Жеребята (СИ)

- Это сам Рноа и был, думаю, - сумрачно сказал Циэ.

- Среди степняков началось смятение. Из-за этого они и не пришли вовремя к месту битвы при Ли-Тиоэй, - продолжала Аэй.

- Ты много знаешь, женщина, - сказал Циэ задумчиво. - Может быть, ты знаешь, остался ли кто-то из рода Цангэ?

- Его старшие сыновья привели к Ли-Тиоэй маленький отряд и все погибли в битве, - сказала Аэй. - А младшие дети были убиты Рноа вместе со всеми родственниками Цангэ.

- Род Цангэ больше не бывай-делай! - воскликнул горестно Циэ, словно у него во время рассказа теплилась еще какая-то надежда.

- Рноа особенно искал самого младшего сына Цангэ, почти младенца, который только пошел, - продолжала Аэй.

- Самый младший в степи отцу наследует, не самый старший, да, - угрюмо сказал Циэ.

- А я бы спрятала этого маленького мальчика и спасла его, - заявила Лэла.

- Спасибо, дитя мое, за то, что так придумала, - ответил Эна. Она спросила, обернувшись к Эне: - А ты?

- И я бы тоже так поступил, - ответил молодой степняк. - Как тебе нравится это место на излучине реки, дитя мое? Я думаю, что мы раскинем наше новое маленькое стойбище здесь. Что вы думаете, сестра моя Аэй, Циэ и Каэрэ?

Каэрэ смотрел на скалы, возвышающиеся над рекой и не слушал слов Эны. В свете вечерней зари скалы были не белыми, а багряными.

- Да, пожалуй, - ответил Циэ за всех. - Эй, что на скалы смотри делай? - крикнул он, хлопая в шутку по плечу Каэрэ, который не мог отрвать взгляда от алеющих вершин. - Это священные горы - знаешь, да? Священный картина на них - захочешь, пойдем смотри делай. Спой же нам теперь твою песню, Эна! Хороша она!

И Эна не отказал ему - и запел на звучном языке степи:

Наша земля, как известно,- одна на всех.

Горы и зной ее, травы - одни на всех.

Зимы, пустыни, просторы - одни на всех.

Воды, туманы и ветры - одни на всех.

Все, что ты мог бы своим назвать,- только прах.

Все, что ты мог бы своим назвать,- только дым.

Нет твоего ничего ни в пустых садах.

Нет твоего ничего ни в снегах седых.

Ты, приходивший на свет, что ты нес с собой?

Одежды расшитые, звезды над головой?

Нет? Может, тогда птичье пенье, рассвет живой?

И этого не было? Что же ты нес с собой?

И что заработаешь - золото, шелк, вино?

Но с ними тяжел, словно камень, обратный путь.

Как не принес с собою ты ничего,

Так и иди назад. И свободен будь.

Все, что дано тебе было, что брал,- верни.

Каждое слово, что помнил навек,- верни.

Каждый талант, что подарен тебе,- верни.

Даже дыхание самое, даже себя! - верни.

И в отворенную дверь заходи - живым.

И без конца, и без края, без мер - живи.

Ты - ничего не имеющий, но - любим.

Ты - раствори неименье свое - в любви.

+++

Около полуночи, когда все смолкло, Эна и Аэй сидели у костра.

- После битвы при Ли-Тиоэй один степняк скакал и скакал на своем буланом коне к водопаду Аир, на восток, исполнить свой долг перед Цангэ, исполнить волю Великого Табунщика. У водопада Аир он нашел деву Шу-эна Всесветлого и раненого аэольца, которого она выхаживала. И она приняла к себе маленького мальчика, едва научившегося ходить, которого привез степняк, верный Цангэ. И она приютила степняка из рода маэтэ, но он ушел оттуда через несколько дней - далеко-далеко, к островам Соиэнау, чтобы забыть о позоре своего рода, и о стреле, пущенной в спину Цангэ степняком Рноа. Он оставил деве Всесветлого весь свой запас целебных трав с Нагорья Цветов - чтобы он выходила аэольца, и одежды Цангэ - чтобы дева Всесветлого хранила их до той поры, пока самый младший сын Цангэ не станет всадником и воином.

- Мальчик вырос и отказался от одежды вождя, - негромко ответил Эна.

- Значит, в ту пору еще не пришло ему время стать вождем. Настоящий вождь - и есть то, кто приходит, словно простой степняк.

Аэй посмотрела на Эну, поворошила длинной палкой костер.

- Что же стало с тем верным Цангэ степняком из рода маэтэ? - спросил Эна, помедлив.

- Аг Цго было его имя... Он взял в жены самую красивую девушку-соэтамо с островов Соиэнау - Аг Цго выиграл конские состязания, чтобы добиться ее руки. Но он не смог оставаться жить на одном месте - в его степняцком сердце была неутолимая жажда странствий. И он со своей молодой женой и маленькой дочерью покинули Соиэнау, и жили по всей Аэоле, и у них родилось трое сыновей. Но когда он состарился, то они поселились в Белых горах, там, где великие водопады. И там прошла моя юность. И там я встретила Игэа Игэ. О, знала ли я, что переживу его...

Аэй обхватила голову и качнулась несколько раз из стороны в сторону, как человек, испытывающий нестерпимую боль.

- Сестричка моя, сестра моя, дочь степи, дочь верного Цангэ степняка Аг Цго! - воскликнул Эна, нежно беря ее за руку. - Велико твое горе... Но ради того дитя, что под сердцем твоим, ради сына Игэа Игэ - будь сильна и мужественна!

- О, Эна, - ответила она. - Ты угадал про дитя... Сын мой никогда не увидит уже своего отца - сокуны давно убили Игэа...

- О, Аэй, - и он обнял ее, повторяя: - Велико твое горе...

- В горе моем я слышу поступь Великого Табунщика, - отвечала Аэй. - Спасибо тебе, Эна, брат мой, сын степи...

И она запела песню островов Соиэнау:

Солнце к западу льнет, золото льет. Волна,

Кажется, горяча от золотых лучей,

И, покуда поет невидимая струна,

Будет вторить ей в тон золотой ручей.

Будет меж трав сверкать певчий его поток,

Будет манить жаждущего волна,

Будут слышны шаги... - покуда не вышел срок

И тетивой поет невидимая струна...

...Вздохи ветров сменит ночной покой,

Светлые росы травы посеребрят,

Дым над рекой - спит степь за рекой,

А за степью гасит звезды заря.

Кратко время покоя, ночь коротка,

Тихо зайдет месяца узкий серп,

Угли станут золой - у пастуха

Гаснет костер... cкоро, скоро рассвет!

+++

Следующим утром они пошли к священным скалам.

- На них - древние письмена, они остались еще с тех пор, как здесь жил Эннаэ Гаэ.

- Кто это? - спросил Каэрэ. - Я много раз слышал это имя.

- Это мудрец, научивший аэольцев почитать Великого Табунщика. Его диспуты с белогорцами и жрецами Всесветлого записаны здесь, на скалах.

- А разве не только степняки почитают Великого Табунщика?

- О нет, - отвечал Эна. Степняки многое забыли, а многое, наоборот, придумали, добавив к тому, что рассказывал Эннаэ Гаэ. Говорят, что он перевел на аэольский язык рассказ о Великом Табунщике, а его ученики перевели этот рассказ на язык Фроуэро. Давно все это было, Каэрэ, очень давно. Степняки, как рассказывают, гораздо позже пришли на Нагорье Цветов - а до этого здесь были города...- рассказывал Эна, покачивая головой в такт своим словам. - Там, где ты видишь сейчас эти священные скалы, был город и в нем были храмы. Думаю, что эти скалы, на самом деле - остатки зданий.

Эна остановился и добавил:

- Если ты не хочешь, то мы не пойдем туда, Каэрэ.

- Отчего же я должен не хотеть? - слегка обиделся Каэрэ. - Я не из числа трусов.

Эна промолчал в ответ и пошел вверх по склону. Каэрэ последовал за ним.

- Я не говорил тебе, Эна, - вдруг, задыхаясь от быстрого подъема, начал он, - я не говорил тебе этого, но теперь скажу. Я сменил веру. Я предал моего Бога, в которого я верил, потому что Он никак не явил себя.

- Великий Уснувший? - без тени удивления спросил Эна. - Ты ведь ему посвящен?