Кубанский шлях (СИ)

К вечеру по конским следам выскочили к реке Кубани, и тут же нача╛лась мучительная переправа, длившаяся часа два или три. Было очень холодно, ледяная вода сковывала члены, казаков гнуло в дугу. Выйдя на берег, стали оглядываться, но воров как ветром сдуло. Следов на берегу не было, да их просто и не видно - кругом камень. Видно, река меняла здесь русло.

- Э-эх, - жалобно подытожил синими губами Фока, - не отбили коней, тольки замёрзли и намокли.

- Как в станицу-то возвращаться, - сокрушённо качали головами уставшие казаки.

- Ничего, братцы, дюже не горюйтя, - успокаивал товарищей Сидор, - вернёмся в станицу, соберём охотников и сгуляем до ногаев. Подберёмся к улусу и не тольки своих коней возвернём, но и чужих угоним.

- Святое для казака дело, - подтвердил Лютиков, стуча от холода зубами.

Бычков постанывал: рану ему перевязали, но пуля засела в кости - без лекаря не обойтись. Лишь бы до возвращения в станицу не приключился антонов огонь. Но в ночь идти назад, домой, бессмысленно. Станичники, недовольные погоней, начали сушить одежду, устраиваться на ночлег. Выставив охрану, уснули как убитые.

На следующие сутки, к обеду, полные унынья казаки вернулись в станицу.

Они вошли в церковь, где отец Кирилл отпевал табунщиков, виновато опустив головы, перекрестились. И спрашивать было не надо: не догнали татар, не отбили коней.

Тела убитых предали земле скромно, но похоронили теперь не на общем кладбище под тыном, а на погосте, у храма. Его колокол трижды, по числу погибших, звонил "по душе". И этот печальный звон говорил больше, чем все речи скорбящих. Вдовы убитых под иконами положили их шапки . В небе закурлыкали журавли. Они возвращались с зимовки домой.

Часть 3. За Веру и Отечество

1. При дворе Екатерины

Императрица была ещё в церкви, когда все, кто должны были ей представиться, скучились на паперти. К этим-то именно "парадам", повторявшимся каждое воскресенье и каждый праздник, франты и молодцы казарм готовились, затягивались, напомаживались, душились и одетые в лучшие свои мундиры выстраивались в ряд, в надежде привлечь взгляд Екатерины, понравиться ей своим ростом и фигурой. Говорили, что некоторым это удавалось.

Кроме них, у входа, где должна была проходить императрица, пожилой фаворит прежней правительницы Елизаветы граф Шувалов ставил в ряд дворян, иностранцев и прочих, желающих просить о чём-либо или жаловаться на несправедливости.

Когда окончилась обедня, сначала показались парами камер-юнкеры, камергеры, затем - знатные сановники, наконец, появилась сама Екатерина II, в сопровождении князей, княгинь и придворных дам.

Императрица, по своему обычаю, начала обходить всех, приветливо обращаясь к каждому с каким-либо ласковым словом. Это была уже немолодая, но хорошо сохранившаяся дама, среднего роста, очень полная. Однако её походка, стать и вся она сама несли печать изящества и достоинства. У неё не было резких движений, все в ней было величаво и благородно. Но это была сильная личность, все сметавшая на своём пути.

Лицо государыни, очень выразительное, свидетельствовало о гордости и властолюбии. На её губах постоянно блуждала улыбка, но для того, кто помнил деяния владычицы российской, знали, что это выработанное годами спокойствие скрывало неистовые страсти и железную волю.

Добившиеся благосклонности, аудиенции или даже приглашения во дворец с низким поклоном отходили, уступая место новым просителям.

Сегодня Екатерина была рассеяна. Она два раза подала ручку для выражения преданности одному и тому же молодому польскому шляхтичу. Он прибыл в Санкт-Петербург по делу о наследстве и просил аудиенции. И если в первый раз она похвалила его внешний вид и велела ждать, то во второй раз пригласила к себе, в Зимний дворец. Её рассеянность объяснялась просто: скоро будет три недели, как нет известий от Потёмкина, хотя, по обыкновению, промежуток между посланиями Григория никогда не превышал более недели.

Этим осенним вечером в Зимнем дворце собирался двор, как обычно, в Бриллиантовой зале, называвшейся так потому, что в ней в шкафах, под стеклом, хранились имперские бриллианты. Государыня играла в карты, но была не здесь. То и дело партнёры наталкивались на её отсутствующий взгляд.

Полная статс-дама в голубоватом парике, проворно семеня короткими ножками, приблизилась к государыне и что-то шепнула ей на ухо.

Императрица оживилась и, велев занять своё место за карточным столиком ближайшей фрейлине, поспешила в кабинет. Там её уже ждал фельдъегерь. Преданно глядя на государыню, он щёлкнул каблуками и протянул депешу. Она поспешно вскрыла конверт. "От главнокомандующего светлейшего...Потемкина". Пробежала глазами мелко испещрённый знакомым почерком листок и остановилась на главной фразе: "Турция объявила войну России".

- Ответ будет? - неожиданно прозвучал голос офицера.

- Иди, отдыхай. Коли надо, сама вызову. И вели пригласить канцлера.

Известие о начале войны не стало для Екатерины неожиданностью. Всё к тому шло. Недавно она совершила поездку по Крыму в сопровождении представителей иностранных дворов и своего союзника, императора Священной Римской империи Иосифа II, путешествовавшего инкогнито. Цель её путешествия - представить Европе Россию, которая твёрдо обосновалась у Чёрного моря и никому не позволит изменить это положение. Нужно было показать товар лицом, и это было поручено светлейшему князю Потёмкину.

Он блестяще справился со своей задачей: гости были поражены и восхищены. Но их следовало убедить и в военном могуществе России. Это дело Екатерина доверила Суворову, и он с обычной энергией и ответственностью взялся за него.

Смотр войск и показательное учение прошли как нельзя лучше. Иностранцы и русские вельможи были сражены внешним видом солдат: на них были удобные куртки, а не длинные мундиры; шерстяные шаровары, а не штаны из лосиной кожи; лёгкие каски, а не огромные треуголки; не было ни буклей, ни кос. Но самой удивительной в смотре явилась выучка.

Перед глазами императрицы всплыла картина смотра: многотысячные массы с чёткостью и слаженностью маршировали, совершали перестроения из линии в колонны, из колонн в каре. В заключение пехота, конница и артиллерия разделились надвое, и воинские линии пошли в атаку друг на друга. С обеих сторон били пушки, гремели орудийные залпы. Затем солдаты, имитируя удар штыками, побежали, а кавалеристы, обнажив шпаги, пустили лошадей в галоп. Из густых клубов порохового дыма донеслись крики "ура". Зрителей охватил невольный страх: ещё мгновение и тысячи людей, столкнувшись, начнут убивать друг друга. Но этого не произошло: солдаты одновременно подняли штыки и сделали полуоборот направо, пропуская встречных сквозь свой строй.

"Никогда не видели лучших солдат!" - повторяли, завистливо вздыхая, иностранные генералы.

Сердце Екатерины наполнилось гордостью за Российскую державу, её величие, невольно выступили на глазах слёзы умиления.

Помнится ей, что Суворов в солдатской куртке, украшенной орденами, тогда подъехал к ней. Она в присутствии блестящей свиты из зарубежных гостей обратилась к генералу с вопросом: чем она может выразить ему свою признательность? Кланяясь и благодаря императрицу, Суворов отвечал, что задолжал несколько рублей за квартиру и просил бы заплатить. Она достала деньги и дала их генерал-аншефу. Иностранцы расценили этот диалог, как веру её, правительницы России, в победоносный талант Суворова. К впечатлению от грозного войска прибавилось впечатление от его чуть ли не колдовского предводителя.

Это путешествие очень сильно всколыхнуло общественное мнение в Стамбуле, у которого возникли желания пересмотреть результаты мирного договора, к тому же, подпитанные заявлением британского посла о том, что Британия поддержит Османскую империю, если она начнёт войну против России - выступит с Портой в Союзе. Ещё в конце прошлого 1786 года Екатерина II решилась действовать более твёрдо. Потёмкину было поручено командование войсками и предоставлено право действовать по своему усмотрению. Русскому посланнику в Константинополе, Булгакову, наказано потребовать от Порты порядка на границе.