Моника 2 часть (ЛП)

- Цена твоей жертвы? Ай, сестра, мне кажется, жертва не такая уж и большая! Если нет, почему же ты так защищаешь Хуана?

- Я защищаю его, потому что он благородный и искренний, потому что он сжалился надо мной, потому что в любом случае я его жена. Потому что спасаю тебя, когда ты решила потопить меня! А теперь упрекаешь, что я не умерла, сожалеешь, что человек, в чьи объятия ты кинула меня, которого бросают в звериную клетку, имеет человеческие чувства.

- Только человеческие чувства?

- А ты о чем подумала?

Айме вздохнула, встрепенулось сердце; разорвалась плотина эгоистичной радости, невольной и плотской. Почувствовала, как ослабился в горле душивший узел горькой ревности, и чуть улыбнулась, когда дрожащая бледная Моника отступила, а в Айме разгорелась лишь искра любопытства.

- В таком случае, почему эта записка в твоих руках?

- Я ничего тебе не скажу. Ни это и вообще ничего, – яростно сопротивлялась Моника. –Тебя это не касается! Понимаешь? Не касается и не должно касаться! Думай, что это стоило тебе жизни, которая снова есть у тебя.

- Хочешь благодарности, что не донесла на меня? – издеваясь, усмехнулась Айме. – Я не настолько наивная, чтобы верить в твое молчание ради меня. Ты молчишь ради него, Ренато, обожаемого Ренато! Он для тебя важнее всех!

- Идиотка! Дура! – вне себя обзывала Моника.

- О, замолчи, замолчи! – вдруг испугалась Айме. С внезапной тревогой она взмолилась: – Осторожнее, Моника, осторожнее, там…!

- Что? – удивилась Моника. И пробормотала: – Ренато…

Она замерла, подавив крик, чуть не вырвавшийся из горла, а удивленный и решительный Ренато Д'Отремон приблизился:

- Что ты делаешь здесь, Айме?

- Ренато, жизнь моя, я схожу с ума в этом доме, – пыталась оправдаться Айме страдающе и лицемерно. – Одна, как говорится. С доньей Софией не о чем говорить. Когда начался суд, она заперлась в комнате и постоянно плачет. Сказала, что этот скандал убьет ее, и она права, Ренато. В ее годы, с ее гордостью… Меня ужасно беспокоит наше дело. Хочу сказать, что ради дела семьи де Мольнар ты делаешь это… Твоя мать считает, что тебе не следует.

- И я разделяю мнение доньи Софии… – Моника внезапно затихла, снова стала сдержанной и гордой, как в одежде послушницы, и притворилась, что не заметила горящего взгляда Ренато, который пытался оправдаться:

- Ты прекрасно знаешь, что мы выполняем долг, пытаясь исправить ошибки.

- Именно об этом я и говорю, – вступилась Айме с ложной наивностью. – Хотя мне показалось, что вред не так велик, потому что плохо или хорошо, но Моника любит Хуана. Я как раз выглянула в окно, когда она защищала его с таким жаром, поставив тебя в неловкое положение, Ренато.

- Моника понимает, что долг превыше всего, и считает своим долгом быть на стороне Хуана, поскольку замужем за ним.

- Так ты понимаешь? Слава Богу. Я боялась, что ты огорчишься, рассердишься на нее. Но вижу, нет причин. К счастью, открытые враги все еще дружат, как и полагается хорошим родственникам.

- Что ты хочешь сказать, Айме? – спросил удивленный Ренато.

- Не знаю, не так важно. Я так волнуюсь, что не знаю, что и говорю.

Резкий звон колокольчика призвал к тишине шептавшихся. Со странным волнением Ренато направился к окну зала суда. Этим воспользовалась Айме. Она подошла к сестре, схватила за руку, и прошептала ей на ухо с отчаянной злобой, которой была полна ее лукавая душа:

- Хуан выйдет на свободу. Все присяжные, с кем мне удалось поговорить, будут на его стороне, и эта бумажка, которая так тебе мешает, для поднятия его настроения, и послужила ответом на другую его записку, когда он попросил помощи и поддержки во имя нашей любви, которую не может забыть. Я не виновата, что Хуан не забыл меня, считает своей единственной настоящей любовью. Я написала, что все еще люблю его, потому что без его любви меня не интересует ни любовь, ни свобода. Это правда. Теперь ты знаешь. А теперь, если хочешь, расскажи Ренато!

Излив яд в измученное сердце сестры, не дав времени Монике ответить, Айме подбежала к Ренато. Все в ней переменилось: наивное выражение, нежные и ласковые слова, мягкое и влюбленное поведение, с каким она схватила руку Ренато:

- Ренато, дорогой, что там происходит?

- Это уже слишком, слишком! Педро Ноэль среди свидетелей защиты.

- Нотариус Ноэль, вам есть что заявить?

Голос председателя заставил умолкнуть шум зала, яростные разговоры, столкновение мыслей и желаний, захваченных интересом судебного разбирательства двух братьев. Негодующее возмущение заставляло смотреть друг на друга важных влиятельных лиц трибуны. Жажда мести, бешеное любопытство, и что-то нездоровое сотрясало сжатую вереницу скамеек, где скопилась общественная публика. Педро Ноэль, прежде чем выступить, повертел в руках цилиндр, извечный спутник его поношенного сюртука, и совершенно спокойно произнес, словно впервые в жизни решил поставить на карту все:

- Едва ли, сеньор председатель, мое заявление лишнее…

- В таком случае, почему вы вызвались свидетелем?

- В какую-то минуту я подумал, что нужен, но красноречивые доводы сеньоры де Мольнар оказались в конечном счете бесполезными. Она права – слова лишние. Нам предоставили доказательства в их суровой действительности. Страдания Колибри видны на теле, и к вашему благоразумию, сеньоры присяжные, я взываю посмотреть на этот случай с чувством справедливости, думаю, этого достаточно для оправдательного решения, которого с нетерпением ждет большинство, не так ли?

- Сеньор Ноэль, свидетель не может выступать в защиту, – напомнил председатель. – Если обвиняемый добровольно отказался от защиты…

- Потому, что у него есть совесть, которая не является злом, – прервал Ноэль, словно продолжая линию председателя. – Потому что его намерения достаточно ясные, это всем видно, и к тому же, сеньор председатель, сеньоры судья, присяжные, из-за особого склада характера обвиняемого. Об этом нужно сказать перед судом. Как существуют злобные лицемеры, так существуют и лицемеры добра, и перед вами как раз характерный случай на скамье подсудимых. Вот человек благородный, щедрый и человечный, в сердце которого есть милосердие и любовь к ближнему, но он слишком ранен, унижен, чтобы показать это. Мы причинили ему много зла, чтобы он сказал без стыда, что все еще хороший, щедрый и продолжает любить человечество.

Сеньор председатель просил свидетеля, Сегундо Дуэлоса, рассказать, насколько он знает Хуана Дьявола, откажется или смягчит обвинения. Так вот, понимание страданий его детства умаляет его грехи. Сегундо Дуэлос этого не знает. Не верю также, что глубоко его узнала сеньора де Мольнар, хотя о ее замечательной женской чуткости вы уже догадались. Я знал его с детства, и могу сказать, что он действительно хороший, сеньоры присяжные, несмотря на его глупости, и что первым порицал его.

- Могу ли я задать вопрос свидетелю, сеньор председатель?

Все повернулись к Ренато, которого сотрясала злоба, и сдерживали только прекрасное образование и воля. Он прошел вперед, свирепо вглядываясь в рассеченное морщинами лицо старого нотариуса.

- Вопросы, какие хотите, сеньор Д'Отремон, – разрешил председатель.

- Доктор Ноэль не просто свидетель, а восхвалитель Хуана, – едко высказался Ренато. – Нет или есть у Хуана законы или правила?

- Естественно нет, но…

- Является или нет правонарушением, что человек создает законы и следует прихотям, вопреки всему и всем, своевольно и несправедливо, раздавая премии и наказания, словно у него в руках сила Бога? Это правонарушение или нет, сеньор нотариус Ноэль?

- Ну, конечно. Неправильно так себя вести, но…

- Есть это или нет в случае с обвиняемым Хуаном Дьяволом?

- Я не могу отрицать, что это есть в данном случае…

- Тогда сеньоры присяжные могут вынести разумный и справедливый вердикт: Да, обвиняемый виновен!

- Но обвиняемый не зверь, это человек из плоти и крови, – гневно взбунтовался Ноэль. – Сеньоры присяжные тоже люди, как нотариусы, судьи и жандармы. Об одном следует упомянуть, и я задаю вопрос на этом суде: чего добьется общество, наказав чересчур Хуана Дьявола, если последует мертвым буквам закона?