Жеребята (СИ)

- Проходи своей дорогой, подобру-поздорову! - закричал мой брат и уже поднял с земли камень, чтобы бросить в белогорца. Я запретила ему это делать и зачерпнула воды. Платок слетел с моей головы в речной поток - и его сразу унесло вниз по течению. Смущенная, я закрыла лицо руками.

- Ты такая красивая, Аэй, - осторожно сказала Сашиа.

- Тогда, наверное, была красивая - мне было меньше лет, чем тебе сейчас.

- Что же сказал тебе Игэа?

Аэй взяла ладони Сашиа в свои и помедлила с ответом.

- Он спросил: "Я слышал, вы бедно живете. Я хочу отдать вам эти деньги - мне они больше не понадобятся". Это были очень неожиданные слова, и я стала его благодарить - у нас закончилась мука, я развела последнюю горсть, для того, чтобы испечь лепешек. Я пригласила его в дом, как того требует гостеприимство. Про себя я подумала, что если его еще не оттолкнуло от меня мое мнимое бесстыдство, когда мой платок упал в воду (ведь так делают и негодные девчонки нарочно - чтобы покрасоваться перед молодыми мужчинами), то нищета нашей лачуги, несомненно, оттолкнет его. Но как я была счастлива, что шла рядом с ним по тропе! Я говорила тогда себе - я часто разговаривала сама с собой в моих мыслях - это больше, чем я могла бы желать, я буду это помнить, пока я дышу.

- Игэа вылечил твою маму? - спросила Сашиа и сразу поняла, как некстати прозвучали ее слова.

- Ее уже нельзя было вылечить, но он очень облегчил ее страдания. Он уже тогда был искусен во врачевании, лучший ученик старого ли-шо-Маэ, жреца Шу-эна Всесветлого и Фериана Пробужденного... Я помню, мать сразу заворчала - "Ты еще не закрыла мне глаза, а уже скинула свое покрывало, чтобы приводить в дом мужчин!". Я схватила какую-то тряпку и накинула на себя, сгорая от стыда. Но тут Игэа сказал, что он - врач-белогорец. Мать и тут не поверила и сказала, что по всему видно, что он - фроуэрец. Я думала, что он теперь рассердится и уйдет, а он просто улыбнулся. Что за дивная у него улыбка! Он осматривал маму, а я разводила огонь в очаге, чтобы угостить чем-нибудь гостя, и следила за ним краем глаза. Я сразу заметила, что он действует только левой рукой. Я стала ему помогать, и он удивился и сказал: "Какая ты ловкая, дитя!" Он назвал меня так - "дитя", а сам ведь был не намного старше! И я обиделась, а моя мать сказала: "Когда я еще могла ходить, меня звали во все здешние деревни повивальной бабкой, и дочке моей я успела передать это ремесло". Игэа прописал настой из трав, а потом сказал, что сделает его сам и принесет его к вечеру. Но принес он его очень скоро, отдал мне и долго смотрел на меня. "Что ты смотришь на меня, белогорец?" - спросила я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал, чтобы не выдавал он моего волнения, от которого я вся трепетала. "Уходи в свои горы - тебе надо готовиться, чтобы стать великим жрецом Всесветлого". "Я никогда не смогу стать им", - сказал он, откинул плащ и показал мне свою безжизненную правую руку. А потом добавил: "Но я уже совсем не жалею об этом".

И тут Аэй рассмеялась.

- А потом он каждый день приходил и сидел у ручья, на том берегу, и смотрел на нашу хижину. Мои младшие братья полюбили его и уже не дразнили фроуэрцем. А когда он сказал мне, что хочет взять меня в жены, они так радовались, что свалились с дерева, на котором сидели, прячась, чтобы подслушать наш разговор... А я не верила тому, что происходит, и плакала о великого счастья. Мать говорила мне: "Что же ты, доченька! Соглашайся. Все выходят замуж. Ну и что, что он фроуэрец".

- А почему вы поселились в Аэоле, а не во Фроуэро? - спросила Сашиа.

- Почему? - глаза Аэй стали грустными, и Сашиа пожалела, что произнесла эти слова.

- Почему... - повторила Аэй. - Мать Игэа - она осталась уже вдовой к тому времени - была против брака своего единственного сына с нищенкой соэтамо. Но он женился против ее воли. Игэа пошел против воли матери и всей своей родни, чтобы жениться на нищенке из хижины у водопада.

Аэй заметила изумление Сашиа и горько добавила:

- Ты думала, что Игэа - маменькин сынок? Ведь так его высмеивает частенько его бывший лучший друг.

- П-почему... бывший? - заикаясь от растерянности и смущения, проговорила Сашиа.

- О дитя! Только не плачь, не плачь опять - ты ведь здесь совсем не причем! Аирэи Ллоутиэ забыл о своем друге детства, о друге из Белых гор, и не вспомнил бы никогда, если бы не Зарэо... и не Иэ, конечно. Это ведь Иэ уговорил Зарэо напомнить Миоци об Игэа. Зарэо колебался, не хотел - он тоже понимал, что Миоци...

- Нет, нет! - схватила Сашиа ее за руки. - Нет, это не так! Ты сама знаешь, что это не так! Ведь сам Игэа говорит, что их дружба с моим братом снова ожила...

- Дитя мое, - строго сказала Аэй. - Дитя мое! Пойми, что твой брат прошел посвящение - и не одно, а два. Люди меняются, очень меняются после них. Игэа не принял ни одного из белогорских посвящений, и он такой же, каким был много лет назад. Но его друг уже носит другое имя, о Сашиа Ллоутиэ! Твой брат уже - не Аирэи Ллоутиэ, он - Миоци, великий жрец Всесветлого. Он сменил воду на камень.

- Нет, Аэй, нет! Он такой же, каким я помнила его, когда он нашел меня в общине дев Шу-эна! - почти в отчаянии воскликнула Сашиа и сжала свою голову руками, словно хотела что-то забыть.

Аэй печально и сострадательно смотрела на нее - она знала, что сердце сестры ли-шо-шутиика уже давно почувствовало правоту этих слов...

Встреча

Тэлиай взяла чугунный утюг с жарко натопленной плиты и чуть не уронила его, увидев входящего Иэ.

- Батюшки мои! - вскричала она и, проворно поставив утюг на прежнее место, засуетилась. - Пойдемте в господский дом, что это вы задумали в прачечную ходить!

Иэ улыбнулся и сел на тюки с выстиранными вещами, что стояли на каменном полу у стены.

- Я хочу поговорить с тобой, Тэлиай. Аирэи все равно еще долго не вернется из храма.

Тэлиай принесла эзэту освежающий напиток в кружке с затейливым узором.

- Отчего у тебя так много стирки, Тэла? - спросил он.

- Да вот, наводим порядок, а то больше недели полон дом был этих... белогорцев, прости меня Небо. Гостили, пировали - это, оказывается, только наш Аирэи по белогорским правилам живет, а остальные и едят, и пьют, и с рабынями из храма Уурта развлекаются.

Тэлиай вздохнула и плюнула на зашипевший утюг.

- С ними был и ли-шо-Йоллэ? - спросил Иэ, заметно волнуясь.

- Нет, не было такого.

- Слава Небу. Он предводитель "орлов гор", с ууртовцами они, значит, по-прежнему не общаются. Хорошо. Хоть что-то хорошо.

Иэ помолчал, потом снова спросил:

- А что это были за белогорцы? Откуда?

- А Уурт их знает. Дружки Нилшоцэа. Готовятся к празднику открытия нового общего алтаря Уурта и Всесветлого. Иокамм предложил разместить эту ораву в нашем доме, так как Аирэи - белогорец. Ну и насмотрелись мы на них, право слово! Хорошо, что бедную мкэн Сашиа за день до этого Аирэи отправил к воеводе Зарэо, за город, в его имение. Ей-то с ними под одной крышей быть совсем уж зазорно... А наш Огаэ-то, ни живой ни мертвый ходил, только спрашивал: "Мкэ ли-шо, это белогорцы? Мкэ ли-шо, а почему они спят до обеда? А почему тогда они мясо едят каждый день? А почему они не молятся совсем?"

Иэ хмыкнул.

- Вам смешно, а ли-шо-Миоци за такие вопросы впервые руку на мальчонку поднял, с тех пор, как в дом его взял!

- Аирэи выпорол Огаэ?! - воскликнул Иэ.

- Нет, нет, ло-Иэ - не порол он его, болезного, куда там пороть. Дал подзатыльник - но рука-то у Аирэи тяжкая.

- Ну, подзатыльник - это ерунда, - успокоился Иэ. - Уверен, что после этого подзатыльника Огаэ до отвала наелся твоих пирогов.

- Да уж конечно, мне его жалко - что же это, ребенка ни за что, ни про что бить? Ну, спросил он про этих боровов, будто сам хозяин не видит, что это за белогорцы такие. У самого, поди, в печенках сидят! Так что ж, злость теперь на дитяти срывать? Его же там, поди, учили в Белых горах, как себя в руках держать. И на Сашиа он напустился тогда - из-за чего, спрашивается? Что девочка наша дурного сделала? Ласковое слово нашему бедолагу сказала? А до этого его каждый день перевязывала, как ли-Игэа велел? - говоря эти слова, Тэлиай понизила голос. - Да мне самой страшно было к нему притронуться, а ему-то, ему-то самому каково! Страдания-то какие! Нет, белогорца нашего как шершень укусил - накричал на сестру, та перепугалась так, что слова вымолвить не могла. А потом давай ее допрашивать в своей комнате - дверь не закрыл плотно, я все слышала - что там да как у них было с Каэрэ. Она сначала говорила-говорила, тихо так, потом поняла - он не верит, и плакать начала, я сама с ней заплакала, в платок, чтобы не услышал хозяин-то... А он вылетел из комнаты, ее оставил одну и письмо Зарэо послал в тот же день... Отправил к этой сорвиголове Раогай. Вы бы сходили, навестили голубку нашу - мне-то никак со всеми этими гостями не вырваться было!