Кубанский шлях (СИ)

Егорка уснул. Дари поправила одеяльце и пошла управляться по хозяйству.

Было уже темно, когда казаки заняли места в секретах, замаскированных ветками, едва покрытыми нежной весенней листвой. В полной темноте прождали несколько часов - небо затянули тучи, собиралась гроза. Где-то за полночь послышался плеск воды - это закубанские ногайцы начали переправу напротив секрета, состоявшего из шестнадцати человек, в основном, малолеток, поставленных в том месте, где Кубань делает изгиб.

По быстроте течения реки в этом месте и крутизне берегов, татары не могли иначе выйти на берег, как несколькими десятками саженей ниже, и потому в том месте расположился другой секрет из десяти казаков, возглавляемых опытным Сидором Шерстобитовым. Вместе с ним в секрете залегли Степан, Фрол, Ерофей и другие казаки гарнизона. Из верхней залоги поступил условный сигнал - крик ночной птицы - о том, что переправа началась, и в залоге насторожились.

Большая часть ногайцев, увенчанных мохнатыми шапками и слившимися во мраке с конями и оружием, уже выходила на правый берег, когда сгустившиеся ночные тени разметались, вспыхнула молния, осветив не только лица, но и ружья казаков в залоге. Раздались, почти одновременно, два взаимных залпа.

- Ура! - закричал Сидор и бросился в холодные волны Кубани навстречу разбойникам.

- Ура! Ура! - подхватили остальные казаки нижней залоги клич своего предводителя и последовали за ним.

- Алла-а! - разнёсся по округе ответный возглас.

На выстрелы и крик прискакали казаки секрета, расположившегося выше по течению реки. Начался бой, сразу же перешедший в рукопашную схватку. Татары шумною гурьбой накинулись на казаков.

Сидор резко развернулся на пол-оборота вокруг оси с расслабленной рукой, она взлетела, как плеть, подхлёст - и один враг уже на земле.

Степан больше действовал руками и ногами, как, бывало, в деревне бились "улица на улицу". Удар сверху, удар наотмашь, залом, и делай с противником, что хочешь. Если Сидор добивал врагов шашкой, Степану достаточно нанести удар в лоб - и враг мёртв.

Фрол тоже схватился с одним на берегу. Невысокий и худощавый ногаец неожиданно оказался очень сильным и увлёк его в воду, что могло привести Фрола к печальному исходу. С каждым разом, погружаясь в воду с головой, он всё больше захлёбывался и терял силы. Ему пришёл на помощь Николай Бессараб. Он сунул ногайцу под рёбра кинжал, и, ухватив Фрола за волосы, потянул к берегу. Их проводил насмешливым взглядом Ерофей Брыль и, прицелившись, догнал выстрелом в голову ещё одного противника, из последних сил гребущего к берегу.

Вскоре почти всех хищников покрыла вода. Лишь четверым удалось переправиться обратно, да подобрали одного с перебитыми ногами.

Но и сами казаки понесли урон.

Из воды Степан на руках вынес истекающего кровью Дормидонта, прихрамывая, поднялся с земли раненый Федот, быстрая Кубань унесла порубленное тело Мишани Долгова. Погиб как настоящий казак. Светлая ему память!

- А с этим, что делать? - указал на раненого Колька Бессараб.

- Та прыбый вже ёго, - зло буркнул Ерофей.

- Нет, казаки не добивають беззащитных раненых. Помнишь заповедь дедовскую: "Никогда не воюй со слабейшим! Сразив врага, будь милостив!" Возьмём его с собой. Если Бог дасть, выживеть. А нет, нашей вины не будеть. Забирайте татарина, - распорядился Сидор.

Вскакивая на коня, Ерошка стрельнул глазами на Фрола и назидательно, с намёком на спасение его Бессарабом, произнёс:

- Бэрежи чупрыну, козак, або згынэшь.

Уже светало, когда всё было закончено. Несмотря на то, что задачу свою казаки выполнили и табуны отстояли, возвращались в станицу они довольно уныло: не смогли перехватить тело Долгова, тяжёлая рана у Дормидонта, неизвестно, чем закончится ранение Федота и будет ли он годен к строевой службе.

Степан вёл на поводу коня с Дормидонтом. Фрол тоже спешился и уныло плёлся за ним.

- Не обращай внимания, Фролка. Это он тебе за Катерину мстит. Его отец хоть и женил, а жаба душит, что ты у него девку перехватил-то.

- Знаю. Всё время ехидничает.

- Завидки берут!

- А у тебя как? Жена, сын, здоровы ли?

- Слава Богу!

- Целую неделю у вас не был. Помогал Терентию ульи готовить. Бортничество ему удаётся, но он хочет пчёл сам разводить. Не знаю, получится?

- Получится, - махнул чубом Степан, - у дядьки Терентия всё получается. К нам зайдёшь? Обсушишься. Мы ещё топим печь, чтоб сын не замёрз.

- Нет, я домой поеду.

- Ну, тогда завтра, после церкви, милости просим к нам. Егорка уже лопочет и не мать зовёт, а говорит "пу!", стреляет, мол. Представляешь, такая козюлька и туда же.

- Казак растёт! А у нас не получается.

- Не горюй, будут и у вас детишки. Так приедете?

- Скажу Катерине, - проговорил Фрол, вскакивая на коня.

Рильке уже стоял у входа в лазарет, так громко называли теперь хату Митрофановны, которую он переоборудовал с помощью Агафона в лекарню, и встречал раненых.

7. Станичный медикус

Клаус пощупал пульс у Спиридона Авдеева, заглянул в трофейный шкафчик, приспособленный им для хранения лекарств, и подумал: "Маловато мази для заживления ран, надо бы ещё приготовить". Он дал распоряжение санитару, малорослому поляку средних лет, с хитрой лисьей мордочкой и неуместными бакенбардами, приготовить снадобье.

- Тшы то ест праца? Зробе, - в ответ высокомерно ухмыльнулся Ян Слодковский.

- И принеси перевязочный материал.

- Добже.

Поляк с достоинством, удалился. Он держал спину прямо, будто кол проглотил, наверно, надеялся казаться выше ростом, но его манеры и внешность смешили Клауса.

В станице Ян появился два месяца назад и сам напросился в помощники к Рильке. И на глазах всё время, а он никак не может понять этого поляка. Вроде, пан хорошо разбирается в лечебном деле, много знает, а согласился на работу простого санитара. Кто его разберёт? Странно всё это. Впрочем, поляки хитрые. Это Клаус усвоил ещё в юные годы, живя в Германии, где их довольно много.

Перевязав раненых, выглянул в открытое оконце: в калитке показался Афанасий Бычков. Он стремительным шагом подошёл к лекарю и поприветствовал:

- Здорово дневал, Николай!

- Здравствуй, Афанасий! - Рильке вопросительно глянул на него: пришёл проведать раненых или по другому делу? Лекарь ходатайствовал перед станичным правлением о помощи в расширении своего детища, просил хотя бы сделать пристройку на пару комнат.

- Как тут у тебя в лазарете наши раненые?

Рильке с явным разочарованием протянул:

- Какой уж там лазарет? Одна палата всего.

- Не прибедняйся дохтур, усё у тебя здеся, как потребно. Так как себя чувствують больные?

- Больные? Хорошо себя чувствуют, господин старший урядник. Федоту обработал рану, наложил повязку, и он уже домой пошёл, к молодой жене. Ранение лёгкое!

- Гм, молодица ядрёная, - хмыкнул урядник, - она его уж вынянчить. На руках носить будеть. А Спиридон?

- Ему тоже лучше, но что потом будет, ещё не знаю. Наверное, останется хромота.

- Жаль. Добрый казак.

- А ентот?

- Без ног остался, пришлось отрезать. Лопочет что-то по-своему, вроде, Богу магометанскому молится.

- Ну-ну.

- Да ты проходи в палату, Афанасий.

Бычков вошёл в палату и одобрительно воскликнул:

- О, вы, немцы, любите порядок - сразу видно, такая чистота, что и плюнуть некуда.

- Это Ян старается.

- Иван? Ну, как тебе он?

Афанасий всех инородцев называл на русский манер, Клауса - Николаем, Яна - Иваном. Ему казалось, что так будет в станице больше порядка.

- Непонятный. Больше знает, чем говорит.

- Ты, енто, присматривай за ним. В мутном омуте черти водятся, - шепнул урядник Рильке и подошёл к лавке, на которой, за неимением пока кроватей, лежал обескровленный, с проваленными глазами Спиридон Авдеев и слегка постанывал.

- Как ты, Спиридоша? - участливо спросил Бычков.