Жеребята (СИ)

Вдруг Огаэ ощутил, что за его спиной кто-то есть. Он не мог повернуться из-за веревок, но был уверен, что кто-то в это мгновение стал за его спиной - такой же мальчик, как и он сам, чтобы быть с ним до конца. Через мгновение он понял, что это был он - Великий Табунщик. Страх ушел, невидимая рука перестала сжимать горло.

- Я ученик ли-шо-Миоци, - громко и четко проговорил Огаэ. - Отпустите меня к моему учителю.

Сокун резко обернулся и впился глазами в Огаэ. Мальчик-Табунщик стоял за его спиной, но сокун не мог этого видеть. Огаэ же знал - они были теперь вдвоем, и ему ничего не было страшно.

- Я - ученик ли-шо-Миоци, - начал он снова.

- Почему ты был в храме? Почему ты называл имя Табунщика?

- Я - ученик ли-шо-Миоци, - упрямо повторял Огаэ.

- Заткнись! - крикнул сокун, и обратился к стражнику:

- Отведи мальчишку в тюрьму, и сообщи великому жрецу Шу-эна, о том, что его питомец шастает по неположенным местам... Я позже составлю доклад для ли-шо-Нилшоцэа...думаю, его заинтересует эта история.

...Когда в тюремный подвал вошел ли-шо-Миоци, Огаэ, уже освобожденный от веревок, бросился к нему, не разбирая дороги, мимо скованных узников.

- Беги, мальчик, беги на свободу...- зашумели изможденные голоса, в которых сквозила тень радости.

- Учитель Миоци! - он схватил его руки, целуя их.- Простите меня!

Миоци ничего ему не ответил, лицо его было усталым, возле глаз залегли тени.

- Всесветлый да не лишит вас своей милости! - сказал он, возвысив голос, как показалось Огаэ, через силу. Рабы Миоци внесли в подвал кувшины с водой и лепешки, и стали кормить и поить заключенных. Среди страдальцев пронесся шепот:

- Это белогорец Миоци... Служитель Всесветлого из рода карисутэ...

Кто-то выкрикнул:

- Небо да осенит тебя! Весна да коснется тебя!

Неизвестно, услышал ли это Миоци. Крепко сжав руку Огаэ, он стремительно вышел с ним во внутренний двор тюрьмы. Небо над их головами было черным - облака закрывали звезды. На каменных плитах подрагивали красные отсветы от факелов, укрепленных на глухих стенах. Сокун в черном плаще неспешно подошел к великому жрецу Шу-эна Всесветлого.

- Миоци, - сказал он с развязной усмешкой, опуская положенные слова "ли-шо", - Миоци! Так что делал в том храме этот щенок?

Ли-шо-шутиик выпрямился и будто стал еще выше. На его лице плясали блики от пламени факелов. Он смерил сокуна взглядом, и в его темных зеленых глазах были презрение и гнев.

- С каких это пор младшие жрецы Уурта так разговаривают с ли-шо-шутииками и белогорцами? - негромко, но весомо спросил он.

Сокун стиснул зубы от ярости.

- Л и - ш о Миоци может ответить мне, что его ученик делал у стены Табунщика?

- Я ответил Уэлишу. Ты можешь спросить его.

- Счастье твое, Миоци, что ли-шо Нилшоцэа еще не вернулся из Фроуэро! - прошипел сокун.

- Может быть, - с этими словами Миоци отвернулся от него и еще крепче сжал руку Огаэ - так, что от боли у мальчика выступили слезы на глазах.

- Мкэ ли-шо торопится? - раздался снова голос сокуна.

- Да, - отрывисто бросил Миоци, ускоряя шаг. Огаэ, задыхаясь, едва поспевал за ним.

- Если даже мкэ ли-Уэлиш счел достаточными твои слова о том, что ты сам послал этого щенка молиться в месте смерти его отца, а он тебя не так понял, это не освобождает мальчишку от наказания!

Миоци остановился. Огаэ инстинктивно спрятался за его ноги.

- Я сам накажу его, - на этот раз в голосе Миоци зазвенел металл. - Прикажи открыть для меня малые ворота - я и так слишком долго здесь задержался.

...Вороной конь нетерпеливо прял ушами. Миоци молча посадил, почти бросил, Огаэ на спину коня и прыгнул в седло сам.

- Простите меня, учитель Миоци, - начал Огаэ.

- Об этом - после, - оборвал его ли-шо-шутиик, пуская коня рысью. Огаэ вцепился в гриву. Его мутило от голода и быстрой езды, но чувствовал себя счастливым. Миоци пришел за ним, чтобы вызволить из рук сокунов! Даже мысль о неминуемом наказании за ослушание не страшила его. Может быть, потому, что учитель Миоци еще никогда не наказывал его за все то время, что Огаэ у него прожил.

...Им открыла Тэлиай и поспешно прижала к себе Огаэ.

- Нет, Тэла, - строго сказал Миоци, снова больно сжимая плечо своего воспитанника, - довольно было нежностей. Идем, Огаэ.

- Мкэ Аирэи! Неужто вы ему и поесть не позволите?! - взмолилась Тэлиай. - Поговорили бы с ним завтра, а сейчас пусть бы поел и выспался. Завтра бы и пожурили его...

- Пожурил? - Миоци повысил голос, и Тэлиай испуганно съёжилась под своей шалью. - Пожурил? Этого, боюсь, будет мало после всего того, что он натворил.

- Мкэ Аирэи...

- Меня зовут ли-шо-Миоци, Тэлиай, - отрезал жрец Всесветлого. - И хватит об этом. Ступай к себе. Огаэ, идем.

Они шли через сад - долго, очень долго, как казалось мальчику - пока не достигли того места, где днем обычно проходили занятия с учениками. Миоци тяжело опустился на поваленный бурей ствол дерева. Он поставил Огаэ перед собой и велел:

- Отвечай мне. Что ты делал в Ладье Шу-эна?

Огаэ уже не чувствовал себя таким счастливым, как еще совсем недавно. Он уставился на деревянный диск с серебряными буквами, висевший на груди Миоци, не смея поднять глаз.

- Отвечай!

Миоци приподнял его голову за подбородок и в неверном свете появившихся в разрывах туч редких звезд его запавшие глаза показались ученику черными. Огаэ увидел совсем близко бледное, усталое лицо своего наставника и его сердце пронзила острая жалость.

"Он, наверное, очень расстроен и утомлен", - подумал Огаэ.

- Отвечай мне!

- Мкэ ли-шо... - Огаэ смолк.

Миоци слегка встряхнул его за плечи.

- Продолжай!

- Я... молился... Великому Табунщику, - выдохнул Огаэ.

- Что?!

Миоци резким движением сорвал со своего пояса жесткую веревку. Ее, сплетенную из волокон сердцевины пальмы, дают белогорцам при первом посвящении. Сердце Огаэ сжалось. Он молча снял рубашку и уткнулся лицом в теплую шероховатую кору дерева. Рука у Миоци, наверное, очень тяжелая... Огаэ заранее закусил губу, чтобы не кричать - надо постараться показать Миоци, что он не зря учился у белогорца...

Раздался свист и глухой удар. Затем - еще и еще. Сжавшийся в комок Огаэ не понимал, отчего он не чувствует боли. Он осторожно выглянул из-под своего локтя.

Миоци опустил занесенную руку.

- Оденься и иди к Тэлиай, - сказал он. - Но в следующий раз я выпорю уже не ствол дерева.

+++

...Огаэ, вымытый и накормленный, уже давно лежал под одеялом в своей комнате, но сон все не шел к нему. Он думал о ли-шо-Миоци, о том, как он изменился за последнее время, с тех пор как у них останавливались эти странные ненастоящие белогорцы. Огаэ не сомневался в том, что они были ненастоящими, но о них с Миоци он больше не разговаривал, с тех пор, как схлопотал подзатыльник. У ли-шо-Миоци очень много дел, он - один из великих жрецов, и от него зависит, какие порядки будут в Тэ-ане. В Иокамме, совете Аэолы, где ли-шо проводит целые дни, обсуждают важные дела - по какой цене продавать хлеб и как договориться с фроуэрцами, чтобы они брали меньшие пошлины с аэольских купцов, а самое главное - чтобы не соединять алтарь Шу-эна Всесветлого с алтарем Уурта. И что нельзя приносить человеческие жертвы, хотя Уурту их иногда приносят. Он слышал, что с Каэрэ чуть было не случилось что-то такое, но ему строго-настрого сейчас запрещено даже упоминать его имя. Раньше он мог поговорить о Каэрэ с мкэн Сашиа, но теперь она живет у воеводы Зарэо, учит вышивать его дочь Раогай. Раогаэ, брат Раогай, говорит, что его сестра терпеть не может Сашиа. Сашиа всегда была печальна, но она очень была добра к нему, Огаэ, и с ней еще можно было поговорить о Великом Табунщике. А Каэрэ сейчас у ли-Игэа, ему там, наверное, хорошо. Ли-Игэа очень добрый, но он какой-то другой, чем ли-шо-Миоци. Во-первых, он говорит очень странно, даже иногда смешно - потому, что он фроуэрец, хотя, конечно, он совсем другой фроуэрец, чем сборщики податей и их воины. Они смуглые, черноволосые, пахнут конским потом и бросают зерна черного ладана в огонь Уурта - и языки пламени тоже становятся черными. Ли-Игэа светловолосый, как ли-шо-Миоци, и от него пахнет каким-то особым, священным горьким запахом благовоний. И он, конечно, не поклоняется Уурту - иначе они не дружили бы с ли-шо-Миоци. Он посвящен Фериану, Великому Пробужденного. В эти дни идет великий праздник Фериана, значит, ли-Игэа в Тэ-ане. Наверняка он зайдет к ним, и ли-шо разрешит Огаэ посидеть рядом с ними, пока они разговаривают. Пусть бы пришел он поскорее, ли-Игэа - тогда учитель Миоци не будет таким печальным и усталым, как в последние дни. Он весь день в Иокамме, а ночами молится Великому Уснувшему, а тот не отвечает.