Часть третья (СИ)

Борис определил своему заму Обормоткину тысячу долларов в месяц, но о том, чтобы оставить его вместо себя командовать значительной частью рынка, заключать торговые сделки, вести дипломатическую войну с рэкетом и представителями власти, пока не могло быть и речи. Борис все же питал надежду, что уже через три-четыре месяца дисциплинированного полковника Обормоткина, можно будет оставить на недельку вместо себя, а самому отправиться на море, либо отдохнуть у себя на даче.

Никто не знал, каким состоянием обладал Борис, а все, кто сдавал выручку, только догадывались о размерах несметных богатств своего хозяина, иногда спорили, путаясь в расчетах, равно как и правоохранительные органы и бандиты, которые доили его умеренно, не зная, сколько же миллионов долларов у него в загашнике.

Борис, а в этом его активно поддержала и его супруга Матильда, делали все, чтобы не особенно бросаться в глаза окружающим. Квартира и дача с хорошей отделкой, но без излишеств, две машины, личная охрана - вот все показатели для бизнесмена средней руки.

Матильда одевалась не кричаще, а Борис появлялся на работе в потертом костюме, да истоптанных туфлях. Активный образ жизни и умеренное питание позволяли ему сохранять спортивную фигуру, выглядеть моложаво, так что его юная супруга Матильда, с которой он состоял уже около пятнадцати лет в браке, почти сравнялась с ним по внешнему виду. Бориса выдавали только волосы, которые с каждым годом все больше и больше стали покрываться пеплом и редеть на макушке.

И в вопросах интимных отношений Борис, как и раньше, играл роль первой скрипки. И даже тогда, когда Матильда стала воспринимать это как нагрузку для себя, он с пониманием относился к ее отговоркам и ссылкам на то, что она устала или что у нее в боку покалывает, или дремота одолела, не обижался и на сторону не смотрел: Матильда заменяла ему всех остальных женщин.

- Знаешь, ласточка, - сказал он как-то за ужином, - наш капитал достиг значительной суммы и мне кажется, нам бы не грех подумать о тех нищих, что стоят с протянутой рукой и просят подаяние, а также о сиротах, о немощных стариках, которые на свою скудную пенсию живут впроголодь.

- Что ты имеешь в виду?

- Мы должны помогать бедным материально.

- Тоже мне Лев Толстой.

- Я далеко не Лев, но не забывай, что все мы равны перед Богом, а в жизни получилось так, что у нас все есть, а у других нет практически ничего. Я не имею в виду алкоголиков, наркоманов, проституток, кто сам себе могилу роет и, в конце концов, прозябает в ней, а тех людей, кто.... словом, тех, кто волею судьбы, оказался на задворках жизни. И особенно детей и больных. Кто им поможет? Наши бизнесмены, во всяком случае подавляющее большинство, думают только о собственном кармане, а мы с тобой образованные люди и потому бизнесмены, с которых следовало бы брать пример.

- Я не возражаю, - сказала Матильда. - А сколько у нас денег?

- Приблизительно шестьсот миллионов долларов, - сказал Борис, глядя в лицо супруге.

- Мы могли бы пожертвовать теми шестью миллионами долларов, которые лежат в Лондонском банке на мое имя. Ты мне прислал эти деньги, когда я еще училась в Англии и не помышляла о таком богатстве. Признаться, я была очень ошарашена и первые ночи плохо спала, но потом пришла спасительная мысль: да это же не мои деньги. И вот случилось так, что они почти мои. Я была для тебя очень богатой невестой, не так ли?

- Ты и сейчас - самая богатая жена. Только те шесть миллионов, а теперь уже больше, гораздо больше, за пятнадцать лет наросли проценты, - я снимать со счетов не буду, мало ли что? А там деньги лежат, на твое имя. И не шесть миллионов нам нужно на благотворительные цели, а гораздо меньше. Всю Россию мы накормить не сможем. Так, что-то сделать можно, да и пример надо показать нашим толстосумам, а то они от жиру бесятся.

- Да, среди новых русских, мало тех, кто думает о бедных и нищих. Богачи инвестируют политические партии, тех, кто проходит в Государственную Думу, а о простых людях никто не заботится, - сказала Матильда. - Я сегодня пойду в универсам, там много старушек бродит и каждая подходит к полкам, где лежат продукты, в том числе и дорогие, но кошельки у этих старушек тощие. Обычно они берут дешевый хлеб и редко когда пакет молока. Я раздам каждой по две три сотни рублей. Это мизер конечно, но все же...

- Попробуй, - сказал Борис, - а я пойду в пенсионный отдел и в день раздачи пенсии сяду рядом с кассиром и каждому вручу по сто долларов сверху.

Универсам "Виктория" на Севастопольском проспекте не самый дешевый продовольственный комплекс, но в нем можно найти все, от свеклы и лука до оливкового масла. Он работает с восьми утра до двадцати вечера без перерыва на обед и без выходных. Все, как на загнивающем западе. Единственная разница в том, что, в отличие от Запада, далеко не все граждане России могут здесь отовариваться. Большинство ходит, выбирает что подешевле, по карману так сказать и не найдя ничего подходящего, разводят руками, тяжело вздыхают, а чаще ищут виноватых.

Матильда с хозяйственной сумкой подошла к универсаму в десять утра; перед ней автоматически раздвинулись входные двери, она вошла, взяла тележку и прошла вовнутрь. Здесь она сразу же пристроилась к интеллигентной старушке, которая стояла сначала в молочном отделе, внимательно рассматривала упаковки с творогом и сыром разных сортов, изучала стоимость, потом извлекала свой тощий кошелек, что-то подсчитывала и разочарованно ушла в хлебный отдел.

"Она нуждается, - мелькнуло в голове Матильды. - Я ей выделю пятьсот рублей. Это чуть меньше, чем ее месячная пенсия. Только как предложить? что сказать, чтоб не обиделась?"

- Извините, я вижу: вы колеблетесь, что взять. Вероятно, вы забыли деньги дома, в таком случае я могу вам помочь. У меня здесь пятьсот рублей, они оказались лишними и...и мы с мужем..., мы люди не бедные, решили, что неплохо было бы оказывать помощь нуждающимся. Возьмите, потом вернете...

Женщина повернула голову и уставилась на Матильду как на врага народа. Губы ее стали вздрагивать, она явно не знала, что сказать.

Матильда поняла, что бедная пенсионерка увидела в этом какой-то подвох, а то и провокацию и поспешила объяснить более популярно.

- Да вы не стесняйтесь, пожалуйста. Мы...должны помогать друг другу, что здесь такого? Мой муж успешно занимается бизнесом, а я воспитываю детей. Он выделил мне пятьсот долларов по моей просьбе, я вот пришла, чтобы раздать бедным.

- Мне ваши подачки не нужны, - гордо заявила женщина. - Умирать буду, но не возьму. Вы из тех, новых русских, так? Так вот отдайте народу награбленное, тогда можете считать, что у вас совесть чиста. Да, да, так и передайте все свое, нечестным путем нажитое, вернее награбленное имущество. А если нет, то мы вас заставим это сделать. Да, да, заставим, вот увидите.

Оскорбленная женщина кричала все громче, так что другие покупатели начали останавливаться и обращать на них внимание.

- Ну, если вы так ..., то простите, я хотела как лучше, - робко произнесла Матильда, пятясь назад.

- Она проворовалась и теперь хочет для очистки совести искупить свою вину подачками, - сказала какая-то дама помоложе, явно не пенсионерка, - и правильно вы, Сталина Иосифовна, поступили, что отказались от подачки. А вам, дамочка, не с подачками лезть к народу, а разоружиться, полностью и окончательно. Геннадию Андреевичу надо об этом доложить и пусть он организует массы на борьбу с этими новыми русскими, Чубайсами да Гусинскими, Потанинами.

Матильде в самый раз надо было смываться, что она и сделала. На шум, устроенный Сталиной Иосифовной, бывшим инструктором московского горкома партии еще при Гришине, прибежала охрана с целью молниеносно навести порядок. Достаточно было блеснуть униформой, могучим ростом, чтобы те, кто любил помитинговать даже на пустой желудок, тут же разбрелись по разным отделам универсама.

Матильда вышла с пустой тележкой, отдала номерок и взяла сумку, ничем не наполненную. Сразу у входа ее обступили алкоголики.