Жеребята (СИ)

- Нельзя, дитя мое, - покачал головой фроуэрец. - Это не положено. Веселье, - он передернул плечами, - должно продолжаться до утра.

Они снова помолчали, потом Сашиа снова спросила:

- Почему Игъаар повернул кольцо?

- Это кольцо власти, - не сразу ответил Игэа. - Он - сын и наследник правителя Фроуэро. Юноша был глубоко потрясен, увидев Оэлай и узнав причину ее безумия.

- Что теперь будет с Мриаэ? - спросила Сашиа.

- Если кольцо власти повернуто вокруг пальца хозяина, то вызвавший его гнев должен быть казнен до утра, - ответил Игэа. Потом он добавил: - Это первый смертный приговор, который произнес Игъаар в своей жизни.

+++

Аирэи Миоци стоял в ночной тьме перед пламенем священного светильника с воздетыми руками. Он молчал, и молчание ночи было ему ответом. Пламя едва колыхалось от слабого ночного ветра, светильник, подвешенный к шесту шалаша, мерно раскачивался и прозрачное масло, как вода, выплескивалось на деревянный пол.

Тебе не восстать,

Не утешить ожидающих Тебя,

Не обрадовать устремляющих к Тебе взор.

Спишь Ты - и сон твой бесстрастен,

Забыты мы Тобою,

Подобно мертвым.

Ничего не видишь Ты на земле,

Нет для Тебя жертвы.

Не разбудить Тебя, не вызволить, не поднять.

Как мертвый, Ты спишь,

Сильный, чьи дела так были прекрасны.

Верный жрец найдется ли,

Станет ли он Твоим жеребенком,

Жертвенным конем Твоим,

Белогривым, буланым,

Со звездою во лбу,

Чадом степи,

Чтобы наполнить небо и землю,

Пред Твоими очами...

...Он не сразу понял, что в его шалаш-молельню вошли, и резко обернулся, внезапно услышав за спиной дыхание людей.

- Не гневайтесь, ли-шо-Миоци! - раздалось из темноты, и белогорец опустил руки, устыдившись принятой им боевой позы.

- Мы к вам, мкэ, - проговорил второй голос, более низкий и размеренный. - Батюшка наш, Гриаэ-кузнец, желает вам кое-что поведать.

Старик в светлой одежде выступил из-за спин своих могучих сыновей. Он открыл рот, и, покачав головой, пальцем показал на обрубок между оставшихся зубов.

- Да вот беда - немой он. Язык отрезали. Он кольчугу золотую починял в храме Шу-эна, а после этого, чтоб секретов не разболтал, смертью пригрозили, да, чтоб вернее было, язык и отрезали, - разъяснил тот же спокойный голос старшего сына кузнеца. - Матушка наша больше про то знала, да умерла недавно.

Дед закивал головою и издал нечленораздельный звук.

- Батюшка хочет вам что-то сказать.

Кузнец подошел к Миоци и взял его за кисть правой руки. Миоци не шелохнулся, только напрягся. Кузнец, что-то мыча, и непрестанно кивая головой, положил правую ладонь Миоци на его левое плечо. Потом он согнул пальцы белогорца несколько раз - словно стараясь, чтобы тот запомнил их странное сложение. Потом, вопросительно замычав, он пристально посмотрел молодому человеку в глаза - точно проверяя, все ли он понял.

- Не беспокойся, добрый человек. Если Всесветлому угодно, он откроет мне то, что ты хотел мне сказать, - ответил учтиво белогорец и позвал: - Тэлиай!

- Вас и ваших сыновей сейчас накормят ужином, добрый человек - пояснил он, обратившись к кузнецу. Но тот не слушал его. Имя рабыни, произнесенное белогорцем, заставило его так вздрогнуть, будто у ног его ударила молния.

Тэлиай поспешно вошла в шалаш на зов хозяина - и остановилась, и заплакала.

Гриаэ подошел к ней и протянул ей руки - не мыча, а молча улыбаясь.

- Родной мой! - воскликнула она. - Милый мой! Кто бы чаял, кто бы знал, что вновь тебя увижу?

Миоци в недоумении смотрел на них. Пока Тэлиай то плакала, то причитала, младшие рабыни принесли угощение. Миоци пригласил всех сесть, и сам сел с ними, взяв чашу родниковой воды.

И сыновья Гриаэ, и Миоци в молчании ожидали, когда Тэлиай заговорит. Наконец, вытерев слезы цветастым платком, она вымолвила:

- Это Гриаэ, что кузнецом был в соседнем имении с имением твоих родителей, Аирэи. Меня твоим родителям беременной продали... Сын у нас родился...Аэрэи мой... а потом Гриаэ продали в Тэ-ан...

- Батюшка выкупился из рабства, - с почтением проговорил старший сын.

Гриаэ обернулся к сыновьям и властно сделал несколько знаков.

- Мкэн Тэлиай, - сказал старший. - Мы всегда уважали мать Аэрэи. Мы будем рады, если вы своей рукой возожжете свечи на его погребальном камне. Наш старший брат, совершивший великий подвиг, похоронен в нашем саду.

+++

Уже много дней прошло с тех пор, как Эна и его спутники покинули берега теплого озера, принесшего Каэрэ почти полное выздоровление...

Они перешли Нагорье Цветов и с каждым днем уходили вниз, в долину, направляясь в верховья реки.

Циэ, сидя на вороном коне, весело пел:

Чтоб длинный путь пройти,

Давай вперед

Шагай - и только так.

Коль песни встретятся

В пути - их в лад

Слагай - и только так.

Восторг души сумей

Растить, храня

Внутри, - и только так.

Минуешь горя дни,

Слезу, крепясь,

Утри - и только так.

Что сердцем просится -

Найдешь, стремясь

Искать, - и только так.

Узнать, что мир красив, -

Открой свои

Глаза - и только так!

- Это река Альсиач, что течет в страну Фроуэро, - сказала Аэй, сидевшая верхом на игреневой лошади, и отвернулась, чтобы ветер высушил ее слезы.

- Зачем мы идем сюда, Эна? - спрашивала Лэла, сидящая впереди него на спине буланого коня со звездой во лбу.

Каэрэ тоже был бы в седле - Циэ с радостью уступил бы ему белого коня.- но Эна сказал: "ты еще слаб для переходов верхом, береги силы", и к своему гневу и стыду Каэрэ был принужден ехать на особо устроенных носилках, прикрепленных к спинам двух мулов. Рядом с ним сидели обычно дети - только сейчас Эна забрал к себе болтушку Лэлу, в носилках остался только Огаэ, тоже расстроенный, как и Каэрэ, от невозможности ехать верхом.

- Зачем мы идем к реке, Эна? - повторила Лэла, теребя его за кожаный рукав рубахи.

- Это - земля вождя Рноа. Нам нельзя ночевать здесь - могут придти его люди и убить нас.

- Это - земля великого Цангэ! - вдруг, словно захлебнувшись гневом, выкрикнул Циэ. - Великого Цангэ земля и его народа! Если бы мы не предали своего вождя Цангэ, то никакие Рноа не смогли бы придти и хозяйничать на Нагорье Цветов.

Циэ, уходивший в свое кочевье прошлой луной, вчера только нагнал Эну с его спутниками у порожистой речки, вверх по которой они и шли теперь. Он пришел с невеселыми новостями.

- Плохо дело, Эна, - говорил он. - Мало воинов, мало лучников, мало всадников! Рноа сказал - подать платить делать для него. Подать платили делали - коней отдать, девушек красивых ему отдать, он их ууртовцам продай-продай делать, никогда больше степь не увидят! Рноа себя великим вождем называй - кто не хочет так говори делать, того птицам на съедение в степь отдает.

- И что же вы решили? - спросил Эна, думая о чем-то своем.

- Что решать? Что решать, эх? Что ты спросил - глупость спросил! - закипятился огромный степняк, приподнимаясь в седле. - Будем биться, сражаться делай! Смелых много в моем роду пока! Эх, эх - жаль, что нет больше Цангэ и никого из рода его... Предали Цангэ, убили. В спину стреляли - свой, не чужой стреляй делал! С тех пор нас больше Великий Табунщик по степи и не водит.

- Кто это - Цангэ? - спросил Огаэ.

- Великий вождь племен маэтэ и саэкэ, - отвечала вдруг ему Аэй. Циэ и Каэрэ удивленно посмотрели на нее.

- Он вел степняков на подмогу к сражению при Ли-Тиоэй, - продолжала Аэй, глядя вдаль, где степь соединялась с небом, но попал со своими людьми в засаду сокунов. Они бы прорвались, но Цангэ был убит - убит выстрелом в спину. Стрелял не сокун - стрелял кто-то из степняков.