, ни вниз, ни вверх, но, подстегиваемые честолюбием и криками товарищей, шедших позади, делали все новые и новые шаги, приближающие их к жертвенной скале посреди водопада.

Они не видели радуги над собой - той, что видел Каэрэ из своего укрытия. Но радуга сияла над Миоци, и он, в своем, раскаленном, как солнечный диск, золотом облачении, был невыносим для глаз. Полуослепший от сияния, Каэрэ вытирал слезы, текущие по его щекам, но смотрел и смотрел...