Дикое Сердце 1 часть (ЛП)

- Ты назвал ее Святая Моника? – удивился Ренато.

- Это шутка… Дурацкая шутка, как всегда. Но сеньорита де Мольнар меня простила. Наехать на нее с повозкой – вот это уже злая шутка, но я не нарочно.

- Вы знакомы друг с другом?

- Совсем немного. Правда, сеньорита де Мольнар?

- Действительно, – нерешительно подтвердила Моника. – Наш дом в Сен-Пьере находится у песчаного берега. Сеньор Хуан…

- Дьявол, – дополнил Хуан.

- Сеньор Хуан… Бога, – поправила Моника. – Часто высаживался на берег у утесов и захаживал к нам в гости. Иногда мы разговаривали; вот так и познакомились.

- Как странно и удивительно, – проговорил Ренато.

- В жизни много неожиданностей, – указала Моника. – То, что вы знаете друг друга давно, стало для меня полной неожиданностью.

- Мы друзья детства, – с удовольствием подчеркнул Ренато. – Но ты неважно выглядишь, Моника, очень бледная. Тебя так напугало столкновение? Тебе нехорошо?

- Ясно, что она чувствует себя нехорошо, – вмешался Хуан. – Но, к счастью, дом близко. Если она позволит, я отвезу ее в своей повозке. Давайте, поднимайтесь.

Он поднял ее и посадил в повозку. Взял в руки кнут и вожжи, и пока Ренато шел к своей лошади, Хуан напряженно наблюдал за ней.

- Благодарю, благодарю вас! – еле слышно прошептала Моника.

- Пока не нужно меня благодарить. Возможно, я нашел, как вы мне подсказали, другой способ мести, более изысканный и жестокий!

- Ренато, сынок, что случилось? – спросила София. – Лошадь Моники вернулась одна.

- Моя лошадь, моя прекрасная лошадь пришла вся изуродованная и поцарапанная, вся в земле, с оторванным стременем, – пожаловалась Айме.

- Знаю, я столкнулся с ней на дороге, и тоже поспешил, волнуясь; но, к счастью, Моника не пострадала. Она скоро появится здесь. Едет в повозке, которую я опередил, именно для того, чтобы вы не беспокоились.

- В той повозке? – спросила Айме.

- Которая ее сбила при пересечении дороги, – заключил Ренато. – К счастью, с Моникой ничего не случилось; и виновник происшествия попросил разрешения привезти ее сам.

- Виновник происшествия? – удивилась София.

- Для него прошу снисхождения, мама.

- Если он налетел на Монику по неловкости…

- Мама, дело в другом. Поэтому я приехал раньше. Знаю, для тебя он не святой, но прошу тебя обращаться с ним терпимо, мы поговорим о нем потом.

- Но кто это? – встревожилась София.

- Отверженный, который, я уверен, раскается. Безумный, который мечтаю, возьмется за ум. Грешник, которого я страстно желаю спасти уже много лет.

- Ты скажешь, наконец, кто это, сынок? – торопила София, взволнованная не на шутку.

- Я тоже в крайнем нетерпении, Ренато, – уверила Айме. – Кто это?

- Хуан Дьявол. Как раз вот он…

Ренато уже шел к парадной каменной лестнице, перед которой остановилась двухместная коляска, в которой приехал Хуан с Моникой. Колибри спрыгнул на землю, чтобы освободить место. Дрожа от гнева и растерянности, София шагнула за сыном. К счастью для Айме, никто не увидел, как она схватилась за спинку кресла, чтобы не рухнуть, как колени подогнулись, а зрение затуманилось. Перед ней все закружилось и подавляя крик души, она упала в обморок.

- Айме, Айме! Что случилось? – забеспокоился Ренато.

- Обморок, она разволновалась, – объяснила Софи. – Сынок, позови горничных.

Хуан медленно спустился с повозки. Он издалека увидел Айме, и как она пошатнулась и упала; видел, что все подбежали к ей; он дал пройти Монике, которая направилась к сестре.

- Быстро! Пусть бегут за врачом! – властно распорядилась София. – У нее нет пульса, она ледяная.

- С ней такое случается, – объяснила Моника. – Но ничего страшного. Ей просто нужен покой и тишина. Пожалуйста, Ренато, отнеси ее в спальню.

- Моя спальня ближе, пойдемте, быстро, – предложила София, удаляясь с Ренато, который взял на руки безжизненное тело жены.

- Хуан, уходите сейчас! Немедленно, – взмолилась Моника, охваченная тревогой.

- Не беспокойтесь. Я подожду. Идите с ними. Мы подождем, – он посмотрел на испуганного мальчика, и улыбнулся ей желчно. – Идите спокойно, Святая Моника, мой секретарь и я подождем.

Опираясь на руку сына, София Д'Отремон стояла у дверей галереи, разглядывая высокомерную застывшую фигуру у парадной лестницы. Словно отгоняя ужасную мысль, она тряхнула головой. Как нотариус, она почувствовала, как мороз прошел по коже, ледяной пот выступил на висках, потому что молодой человек с высоко поднятой головой чрезвычайно походил на Франсиско Д'Отремона, который, нарушив все божественные и человеческие законы, дал ему жизнь. Такой же изящный и крепкий, сильный и ловкий; такие же широкие жесты и презрительное выражение лица, с тем же высокомерием он поднимал голову. Только кожа темнее, волосы более волнистые и черные; а большие итальянские глаза Джины Бертолоци являлись для Софии Д'Отремон невыносимым оскорблением.

- Мы не закончили из-за обморока Айме, – пробормотал Ренато. – Но ведь ты слышала мою просьбу, да, мама?

- Ренато, прошу тебя…

- К чему эта злоба, мама? – мягко упрекнул Ренато. – В конце концов, что плохого он нам сделал?

- Он вор! – защищалась София низким и злым голосом. – Все об этом говорят!

- Все ошибаются. Думаю, я понимаю его. Позволь мне попробовать, мама, дай эту возможность. Обещаю, если ничего не получится, я откажусь от своей затеи.

- Простите, что прерываю, – извинился Хуан, приближаясь к Д'Отремон, – но я спешу в деревню. Я приехал, чтобы рассчитаться с Ренато, сеньора Д'Отремон, и избавлю вас от неудобства видеть меня. Вот то, что я должен…

- Что ты говоришь, Хуан?

- Возьми. Здесь то, что ты за меня заплатил, когда меня арестовали, что дал однорукому, чтобы тот забрал иск, и чего стоил арест «Люцифера». А вот самый старый долг: платок с монетами, который я отнял у тебя в детстве. Две золотые монеты и двадцать шесть серебряных реалов. Я взял их, чтобы сбежать отсюда и не подохнуть с голоду, как пес у дверей твоего богатства, но теперь все долги оплачены, все до последнего сентаво!

- Хуан, Хуан! – позвал Ренато, увидев, как Хуан быстро удалился.

Он побежал за Хуаном и ухоженной рукой кабальеро схватил за сильное плечо. Его облик был также простодушен и благороден, как высокомерен облик Хуана. Голубые глаза светились пониманием и сердечностью, а в черных и свирепых глазах Хуана Дьявола вспыхнула давняя злоба, порожденная ненавистью, которой его питали все несчастное детство, ужасное отрочество, суровую и мятежную юность.

- Хуан, почему ты так себя ведешь?

- А как я себя веду? Плачу долги? Это ведь не только преимущество людей благородных. Оставь меня, Ренато. Почему не оставишь меня?

- Потому что я такой же упрямый, как и ты, Хуан Дьявол, – сердечно утверждал Ренато. – Потому что у меня есть страстное желание стать твоим другом, хотя ты и всегда отвергал меня наихудшим образом.

- Чего ты хочешь? Я не кабальеро. Оставь меня, Ренато! Так будет лучше.

- Пошли, хватит строить из себя отверженного. Даже ребенком тебе не удалось напугать меня звериным шипением, Хуан; я знаю, что ты добрый.

- Я добрый? – горько усмехнулся Хуан.

- Смейся сколько хочешь, Хуан, я понимаю тебя, возможно, лучше всех на свете. Ты чем-то меня привлекаешь, и я чувствую себя твоим братом. Не знаю, как это объяснить. Может, потому что ты пришел сюда с моим отцом, которым я восхищался; может потому, и это тайна, что несмотря на нашу короткую дружбу, ты был единственным моим другом в детстве.

- О чем ты говоришь?

- Понимаю, тебя это удивляет. Странно, но это так. В детстве у меня не было друзей. Мать не разрешала их иметь. Ее огромная любовь окутала меня ласками и заботами. Я никогда не ходил в школу, учителя были мне как слуги, лишь более уважаемые, служащие за плату, рассыпающиеся перед единственным учеником в похвалах и заискиваниях, ведь родители превосходно платили. Конечно, в Кампо Реаль было много детей и мальчиков, но им не разрешалось приближаться ко мне, как и мне приближаться к ним. Ты стал чем-то новым и другим. Помню тебя, как сейчас. Когда тебя привели, мрачного, угрюмого, дикого, как лесного кота. Было в тебе что-то сильное, свободное и пленительное, что я позавидовал тебе. Да, позавидовал, Хуан. Я считал за счастье, когда ты позволял мне идти за тобой по полям, повторять твои подвиги, и я без колебаний пошел бы за тобой, не предпочти ты уйти один. Вижу, ты удивлен.