Моника 2 часть (ЛП)

Хмуро подчиняясь бумаге с печатью, протянутой нотариусом Ноэлем, тюремщик отпер двойную решетку подземной тюрьмы, в которую едва проходили первые лучи рассвета. На уступе, являвшимся одновременно ложем и скамьей, на морской куртке Хуана в качестве подушки спал Колибри счастливым сном, поскольку чувствовал поддержку этого мужчины. Глядя на решетку, Хуан потряс кудрявую головку, шагнул вперед, пытаясь различить знакомую фигуру нотариуса, который спускаясь по темным лестницам, протянул руку жестом, граничащим с дружелюбием и шутливостью:

- Добрый день, Хуан Дьявол. Сожалею всей душой, что встретил тебя в подобном месте.

- Полагаю, хватило ваших усердных трудов, – заранее предугадывал с обычным сарказмом Хуан.

- В таком случае, ты ушел далеко в предположениях, – ответил нотариус как-то раздраженно. – Тебя схватили не по моей вине, и этого бы не случилось, прислушивайся ты к моим советам.

- Я не в настроении слушать проповеди. Садитесь, если хотите, и говорите, зачем пришли. Думаю, вас послали с предложением. Кто на этот раз? Донья София? Ренато?

- Моника де Мольнар.

- А! – поразился Хуан. – И чего же добивается моя обожаемая супруга? Просить Рим аннулировать брак? Моего согласия развестись? Или просто удостовериться, что я заперт под двойной решеткой в самом грязном месте Сан-Педро? Если так, считайте, что желание исполнено. Заверьте ее, что все члены экипажа «Люцифера» хорошо заперты и получат наказание, соответствующее их преступлениям за чистые глаза и добрые сердца, за преступление любить и уважать ее. Пусть все, вплоть до маленького Колибри заплатят хорошую цену за ее пребывание на «Люцифере», где у нас и мысли не было оскорблять такую исключительную и блистательную даму.

- Хуан, ты прекратишь говорить вздор? – остановил Ноэль. – Может, сменишь несправедливый и раздражительный тон?

- Раздражительный? Может быть. Несправедливый? Почему же несправедливый, ведь это правда! Не таким тоном я должен говорить о ней. А что она самая утонченная, жестокая и мстительная притворщица, коварная злодейка. Моя обожаемая супруга! Но чего вы хотите от меня? Чего добиваетесь? Скажите же наконец, Ноэль!

- Я жду, когда ты дашь мне эту возможность, сынок, – ответил Ноэль как-то приглушенно. – Оформлен приказ, но относится не к тебе. Вот взгляни на эту бумагу, я пришел сообщить…

- Приказ освободить Колибри? Вот как! У нее еще есть немного сострадания? Приступ совести, или в ней проснулся дух справедливости? По крайней мере, спасен Колибри. Она могла бы это сделать и раньше.

- Она пыталась, но ее не пустили. Это не она посадила всех в тюрьму и не несет ответственности за происходящее. Наоборот. Она ужасно опечалена поступком Ренато.

- Хватит, – отрезал Хуан саркастично. – Святая Моника! О, нежное сердце женщины-христианки! Чтобы отомстить, грешнику лучше подкинуть сырых дров, чтобы продлить мучения.

Хуан яростно проговорил последние слова, уставившись на Ноэля, который переводил дух, подавленный вспыхнувшей злобой Хуана, и напрасно пытался найти слова успокоения:

- Хуан, все тот же бунтарь и свирепый волк! Тебя ждет законный суд и судить будут беспристрастные судьи, обвинять далеко не во всех твоих преступлениях.

- Конечно же, в похищении Моники.

- Ее нет среди обвинений. Хотя не знаю, будет ли она говорить на суде.

- На суде? Она лично пойдет туда? Необыкновенная новость! Я думал, что полномочия в этом будут у ее обожаемого защитника и зятя, у которого она нашла приют среди садов Кампо Реаль. Она ведь там, не так ли? Туда ее увез Ренато!

- Моника в своем доме, совесть ей не позволила поехать к нему. Также ты не прав, что Ренато способен подкупить суд. Хотя и не веришь, но все будет по справедливости; Ренато – законный противник или, лучше сказать, твой враг.

- В таком случае, тем хуже, поскольку я возненавижу его всей душой! Передайте, чтобы остерегался и защищался, наконец мы станем настоящими и честными врагами. А теперь…

- Я не уйду без ребенка.

Оба повернули головы. Свет зарождавшегося дня проникал сквозь длинные решетки тюрьмы, освещая мальчика, приподнявшегося с каменной скамейки. Большие испуганные глаза смотрели на обоих. Властно раздался голос Хуана:

- Вставай, Колибри! Помнишь нотариуса Ноэля? Он пришел за тобой. Эта бумага подписана для твоего освобождения. Освобождения!

- Меня? Только меня?

- Только тебя. Полагаю, Святая Моника решила, что этого достаточно.

- Не отравляй ребенка. Что ты знаешь? – упрекнул Ноэль. – Я пришел за тобой от имени хозяйки, сынок, сеньора Моника добилась твоего освобождения и хочет забрать.

- Без капитана? Я не хочу оставлять вас, капитан! Хочу остаться! Не хочу ни с кем идти!

- Даже к хозяйке, которая так тобой обеспокоена? Ты очень неблагодарен.

- Не думаю, Ноэль, просто он не доверяет, ему пришлось этому научиться, – объяснил Хуан. И обратившись к мальчику, посоветовал: – Нет причин ей не доверять, тем более тебе. Иди к Святой Монике и служи ей, как на корабле. Ты не нужен мне здесь, а она о тебе позаботится. Для ее души он всегда будет облегчением.

- Сожалею, что ты так и не понял, что Моника не при чем, – посетовал Ноэль.

- Не при чем? Вы так уверены, Ноэль. Можете подтвердить с такой же уверенностью, что Ренато так поступает не из-за письма Моники? Теперь она хочет помочь Колибри, конечно же, искупая таким образом неосмотрительную искренность письма, из-за которого я нахожусь в замке Сан-Педро.

- Я мало знаком с Моникой, чтобы утверждать обратное, но даже если и так, то ее не в чем упрекать.

- Разумеется, вам – не в чем. Это я тут навыдумывал.

- Хуан, что ты пытаешься сказать? – удивился взволнованный Ноэль.

- Ничего! – звон горна донесся до их ушей, и Хуан сообщил: – Сменяется охрана. Вам пора отправляться. Ведь у вас разрешение не на мое посещение.

- Чтобы забрать Колибри, и мне действительно нужно уходить. Через два часа у тебя суд, и полагаю, у тебя хороший адвокат.

- Я сам отвечу на обвинения в суде, – высокомерно подчеркнул Хуан. И обратился к Колибри: – Будь спокоен, мальчик. Я вернусь за тобой, как только меня отпустят.

Он ласково погладил ладонью по кудрявой головке. Затем ушел вглубь камеры, а Ноэль молча вышел, взяв Колибри за руку. Хуан вернулся к решеткам, нагнулся, чтобы взглянуть на полоску узкого голубого неба, которое тонким кинжалом воспоминаний пронзило душу. Он пробормотал:

- Благодарность, благодарность. И все же, она сказала «счастье». Был такой свет в ее глазах… Почему они так светились? Она уже знала, надеялась сбежать? Что было в ее глазах? Свет победы? Может насмешка? В ее глазах светилась любовь, но для кого?

Руки сжали крепкие решетки, он опустил голову и посмотрел на темные и обточенные стены двора. Волна огромной печали накатилась на душу, и в этой волне надежда потерпела крушение:

- Да, это любовь. Любовь… для Ренато!

Гигантская волна набежала на пляж, почти у самых ног Моники, а затем море будто утихло. Свет нарождавшегося дня, который глаза Хуана видели сквозь решетки камеры, омывал с ног до головы изящную неподвижную женщину, устремившую взор голубых глаз на широкое море. Невероятно, что она вернулась. Она находилась на беспокойном острове, на родной земле, среди темных крутых обрывов и маленького пляжа, брачного ложа любви Айме и Хуана. Для чего она вернулась сюда? Что за отчаянное желание снова вонзить кинжал в рану? Что за нелепое желание убить, замучить себя, что за чувство толкало ее к этому месту? Она не знала. Словно монахиня сжимала веревки власяницы, чтобы ранить плоть, так и мысль рвала ей душу, хлестала чувства, мечты, безумную любовь к Хуану. Она подошла к пещере, как в былое время Айме, точно также произнесла имя, словно целовала его:

- Хуан, мой Хуан! – и еще печальней: – Но нет. Никогда он не был моим. Никогда… Никогда… Всегда принадлежал ей, задохнулся в ее запахе, утонул в ее грязи! Только ради нее он живет, только ее и ждет!