Жеребята (СИ)

Огаэ в ужасе поспешно потянул за плетеную веревку, закрывая от взоров ночных пришельцев Царицу Неба с сыном. Он выглянул из своего открытия и обомлел.

Сокуны вели Игэа, бледного, с всклокоченными волосами, в одной рубахе. За ним молча шла Аэй, с непокрытой головой, прижимая руки к груди.

- Ты - Игэа Игэ? - спросил сокун, стоящий у входа.

Смоляные факелы в руках помощников, стоявших по обе стороны, освещали его низкий лоб и глубоко посаженные темные глаза.

- Да, я - Игэа Игэа Игаон, - ответил врач, останавливаясь и глядя на сокуна.

Огаэ, спрятавшийся за статуей, видел из своего убежища, как крупные капли пота текли по вискам ли-Игэа, и волосы его были мокрыми, словно он попал под весенний ливень.

- Ты едешь с нами в Тэ-ан, - сказал ему сокун.

- Я вернусь? - спросил Игэа, и голос его сорвался.

- Узнаешь там. Прекрати задавать вопросы. Торопись.

Игэа и Аэй порывисто обнялись.

- Будь мужественным, Игэа Игэ Игаон, - проговорила она, касаясь ладонями его лица. - Ты недаром назван в честь Сокола на скале. Я люблю тебя.

Он поцеловал ее.

- Я люблю тебя, Аэй.

- Торопись! - повысил голос сокун, но Игэа даже не посмотрел на него.

- Поцелуй детей за меня, - шепнул он Аэй.

- Неужели вы не позволите ему даже проститься с детьми? - воскликнула Аэй, обращаясь к сокунам.

- Шевелись! - прикрикнул сокун, отшвыривая ее. - Хватит! Не нацеловались! Тебя другие поцелуи ждут! Быстро!

- Дети испугались бы, Аэй, - успел шепнуть ей Игэа. - Я люблю тебя и их.

Он посмотрел на нее, на занавесь, закрывающую статую Царицы Неба, и глубоко, прерывисто вздохнул.

Аэй, словно вспомнив что-то, в смертельном страхе обернулась в сторону статуи, и на ее лице страх сменился неимоверным удивлением. Она замерла.

Игэа обернулся в дверном проеме и посмотрел на нее в последний раз.

Огаэ, испуганный, сжавшийся в комок, видел это из своего убежища.

Сокуны сдвинулись, скрыв Игэа от Аэй.

Она опустилась на колени, прижав руки к груди, ее волосы рассыпались по плечам, и в наступившей темноте ее неподвижная фигура казалась мальчику черной.

Огаэ выполз из своего убежища, и на четвереньках, словно боялся встать на ноги, добрался до выхода, и выглянул наружу.

В ночной темноте одинокая фигура Игэа, стоящего среди стражников с факелами, казалась силуэтом из черной бумаги, который поднесли к огненной печи.

Огаэ, сделав над собой невероятное усилие, встал на ноги. Внезапная мысль озарила его - он бросился во флигель, туда, где еще вчера ли-Игэа учил его варить бальзам из двенадцати трав. Он добежал до флигеля, в потемках, наощупь судорожно ища короб со снадобьями. Он уже отчаялся, когда его руки ощутили жесткую крышку, оплетенную лозой.

Он схватил короб за ремни, и, задыхаясь, потащил его наружу.

... Игэа уже сидел в повозке между двумя сокунами. Еще немного - и будет поздно. Огаэ, задыхаясь от тяжести груза, подбежав к повозке, прокричал:

- Ли-Игэа! Это... ваше! Возьмите!

Короб выпал у него из рук, и один из сокунов небрежно пнул его ногой в кожаном чулке.

- Это - мои инструменты и лекарства, - сказал Игэа, подняв голову, когда старший сокун грубо сорвал с короба крышку.

- Передайте их ему, - кивнул тот, внимательно изучив содержимое короба.

Огаэ тем временем сумел прижаться к ногам Игэа.

- Я... люблю вас, ли-Игэа! - прошептал он. - Я буду присматривать за Лэлой... пока... пока... вы не вернетесь!

- Спасибо, дитя мое! Весна да коснется тебя! - успел произнести Игэа, прежде чем сокун оттолкнул его воспитанника и хлестнул коней.

... Огаэ долго стоял во дворе и смотрел вслед повозке. Тьма сгущалась. Внезапно он почувствовал усталость и сел на землю.

- Дитя, - раздался голос за его спиной, и на мгновенье ему почудилось, что это вернулся ли-Игэа, но через мгновение он понял, что это - Аэй.

Она стояла посреди опустелого двора - высокая, уже спокойная, закутавшаяся в покрывало и подпоясавшаяся широким кожаным ремнем.

- Дитя, скорее, - сказала она, протягивая к нему руки.

Он обхватил ее за шею, и она понесла его, уткнувшегося в ее волосы и всхлипывающего. Она молчала, крепко держа его, а потом опустила его на землю.

Огаэ открыл глаза и увидел двух мулов, оседланных, с мешками для поклажи.

- Я приведу Каэрэ, - сказала Аэй. - Жди нас!

Как будто он собирался уходить!

Огаэ подошел к мулу и погладил его рыжеватую морду с мерно раздувающимися ноздрями и влажными глубокими глазами. Потом он вытер слезы. "Плакать нельзя", - сказал он себе. - "Я обещал ли-Игэа присматривать за Лэлой!".

Тем временем Аэй привела Каэрэ, опирающегося на ее плечо и на уродливый костыль, который сделал ему Баэ, как велел ли-Игэа.

- Ты сядешь вот на этого мула, Каэрэ. Это седло особое, степняцкое, для перевозки раненых.

- А где ли-Игэа? - непонимающе спросил Каэрэ.

- Его арестовали. Он проговорился Миоци, что он карисутэ, и Миоци выдал его сокунам, Каэрэ, - тихо сказала Аэй, но Огаэ услышал ее слова. Его сердце словно кто-то сжал большой железной рукой, и он оцепенел.

- Садись к Каэрэ, дитя, - проговорила Аэй.

- Я сам! - вырвался он от нее и взобрался на мула.

Он убежал бы в степь, если бы не обещал ли-Игэа присмотреть за Лэлой.

- Ты тоже так думаешь, Каэрэ? - спросил он у своего соседа.

Аэй связала Каэрэ ноги под брюхом мула - чтобы больной не свалился на землю - и Каэрэ сидел в своем странном седле в неестественной, кукольной позе.

- Думаю что? - сказал Каэрэ в ответ мальчику.

- Что учитель Миоци предал своего друга ли-Игэа? - выкрикнул Огаэ задиристо и отчаянно.

Но прежде чем Каэрэ собрался что-то сказать ему в ответ, он услышал голос Лэлы:

- Мама, куда мы едем? Где папа?

- Папа уехал, - ответила Аэй. - А нам надо бежать далеко-далеко в степь.

Она села на второго мула, прижимая к себе полусонную дочку, несколько раз причудливо цокнула языком, и мулы тронулись с места, двигаясь в сторону степи из опустевшего имения Игэа Игэ.

- Холодает, - тревожно сказала Аэй.

В глубокой предутренней темноте Огаэ уже не мог различить и ее лица.

Каэрэ неподвижно сидел в своем странном седле, и то ли спал с открытыми глазами, то ли глядел в непроницаемый мрак степи.

Белые крупные хлопья снега упали на руку Огаэ и на морду мула.

- Начинается буран, - произнесла жена Игэа.

+++

Снегопад за считанные часы покрыл всю степь бесконечным белым ковром, на котором отражались ранние звезды быстро темнеющего неба.

- Мы не сможем дальше идти, - сказала Аэй, расседлывая мулов.- Придется ночевать здесь.

Она сняла со спины мула примолкшую, уже переставшую плакать от усталости Лэлу и поставила ее рядом с собой, на утоптанный снег. Девочка молча вцепилась в юбки матери и закрыла глаза, словно уснула стоя.

Огаэ спрыгнул сам, оказавшись в снегу по колено, и спросил:

- Мкэ Каэрэ, можно вам помочь? Я сильный, вы можете опереться на мое плечо.

- Помоги развязать веревку, Огаэ, - сказала Аэй.

Они долго развязывали крепкие узлы на замерзшей и покрывшейся ледяной корой веревке, удерживавшей Каэрэ в седле. Наконец, Аэй разрезала ее, так и не поддавшуюся, ножом

Каэрэ неловко перевалился с седла и упал ничком в рыхлый снег - ноги за время, проведенное верхом, совсем перестали его слушаться.

Расседланные мулы спокойно стояли, снежинки облепили их большие унылые морды, превратив животных в белые изваяния с живыми вздрагивающими глазами.

Усиливающийся снегопад застилал звезды.

Аэй быстро разгребала снег снятым с одного из мула седлом, выкапывая подобие пещеры. Огаэ, похожий на маленького снеговика, тоже изо всех сил раскапывал снег.

Снег валил огромными хлопьями, ветер все усиливался, по небосклону, над беснующимися в белой пустыни вихрями медленно шли низкие темные облака.