Часть третья (СИ)

Смерть мужа заставила ее думать о том, о чем она раньше никогда не думала. Оказывается, жизнь это не что-то вечное и незыблемое, данное раз и навсегда. И правильно делают те люди, которые думают о том, что придется умирать. Это ведь сказывается на поведении, на отношении к другим. И ей очень хотелось сделать что-то для окружающих.

Не утешало даже то, что муж оставил неплохое наследство: прекрасный дачный дом в Подмосковье, отремонтированную квартиру по европейским стандартам, два автомобиля и полмиллиона долларов.

И здесь дом, стоимостью в триста тысяч, а в нем много добра. А сколько одежды мужской и женской, и особенно детской. Надо раздать все людям, а дом продать и вернуться в Москву. Светлана раздала все это, не думая о том, что сколько стоит.

После похорон мужа, а похоронила она его здесь же, в Клевене, поскольку не было никакой возможности перевести тело в Москву, к ней подошли два алкаша и стали просить забор, что опоясывал дом на могильные ограды.

-- Но...забор...ограждает участок и дом, как же я могу это сделать? А потом он недешево стоит.

-- Дом вы все равно продадите. Вы-то здесь жить не будете, -- сказал один из них, нагло глядя ей в глаза. - А если не продадите, его и так разберут по частям.

-- Откуда вы знаете? а может, я здесь останусь?

-- Мы усе знаем, -- сказал патлатый.

-- Ну и хорошо. Только забор разбирать я не намерена, -- заявила Света уже более твердо и повернулась, чтобы уйти.

-- Она давно не обнималась, -- добавил второй мужик и захохотал.

Вскоре Света повесила объявление о продаже дома. Оно читалось издалека на любом заборе из деревянного штакетника. Слух о том, что продается москальский дом, облетела всю округу с быстротой молнии. Уже на следующий день председатель местного совета Дырко Корыто появился у калитки, запертой на ключ, и со всей силой стал нажимать на кнопку звонка. Светлана выбежала в халате, узнала председателя, его невозможно было не узнать, и открыла калитку, пригласила в дом.

-- Я еще раз прибыл выразить вам свое сожаление по поводу гибели так сказать вашего мужа, -- патетически произнес Дырко Корыто.

-- Премного благодарна. Но почему гибели? -- нахмурив брови, спросила Света.

-- Я, знаете, не совсем затем пришел сюда, я сюда пришел по объявлению, а так у меня к вам и вашей семье нет никаких претензий. И вы, и ваш муж являются гражданами незалежной Украины, они могут иметь свой дом не только в Клевене, но и в Бердичеве, они так же могут и продать этот дом за денежки, разумеется, за зеленые. Я все жду, не дождусь, када Украину примут у етот Евросоюз и завалят нас продухтами, построят нам дома, такие же как у вас етот дом. Но пока там Юшшенко раздумыват, вступать али не вступать у ету Европу, или к американцам податься, я решил не затевать строительство своего особняка. Но..., э, все не то. - Дырко Корыто почесал затылок и снова заложил руки за спину, как в добрые старые времена, когда он обитал за Уралом на валке леса, где ходили, туда и обратно только так: руки за спиной. - Мине доложили, что продается этот дом, и когда я подошел, действительно увидел, что дом продается. Сколько он мог бы стоить? Я прошу учесть, что при его строительстве, я, так сказать, все льготы предоставил вашему мужу, дай ему Бог здоровье, простите: дай ему Бог озможность посетить царствие небесное и тама остаться на вечные времена..., так вот, я подписал ему за всех, за архитектора, пожарника, землеустроителя и все-всех единым махом.

- Нам с покойным мужем этот дом обошелся в триста тысяч долларов, - сказала Света.

- В три тысячи долларов, так?

- Вы, Дырко, глухой малость: не три, а триста тысяч долларов.

- У меня таких денег в жисть не было, и быть не могло. Я вел скромный образ жизни, понимаете, а не то, что вы там, в Москве. У вас, должно быть, там своя скважина, откуда идет газ, и вы его продаете нам же, - так?

- Знаете что, Дырко Корыто, я вам буду платить триста долларов в году.

- За что?

- Вы будете присматривать за моим домом. Чтоб крышу не разобрали, окна не выбили и цветные стекла не растащили, чтоб забор не унесли.

- И шоб калитка на заборе была цела, - в восторге произнес Дырко Корыто.

- Вот именно.

- Тогда по рукам!

Так Света с маленьким Володей уехала в Москву, не сумев продать дорогостоящий дом. Отъезд не сопровождался ни радостью, ни печалью: Света здесь жила немного и не успела привыкнуть, так как она привыкла в Москве.

Ее отъезд был воспринят по разному: соседки наперебой доказывали, что Света была хорошая женщина - к ней можно было обратиться по любому вопросу и в любое время, она никому никогда ни в чем не отказывала и даже долги прощала.

-- Наш председатель виноват в ее отъезде, -- говорила соседка Авдотья соседке Фросе, -- ён стремился завладеть домом, вот и щипал ее со всех сторон.

-- Так-то оно так, но, кажись, и ты старание к этому приложила, внесла свою лепту в то, чтобы Светка быстрее уехала отселева. Кто на калитке все время выводил: буржуи, убирайтесь вон, неча нас тутечки ксплуатировать?

- Да не карябала я ничего никогда на заборах, а тем более на калитках. Мальчики там мелом что-то выводили, а больше-то ничего и не было: и Света, и покойный Владимир Павлович нисколечко никому не мешали, и никто бы этого не стал делать.

-- Молчи, Авдотья, вон идет Степан. Он виноват во всем. Кто нас с тобой посылал забор фекалиями окроплять? Он и посылал, не помнишь, рази? А Светлана хорошая женщина: и укол могла всадить в попку лучше любого врача и лекарство посоветовать, когда в правом боку кололо, и жалобу написать, а теперь что? Обе мы виноваты, и не только мы.

-- Все одно, такой дом нельзя строить на селе. Вона, и теперь этот Дырко Корыто, наш преседатель там живеть незаконно, иде он набрал столько тышш долларов?

-- Нас с тобой ограбил, вот где он взял. Раньше при коммунизьме было куда лучше: никто домов не строил, а если и строили, то не выше первого этажа и даже редко кто жестью покрывал. Никто никакой зависти не испытывал. Раньше, так справедливость была, все одинаковы: зря молодежь на запад поглядывала, -- доказывала Авдотья, расчесывая левую ногу около пятки, которая ее беспокоила перед переменой погоды.

Света вышла из поезда на Киевском вокзале в Москве вместе с сынишкой Володей, который уже топал собственными ножками, держась за руку матери.

- Куда ехать? - наперебой спрашивали владельцы машин, желающие подзаработать.

- Недалеко.

- Тогда садитесь, - сказал молодой парень и тут же схватился за ручку большого чемодана на колесиках.

Света уехала на квартиру бабушки умерший пять лет тому. Трехкомнатная квартира, в которой был произведен евроремонт, выглядела довольно шикарно и была удобной во всех отношениях.

В Москве Светлана немного ожила, и все чаще стала подумывать, что ее ждет в будущем. Ей исполнилось всего двадцать девять лет, а это возраст, когда все еще впереди.

Ее навещала Марина и советовала брать от жизни все, что может.

- Жизнь дается один раз. Твой прокурор был хорошим человеком, но ты не виновата в том, что его нет. Если бы он был жив, тогда ты, при живом муже, могла бы раздумывать: морально ли побывать с другим мужиком в постели? а теперь что?

-- Я не могу так, сразу, -- объясняла она Марине свое поведение. -- Образ покойного мужа все еще перед моими глазами.

-- Для того, чтобы этот образ исчез, вернее, чтоб образ твоего мужа не появлялся, ты должна переспать с другим. Это же так просто. Тот, кто будет на твоей груди, изгонит образ твоего покойного мужа, -- наставляла Свету Марина.

-- Марина, скажи, образ твоего Димы давно изгнан из твоего воображения? И как это было, когда это произошло?

Марина пожала плечами. Образ Димы для нее померк прямо в день свадьбы, очевидно в тот самый момент, когда она перепутала его с другим.

-- Знаешь, для меня всякие там нравственные категории все равно, что смена северного ветра на южный. У меня с Димой хорошие взаимоотношения с самого начала. Все равно, лучшей женщины ему не найти, он это прекрасно понимает, а если я получаю радость еще с кем-то, и доставляю эту радость в ответ кому-то, вернее, разделяю ее с кем-то, значит, я могу. У меня больше энергии, мой потенциал выше, чем, скажем, у Лины, или даже у тебя.